Кроме этих мер приходилось принять также полицейские меры против возобновления шуанства на юге и в западных департаментах – театре бывшей междоусобной войны. Там снова начинался разбой: убивали скупщиков национальных имуществ, людей, считавшихся патриотами, государственных чиновников, а главным образом останавливали и грабили дилижансы. Между виновниками этих разбоев было много прежних вандейцев и шуанов, много членов известных обществ, а также много непокорных конскриптов.
Хотя эти разбойники, присутствие которых служит признаком общественного распада, имели единственною целью грабежи, тем не менее по выбору их жертв становилось понятно, что происхождение их является политическим. Была назначена комиссия, чтобы придумать наказание; комиссия предложила закон, названный законом о заложниках, который и стал знаменит под этим названием. Поскольку большая часть этих грабежей приписывалась родственникам эмигрантов или бывших дворян, то их вынуждали отдавать заложников. Всякий раз, как становилось известно, что в общине начинаются беспорядки, родственники эмигрантов и бывших дворян, потомки лиц, участие которых в волнениях было доказано, становились заложниками и как лично, так и своим имуществом отвечали за совершенные преступления.
Администрации департаментов предоставлялось определять, кто должен служить заложником, и заключать их в отводимые специально для этой цели помещения. Они должны были жить там за свой счет и оставаться в заключении во всё время беспорядков. Когда беспорядки доходили до убийств, за каждое убийство должны были быть отправлены в ссылку четверо заложников.
Ясно всё, что можно сказать как за, так и против этого закона. Сторонники его говорили, что это единственное средство для наказания виновных в беспорядках и что в то же время это средство мягкое и человечное. Противники отвечали, что это тот же закон о подозрительных, революционный закон, который, будучи бессилен открыть истинных виновников, поражает всех и совершает обычную для всех законов такого рода несправедливость.
Имелось и другое возражение, более существенное. Эти разбойники стали результатом общественного распада, единственным способом излечения которого была реорганизация государственной власти, а не потерявшие всякую репутацию меры, нисколько не способные возвратить энергию пружинам правительства. После довольно горячего обсуждения закон этот был принят, что вызвало явный и открытый разрыв между партиями, вступившими было между собой в соглашение для ниспровержения прежней Директории.
К этим важным мерам, целью которых было вооружить правительство революционными средствами, добавили другие, которые, напротив, в известном отношении ограничивали могущество правительства; средства эти стали следствием упреков, сделанных прежней Директории. Во избежание разделения выборов в будущем решили, что пожелания какой бы то ни было избирательной фракции будут лишены силы; за влияние на выборы правительственные чиновники будут наказываться как за покушение на самодержавие народа; Директория не может использовать регулярные войска для подавления беспорядков внутри страны без специального на то разрешения; ни один военный не может лишиться своего чина без определения военного суда; присвоенное Директории право арестовывать не может передаваться ее агентам; ни один из служащих или чиновников не может быть подрядчиком или даже принимать какое-либо участие в подрядах и поставках; наконец, клубы могут быть закрыты только по решению центральных и муниципальных управлений. По поводу закона о печати не смогли прийти ни к какому соглашению; тем не менее статья закона 19 фрюктидора, предоставлявшая Директории право запрещать газеты, оставалась удаленной, и в ожидании нового закона печать была совершенно свободна.
Таковы были меры, принятые вслед за 30 прериаля, как для устранения предполагаемых злоупотреблений, так и чтобы придать правительству силы, которой ему пока недоставало. Эти меры, к коим прибегают в минуты кризисов для спасения государства, редко успевают спасти его; часто всё решается прежде, чем их приводят в исполнение. По большей части они доставляют лишь средства для будущего. Принудительный заем в сто миллионов и новые сборы не могли быть исполнены ранее, чем через несколько месяцев. Тем не менее действие кризиса заключается в том, что он дает толчок всем пружинам и возвращает им известную энергию.
Бернадотт поспешил написать несколько настойчивых циркуляров, и ему удалось ускорить уже начатую организацию батальонов конскриптов. Робер Ленде, которому заем в сто миллионов не доставлял никаких средств для настоящей минуты, собрал главных банкиров и значительнейших лиц торгового сословия столицы и пригласил их ссудить государству кредит. Они согласились позволить министерству финансов воспользоваться их подписью. Был образован синдикат, и в ожидании поступления налогов начали подписывать билеты, уплата по которым должна была производиться по мере получения казначействами доходов; так образовали как бы временный банк для потребностей минуты.
Хотели также составить новые планы военных действий; потребовали соответствующий проект у Бернадотта, который поспешил представить весьма странный план, к счастью, не приведенный в исполнение. Столь обширный театр военных действий, естественно, был способен вызывать в высшей степени разнообразные комбинации; при взгляде на него каждый имел различное мнение, и если бы только каждый мог предлагать свое мнение и заставить его принять, то пришлось бы менять план ежеминутно. Если при обсуждении разнообразие мнений полезно, то оно в высшей степени пагубно при исполнении плана.
Вначале думали, что следует действовать одновременно и на Дунае, и в Швейцарии. После сражения при Штокахе решили действовать только в Швейцарии и сократили Дунайскую армию. Теперь же Бернадотт думал иначе: он утверждал, что причина успеха союзников заключается в легкости сообщения их между Германией и Италией через Альпы. Чтоб прервать эти сообщения, он желал отнять у них Сен-Готард и Граубюнден с помощью правого крыла Швейцарской армии, и вместе с тем – образовать новую Дунайскую армию, которая перенесла бы войну в Германию; для последней цели Бернадотт предполагал поторопить организацию Рейнской армии и усилить ее двадцатью тысячами, взятыми у Массена, то есть поставить того перед опасностью быть раздавленным всеми силами эрцгерцога. Правда, недурно было бы перенести войну на Дунай, но для этой цели достаточно было дать Массена средства перейти в наступление, и тогда его армия сама сделалась бы Дунайской: надлежало соединить всё в его руках, но не ослаблять его.
По плану Бернадотта вдоль альпийского хребта должна была быть сформирована армия для прикрытия границы против австро-русских войск со стороны Пьемонта, а Жубер, с остатками итальянских армий и войсками, присланными изнутри страны, должен был дебушировать из Апеннин и атаковать Суворова.
Этот план, одобренный Муленом, был отправлен главнокомандующим. Массена, уставший от нелепых планов, просто подал в отставку. Ее не приняли, но и план не был приведен в исполнение. Массена удержал командование всеми войсками от Базеля до Сен-Готарда. Тем не менее упорствовали в стремлении собрать армию на Рейне для прикрытия этой границы. Образовали ядро армии в Альпах под командованием Шампионне. Все подкрепления, какими могли располагать, послали Жуберу, который должен был дебушировать из Апеннин. Дело было в середине лета, начинали подходить подкрепления. Часть старых батальонов, удержанных внутри страны, направлялась к границам. Конскрипты организовались и готовы были заменить старых солдат в гарнизонах. Поскольку кадров для значительного числа конскриптов недоставало, придумали увеличить число батальонов в полубригадах или полках, что позволяло зачислять новые наборы в старые части.
Известно было, что тридцать тысяч русских под командованием генерала Корсакова идут в Германию. Генерала Массена торопили атаковать эрцгерцога, чтобы постараться разбить его до соединения с русскими. В этом правительство было совершенно право, так как следовало сделать попытку до соединения таких значительных сил. Однако Массена отказывался начать наступление – недоставало ли тут ему его обычной смелости, или он ожидал открытия наступательных военных действий в Италии. Военные осуждали его бездействие, которое, однако, впоследствии сделалось весьма счастливым и было заглажено бессмертными заслугами.
