Сирина, а это была она, взяла вторую руку Яура.

— Осторожно! — поспешно предупредила принцесса Соры — Там сильный ушиб.

— Да все в порядке, леди. Ее Высочество были ко мне так добры, что боли уже практически нет.

Взгляд, брошенный леди Париоти на Рысь, мог заморозить пустыню. Яур понял, что разговора с выговором от его персональной «няньки», как мысленно он прозвал Сирину, не избежать. Меитит же была гораздо проницательнее, или женская интуиция подсказала ей. В этом взгляде незнакомой ей леди она прочла и злость, и ревность, и безответную любовь, и вместе с тем страх потерять эту любовь. Это был страдающий взгляд. Как Яур не мог этого заметить? Или же не хотел замечать?

Вдвоем они довели его до его покоев, после чего леди Париоти натравила на жертву своего личного лекаря. Аркис, казалось, только обрадовался, увидев в пациенте самого Яура по прозвищу Рысь, и, едва взглянув на него, ушел за инструментами. А леди Париоти принялась осторожно осматривать локоть пострадавшего.

Меитит почувствовала себя лишней. Она попрощалась с присутствующими, пообещала Рыси увидеться еще и удалилась восвояси.

Ее в глубокой задумчивости обнаружил Отор. Его сразу же поразило растерянное выражение лица Сорийской Акулы, бывшей всегда собранной, всегда державшей лицо. Он присел на подоконник:

— Меитит, ты тут? Что с тобой?

Она нехотя обернулась на его голос, так глубоко ушла в свои мысли, что не увидела, как он пришел:

— Со мной? А что-то не так?

— У тебя расстроенный вид. Охота была неудачной?

Меитит резко встала и отвернулась от него. Ее голос прозвучал глухо и вместе с тем слишком эмоционально:

— Я не хочу так больше! Не могу и не хочу!

— Он обидел тебя? Оскорбил? — Отор нервно, рваным движением оторвался от подоконника и шагнул к ней. Руки потянулись обнять ее за плечи, но, так и не коснувшись, опустились.

— Нет! Он не такой! — Меитит повернулась к нему лицом, ее глаза блестели от переполняющих ее чувств — Знаешь, он хороший человек. Не знаю, зачем он собирается податься в политику, но ему там не место. Там же грязь и ложь! Кругом одна грязь и фальшь! Он не заслуживает такого. И я не могу его использовать вот так, как политика…

— То есть, ты отказалась от своего замысла? Он больше тебе не нужен?

— Нет, не так. Я не хочу ТАК. Я хочу, чтобы все было по-честному, без интриг, без обмана. Он не нужен мне, как политик. Но от человека в нем я бы не отказалась.

— Что ж. — Отор отвернулся от нее и направился к двери, бросив на ходу — Удачной охоты, Ваше Высочество.

— Не говори так! — выкрикнула Меитит, но дверь уже закрылась.

С самого утра Яур куда-то исчез, а Эгирон не мог усидеть на месте. Он много думал всю ночь, но так и не смог определить, какая из двух девушек нравится ему больше. Атилоя или Аорет? Яур не мог поговорить с ним, он опять исчез. Кто тогда может поговорить с ним вот так на равных? Дать совет? Правильно, отец. Отец понимает, как важен его выбор, как для него самого, так и для страны.

Дикиор никогда не отказывал в аудиенции сыну, который, к слову, просил ее не так уж и часто. Просто он знал, что если Эгирон отрывает его от работы, значит, это что-то очень важное для него. Вот и в этот раз король отложил свои дела в сторону и сосредоточил все свое внимание на сыне.

Эгирон был какой-то дерганый, нервный, будто не мог сосредоточиться на чем-то одном или выбрать определенную сторону. Видя, что сын не знает, с чего начать, он взял это на себя:

— Ты хотя бы спал сегодня? Выглядишь утомленным.

— Да, то есть, нет. Не спал. Я думал. — Эгирон прошелся по кабинету от стены до стены, и снова, и еще — Понимаешь, отец, я хочу сделать выбор.

— Ты о женитьбе? — Дикиор откинулся на спинку кресла, готовясь к серьезному разговору — Какой же выбор тебя мучает?

Принц перестал топтать пушистый ковер, замер и посмотрел на отца:

— Атилоя или Аорет? Они обе мне нравятся, и я не могу выбрать между ними. Аорет милая и забавная, легкая в общении. Атилоя сама грация и женственность, похожа на ангела. Я устал от этих размышлений, понимаешь? Не могу выбрать. Я женюсь на любой из этих двух девушек. Какую выберешь?

— Я? — изумился монарх — Почему я должен выбирать тебе жену? Нет уж, давай ты сам. Как ты будешь править страной, если даже жену не можешь себе выбрать?

— Да, ты прав. — Эгирон поник так сильно, что казалось, даже уши повисли — Прости, что отвлекаю тебя дурацкими вопросами.

В каком-то ступоре Дикиор смотрел на то, как тянется рука его сына к ручке двери, как тянет на себя…

— Эгирон! — окликнул он сына, и, когда тот обернулся, продолжил — А ты представь себя королем. Представил?

Эгирон неуверенно кивнул.

— Так вот, ты — король. На твоих плечах лежит груз целой страны. Каждый день горы бумаг, депеш, отчетов. Скучные морды чиновников, наперебой втюхивающих тебе какие-то нововведения или поправки. И все от тебя чего-то ждут, постоянно ждут, а то и требуют. Ну как?

— Лучше б я родился больным и слабоумным. — скорбно вздохнул сын — Папа, живи долго и счастливо, ладно?

Дикиор едва сдержал улыбку, но продолжил:

— Ты — король, это твой долг, твоя ответственность. И возвращаешься ты вечером усталый и разбитый в супружеские покои, а там она. Твоя жена. — он выдержал паузу — Представил? Теперь думай сам.

И действующий король Елора вернулся к своим документам, а будущий впал в раздумья, так и не отойдя от двери. Эгирон как-то слишком живо представил себе и усталость, и головную боль от всяческих проблем. И вот он входит в покои в надежде хоть на какой-то отдых, а его встречает Атилоя. Она прекрасна, утончена, невыразимо мила. Он смотрит на нее и улыбается устало. А она хлопает длиннющими ресницами и, мило улыбаясь, щебечет:

— О, дорогой! Посмотри, я заменила шторы на окнах. Этот бордовый цвет меня сильно угнетал, портил настроение по утрам. Теперь у нас шторы в розовых кружевах. Правда, мило?

Он смотрит на окно и видит ядовито-розовые шторы, и розовые стены, и супружеское ложе… розовое. От этого обилия розового его начинает тошнить, и голова болит ощутимее.

— Не молчи! — она улыбается и теребит его за рукав камзола — Ведь мило? Так, по-моему, гораздо лучше!

Даже наяву его передернуло противной дрожью. Он вынырнул из этих мыслей, несколько секунд отдохнул, очищая голову от ужасной фантазии, и снова спроецировал ту же историю.

Он снова входит в покои уставший и с головной болью. Но его встречает Аорет. Он смотрит на нее и не может насмотреться. Заходящее солнце золотит ее волосы, она улыбается открыто, искренне и как-то задорно. Но, замечая его состояние, тут же смешно и тревожно морщит носик:

— Выглядишь плохо. Опять достали толстопузые чиновники? Ну, я им покажу!

Настроение резко поднимается вверх, усталость отступает. Смеясь, он спрашивает ее:

— Лягушек подкинешь им в суп?

— А то! — смешно фыркает она — Вот таких жаб! — разводит руки и обозначает размеры — С бородавками!

Откуда-то выбегает мальчуган лет пяти с целой шапкой мелких каштановых кудряшек и серыми большими глазами:

— Папа! Я ножку стула подпилил у Тарвирда! Вот сядет твой министр на стул, и она подломиться! И подушку сиденья я пропитал клейкой смолой!

Эгирон в эйфории. И вдруг мальчик серьезно смотрит на него и говорит голосом своего деда:

— Эгирон, я вижу, ты уже замечтался.

— А? — Эгирон вынырнул из фантазии совершенно счастливый, и в первую очередь порывисто обнял своего отца — Спасибо!

— Кого выбрал-то?

— Аорет! — выдохнул вдохновленный сын и выскочил из кабинета.

Он практически бежал до ее покоев, чтобы попросить аудиенции у той, с кем решил прожить всю жизнь. Но его встретила сухая леди преклонных лет. Она отвесила Эгирону реверанс и сухо поинтересовалась:

— Чем могу помочь Вашему Высочеству?

— Ее Высочество Аорет?

— С утра ушла в библиотеку. — недовольно откликнулась дама.