— Мы на Терре, — подтвердил Азек.

Пока отряд поднимался к вершине по пышной лестнице, Гамон разглядывал каждую из статуй. Лица изваяний оказались смутно знакомыми: Лемюэль уже видел многие из этих скульптур на мраморных постаментах вокруг площади Оккулюм в сердце Тизки.

— Ты знаешь, кто они? — поинтересовался Виддоусин.

— Когда-то знал, — ответил летописец, не скрывая нарастающей горечи, — но после пси-неводов ваших дознавателей и нескольких лет издевательств в той адской дыре посреди космоса их имена стерлись у меня из памяти.

Ольгир пожал плечами, как будто услышал что-то маловажное, и Гамон пришел в гнев.

— Моя жизнь и страдания для тебя ничего не значат, верно?

Услышав злость в голосе Лемюэля, воин остановился.

— Ты запятнан малефикарумом, — сказал Волк. — Тебя оставили в живых только потому, что Йасу Нагасена решил, будто ты поможешь нам уничтожить остатки души Красного Циклопа. Думал, тебе это понятно.

— Я… Мне казалось…

— Тебе казалось, что тебя помиловали? Нет прощения тем, кто якшался со злом, только покаяние.

— А как же это? — Гамон показал Ольгиру обрубок руки. — Разве такого наказания мало?

— Фенрис хьольда, нет! — рассмеялся Виддоусин. — Судя по тому, что говорит Бъярки, твое искупление только началось!

Легионер хлопнул себя по бедру и продолжил подъем, весело покачивая головой так, словно отпустил самую удачную шутку в своей жизни.

— Не стой! — крикнул он Лемюэлю. — Иди в моей тени, или я убью тебя.

Гамон заковылял по ступеням вслед за Ольгиром. Боль в искривленных ногах распаляла его ненависть к тюремщикам, хотя летописец понимал, что злиться бессмысленно. Чего он добьется, гневаясь на них? И все же Лемюэль не успокаивался, воображая, какими способами разделался бы с Волком.

На сто восьмом варианте казни Виддоусина пленник добрался до верха лестницы. Машинально переставляя ноги, Гамон вдруг обнаружил, что ступени закончились.

До пика горы было еще очень далеко, но воздух уже стал разреженным. Вокруг площадки располагались каменные шпили, идеально обрамлявшие солнце. Выступы имели угловатые очертания и разделялись равными промежутками; очевидно, возникли они не в результате природных процессов.

Кто-то придал внутренней части горного склона форму исполинского амфитеатра, похожего на ристалища, где древнеримейские монархи устраивали кровавые игры ради увеселения толпы. Над ареной почти пятисотметрового диаметра возвышались ярусы каменных скамей, уходящие на головокружительную высоту.

Здесь разместились бы десять тысяч зрителей.

Но гостей ждал только один.

У Лемюэля скрутило кишки, а мочевой пузырь неуправляемо сжался, пытаясь опорожниться.

— Нет, — сказал Гамон, как будто отрицание реальности могло изменить ее. — Нет…

Точно напротив поднявшегося на ристалище отряда на золотом троне, установленном в пышном императорском павильоне, сидел осколок души Магнуса Красного. На коленях великана, облаченного в доспех с бронзовой отделкой, лежал блистающий клинок.

Летописец никогда прежде не видел Алого Короля в такой ипостаси, но сразу понял, что примарх снарядился для битвы. Копну волос Циклопа охватывал золотой венец с красным самоцветом в центре, а сверкающий глаз пылал такой исключительной ненавистью, что Лемюэль повалился на колени, всхлипнув от ужаса.

Человеческая озлобленность самого летописца показалась ему ничтожной.

Гамон ненавидел Волков за то, что они на пять лет заперли его в чистилище и изуродовали ему ноги. За то, что Галактика полыхала огнем и по их вине.

Но подобные обиды ничего не стоили в сравнении с болью того, кто потерял сожженную родину и убитых сынов.

— Как вам нравится место вашей казни? — спросил Магнус.

Четверо легионеров шагали от разбитого «Носорога» к имперским позициям, изумленно озираясь вокруг. Все они уже десятилетиями не ступали на Терру и по большому счету не надеялись вновь побывать здесь. И пусть над землей висела густая пелена нефтехимической сажи и пепла, каждый вдох здесь казался особенным.

— Поверить не могу, — произнес Хатхор Маат. — Я всегда предполагал, что истории о путниках, переброшенных Великим Океаном во времени, — просто аллегории или метафорические отображения скрытых смыслов. Не представлял, что они правдивы.

— Думаю, каждый из нас так считал, — отозвался Ариман.

— Тогда почему мы поверили слову демона? — требовательно спросил Толбек. Пылающий ад вокруг них усиливал холерические черты пиррида. — Ухватились за соломинку?

— Другой надежды у нас не оставалось, — указал Санахт.

— Все поддакиваешь Азеку, так?

— Хватит! — рявкнул корвид, видя, что мечник потянулся за клинками. — Наше появление заметили.

К воинам приближался полуэскадрон кавалеристов на переливающихся металлом скакунах с огненно-красными вымпелами.

— Наш легион ведь участвовал в этом сражении? — уточнил Хатхор.

— По-моему, да, но все записи об этом погибли вместе с Просперо, — ответил Ариман, стараясь вспомнить краткие строчки информации о Беотийских кампаниях.

— Тогда нам стоит ожидать, что эти бойцы удивятся встрече с четырьмя легионерами, идущими из развалин вражеского комплекса? — поинтересовался Санахт, когда пятеро всадников опустили мерцающие пики со стальными наконечниками.

— Да, — согласился Азек и добавил с ноткой искреннего сожаления в голосе: — Но мы — космодесантники, а в те годы все Легионес Астартес были верны Императору.

Кавалеристы натянули поводья, придержав кибернетических коней, и Ариман увидел, что перед ним гусары в зеленых мундирах и касках с плюмажами. Шлемы, не защищающие лицо, выглядели непрактично.

Осознав, что наткнулись на космодесантников, всадники немедленно подняли копья. Их командир, убрав пику в чехол на боку скакуна, пришпорил его и направил к воинам Тысячи Сынов.

— Капитан Берардо Бон-Джованни, — представился он на готике с заметным акцентом и растянутым произношением урожденного терранина. — Мы не ждали, что сегодня утром кто-нибудь выйдет из того пекла, уж тем более легионеры.

Кивнув, Азек заявил:

— Гибель одной из терранских династий, пусть мятежной, заслуживает нашего внимания.

— Не спорю, господин, — ответил Берардо, — но нам бы не повредило какое-нибудь предварительное уведомление.

Ариман был впечатлен. Большинство смертных растерялись бы в присутствии Астартес Императора, но гусарский капитан сохранял спокойствие. Его бойцы меж тем выстроились в шеренгу, держа копья вертикально. Их багряные флажки хлопали на беспорядочных тепловых потоках, струящихся из перерабатывающего комплекса.

— Ты, разумеется, прав, — сказал Азек, — но события развивались так, что от нас потребовались немедленные действия, а в подобных ситуациях иногда приходится забыть об учтивости к товарищам по оружию. Приношу извинения тебе и командующему Селюду.

— Вы же легионер, мой господин, и не обязаны извиняться, — произнес Бон-Джованни. — Кроме того, командующий Селюд уже не руководит операцией.

— О, конечно же! — Ариман только что вспомнил нужный отрывок из архивных записей. — Его сняли в… ноль шесть тридцать пять, не так ли?

— Верно, но как вы узнали?

— Тебе известно, к какому легиону я принадлежу?

— Судя по знакам различия на броне, господин, вы из Пятнадцатого.

— Вот ты и ответил на свой вопрос.

Берардо кивнул с беспечной ухмылкой и заерзал в седле, словно обдумывая, продолжать разговор или нет.

— Капитан? — подбодрил его Азек.

— Насчет событий, упомянутых вами… Мы можем как-то помочь?

Гусару явно хотелось заслужить немного славы в совместном бою с лучшими воинами Императора.

— Вообще говоря, да, — сказал корвид.

Пром осторожно шагал к Магнусу, ощущая на себе взгляды множества невидимых наблюдателей. Ряды скамей над ареной пустовали, но шелест дующего над ними ветра казался глухим шепотом притихших зрителей.