– Правда, тут красиво? – подмигнула она.

– Да, безумно! – с готовностью кивнула я. – Это отель?

– Не. Это офисное здание моего аца. – пренебрежительно поморщилась она. – Но тут есть этазы, где мозно спать. Сысят сыстой мой этаз. Нам никто не помесает, обесяю!

– Ок. – прикусила губу я.

Ох, нифига ж себе! Кто ее отец?! Я решила не лезть не в свое дело. Главное, что она не оставила меня одну, и приехала сразу, как только понадобилось. И самое главное – узнав про Реми, она прилетела с Японии. Вот что значит настоящий друг. А ведь мы только пообщались в самолете, и это была наша вторая встреча.

Едва выйдя из лифта, она сразу сбросила туфли, и я последовала ее примеру. Повсюду были пушистые, мягкие ковры! Я никогда таких не видела, и даже представить не могла, что такие существуют! А я думала, что Реми живет в офигенно богатом доме… нет, я явно никогда не понимала, что такое богатство на самом деле!

Оглядываясь вокруг, я невольно коснулась плеча, в поисках рюкзака. Блин, надо уже свыкнуться с мыслью, что я осталась ни с чем. И тут я замерла посреди зала и вся обомлела – в моем рюкзаке был локон волос мамы! Кровь отлила от лица, я почувствовала, что задыхаюсь, и уже зачем-то пошла на выход. Атсуко подскочила ко мне с перепуганным видом, и выпытала из меня то, что буквально убило меня. Я разрыдалась, закрыв лицо руками, как в детстве. Она утянула меня на диван и, обнимая, напевала какую-то японскую мелодию. От того, что она жалела меня, я совсем раскисла. Вспомнила все свои злоключения, и плакала, плакала, не в силах остановиться. Мне было так стыдно, но она, будто услышав муки моей совести, сказала:

– Нитево страсного, Карина. Плать. Иногда только слезы и помогают. Плать, моя красивая девотька. Хотес, поедем в Японию? Там так красиво, Карина, ты не представляес. Сейтяс там цветут сакуры. Ты знаес сакуры? Это висня, ну, дерево висни, только когда оно цветет. Мы будем гулять с тобой под сакурой. Розовые лепестки будут сыпаться на твои красивые, терные волосы, и ты будес словно вся в снегу. – мечтала Атсуко, и постепенно я успокоилась. – А потом мы будем плавать на лодке Мацуэ Хорикава, под навесом, и я надену тебе на голову бамбуковую касу. Это сляпа такая. Она отень подойдет тебе, Карина. Знаес, мы, японцы, отень любим красивых людей. Особенно таких, как ты, с больсыми глазами. Раньсе мне нравились синие глаза, как у Ремы, но когда я увидела тебя, то поняла, что коритьневые глаза тозе могут быть изумительными. Такие теплые, такие миндальные. Ты отень мне нрависся, Карина.

Она говорила все это так мечтательно, глядя прямо перед собой, как будто пела песню. Как будто меня не было рядом. Она не касалась меня, как Реми или Сабрина. Ее объятия были какими-то безобидными, дружескими. И я решила, что она говорит все это, просто чтобы успокоить. Наверное, она думает, что песни о красоте обязаны успокоить любую девушку, но она очень плохо знала меня. Я никогда не чувствовала себя красивой, и порой, когда видела себя в зеркало, удивлялась, осознавая, что это я. Отчего-то я чувствую себя каким-то большеголовым ребенком с маленьким телом, с огромными тоскливыми глазами, и надутыми губами, как будто меня укусила оса. Наверное, это смешно, но… так я чувствую себя внутри.

Позже в номере накрыли стол. Прислуга, ужасно скромные, японские девушки, не поднимали глаз, слегка пригибались к полу, как будто не могли выпрямиться. Семенили ножками, делая коротенькие шаги, но ходили быстро-быстро, как будто спешили. Такие милые, покорные… и все время улыбаются.

За столом Атсуко говорила про свои мечты, о том, как уедет навсегда в Японию, купит там дом, и больше никогда не будет путешествовать.

– Понимаес, Карина, я устала. Отень устала. – призналась она, подливая вино в мой бокал. – Я столько путесествую по делам аца, узе голова кругом. А у тебя есть метьта?

Я рассказала про Италию, и про магазин цветов и подарков, которые хотела бы иметь там.

– Как хоросо! – обрадовалась Атсуко. – Я отень понимаю тебя! Насы метьты похозы, согласись?!

– Да, ты права. – кивнула я.

Потом мы почему-то разговаривали про сны. Атсуко рассказывала, что ее мама верит, что сны снятся людям не просто так.

– Каздый сон стото знатит, Карина. – уверенно заявила моя милая подруга. – Нузно только правильно рассыфровать его. Мы с мамой тясто разговариваем про сны. Я рассказываю ей свои, она мне свои, и потом мы пытаемся разгадать их. Маме, на самом деле, не нузно разгадывать, она итак все знает сама. Просто она хотет наутить меня, понимаес? Поэтому.

Я вспомнила кошмары, которые мне снились до того, как я очнулась у Алекса. Атсуко заметила мое замешательство и спросила в чем дело. Я рассказала про страшных детей в моих снах, про гномов, про красные руки с когтями, похожие на мужские. Про то, что кто-то рассказывал мне про сердце дьявола.

– Сердце дьявола?! – удивилась она.

– Да. Странно, правда? – пожала я плечами.

– Знаес… я тясто хозу по музеям, я люблю искусство. Недавно в Японии была выставка одного молодого худозника, не помню его имя, и одна из его картин называлась «Сердце дьявола». Но он  не японец. Казется, он из Тайваня.

– Ух ты… – пробормотала я.

– Хотес, забью в гугле?

– Да, почему бы и нет? – кивнула я.

Мы сели на диван, плечо к плечу и стали рыться в интернете. То ли мобильник Атсуко гнал, то ли она делала что-то не то, но ссылки, которые она хотела открыть, никак не открывались, и нас перебрасывало вообще не в ту степь. Ругаясь по-японски, она вскочила с дивана, и подключила мобильный к плазменному телевизору. Выведя поисковик гугла на экран, она успокоилась и села рядом, удовлетворенно улыбнувшись. Я прижалась к ее плечу, и она обняла меня. С пультом ей было легче и вскоре мы уже смотрели картины художника Бэнд Хуанга. Он рисовал игровых героев в 3Д, разные красивые, нереальные места, замки, чудовищ.

– Вот она, «сердце Дьявола», Карина. – сказала Атсуко и я вгляделась в экран внимательнее.

Это была статуя, высеченная из скалы, с раскуроченной наружу грудной клеткой. Ребра статуи напоминали заостренные пальцы, с двух сторон, раскрывшись веером, окружив нечто, что, по видимому, должно было служить сердцем скальному изваянию. Внутри грудной клетки пылало пламя, навесу парило нечто похожее на факел, искрящееся искрами, напоминающими молнии. От этого парящего нечто, что я определила сердцем, шли цепи, которые тянулись к внутренним стенкам грудной клетки. Над грудью статуи возвышалась голова-череп с клыками, как в сказках о вампирах. В черных, мертвых глазницах тлел красный огонек, как и в глубине зубастой пасти.

– Впечатляюще. – похвалила я.

– Тебе такое снилось? – спросила Атсуко, внимательно глядя на меня.

– Нет. – покачала головой я. – Я не видела ничего такого, просто слышала эти слова «сердце Дьявола». Как будто кто-то шептал мне, понимаешь?

– Аааа… понятно.

Мы разговаривали до рассвета, а потом Атсуко захотела мороженое и позвонила куда-то. Нам привезли несколько ведерок! Потрясающе! Я выбрала шоколадное, а она ванильное. Я так объелась холодного лакомства, что мои губы промерзли, и едва шевелились, когда я разговаривала, и Атсуко прикалывалась надо мной, хихикая в ладошки. Я смеялась вместе с ней, у нее тоже обмерзли щеки, губы и подбородок. Она принесла из спальни одеяло, и мы грелись под ним, и смотрели какую-то мангу по ТВ. Я нифига не поняла, да и пофиг было. Пригревшись, прижавшись к Атсуко, я уснула. Биение ее сердца успокаивало. Во сне мне казалось, что я сплю на груди мамы.

Среди ночи мне снилось, что Атсуко нависает надо мной и, как будто любуясь, убирает волосы с лица. Мерещились какие-то голоса. Кто-то разговаривал с ней, я не могла различить, о чем говорит голос. А она ответила:

– Мы не имеем права. Он заявил свои права. Тем более, охотник пометил ее. У нее на запястье печать. Он меня на куски порвет, если я отдам ее тебе.

Какие странные разговоры. Что только не приснится. Этот месяц был жутко стрессовым, тело устало от всего на свете, голова переполнилась информацией настолько, что не было сил удивляться странным снам. Как странно… во сне у Атсуко не было акцента.