— Да, но Хатхор Маат заверил меня, что его павониды сумеют ослабить боль, когда начнут пересоздавать мои кости.

— Хатхор Маат отбыл вместе с кабалом Азека.

Советник хотел кивнуть, но вспомнил, что не может.

— Да, — сказал воин. — Все они улетели.

— Течения благоприятны, — заметил Магнус, постучав пальцем по диаграмме на столе. — Их походу будет сопутствовать удача.

— Мне следовало отправиться с ними.

— Нет, ты нужен мне здесь, — возразил Циклоп. — У нас впереди еще очень много работы.

— Но какой из меня помощник, мой господин? — Амон остановил свой трон перед верстаком, заваленным треснувшими линзами, оловянными оправами и кипами шлифовальных шкурок. — Мое тело бесполезно, а пси-способности слабеют вслед за отливом Великого Океана.

— Тебя беспокоит, что мощь твоего братства на спаде. Но оно восстанет вновь, раньше, чем ты думаешь.

— Когда же?

He отвечая, Магнус перешел к другому столу, на котором стояла антикитера — хрупкий механизм, сочетающий в себе гадательный телескоп, армиллярную сферу и барометр для имматериума.

— Однажды мой брат смастерил для меня подобное устройство, — сказал Алый Король, поворачивая винт на центральной пластине. Линзы и эфирные видоискатели заняли новое положение. — Создал его на планете, которая пережила Долгую Ночь, но затем сгинула из-за того же безумия.

— Помню, как вы рассказывали мне о той вещице. Прекрасный артефакт — совершенный, даже уникальный. И утраченный навсегда.

— Утраченный? Что ж, пожалуй, можно и так сказать, — отозвался Циклоп. Снова повернув винт, он увеличил напряжение пружин, скрытых внутри механизма.

— Я восстанавливал устройство для вас, но оно не выдержало переноса с Просперо, — пояснил советник. — Линзы искривлены, пластины сместились. Вы ничего не увидите.

— Ты не знаешь, на что я хочу посмотреть.

Заглянув в визир, Магнус вытянул шпенёк, который удерживал движущиеся части антикитеры. Пружины высвободили накопленную энергию, и бронзовые пластины с выгравированными на них аллегорическими изображениями небосвода завертелись без помех.

— Скажи мне, Амон, ты знаешь, что такое диссипативная система в механике?

— Нет, господин. В кузню легиона меня никогда не примут.

Примарх ухмыльнулся, по-прежнему глядя в видоискатели.

— Точно. Что ж, технодесантник ответил бы, что в диссипативной системе энергия расходуется на трение. Затем добавил бы, что в большинстве данных структур такие потери происходят равномерным и полностью предсказуемым образом. Но некоторые диссипативные системы не соответствуют подобному шаблону: они хаотичны и бесконтрольны. Какое-то время они расходуют энергию стабильными темпами, затем потери вдруг ускоряются и опять становятся прогнозируемыми без каких-либо видимых причин или ритмов.

— Не совсем понимаю, о чем вы, мой господин.

— Если ты представишь жизнь как хаотичную диссипативную систему, то сразу разберешься, — ответил Циклоп. — Знаешь, что за процесс является наиболее ярким примером таких структур?

— Нет, господин.

— Война, Амон. Война — чрезвычайно неравномерный и совершенно непредсказуемый процесс. Даже величайшим ясновидцам редко удается прозреть ее развитие, и зачастую события на поле брани застают их врасплох. Мы убедились в этом на горьком опыте.

Магнус поставил антикитеру обратно на верстак. Судя по лицу примарха, увиденное понравилось ему.

— Противостояние Хоруса и Императора вылилось в войну, невиданную с самых ранних эпох Галактики. Величайшую из хаотичных диссипативных систем, встречавшихся мне.

— Но зачем вы говорите мне все это, мой господин?

— Я не могу предсказать, чем закончится война, — сказал Магнус. — А то, чего нельзя избежать, следует приветствовать.

— Это точно он? — спросил Дион Пром.

— Да, если принять, что последняя выгрузка Икскюля точна, — ответил Зайгман Виденс. Прокрутив на инфопланшете список пассажиров «Живаго», магос сверил данные с буквенно-цифровым кодом, нанесенным на переборку через трафарет. — Палуба шестьдесят девять-альфа, Медике Астартес, пункт сортировки номер двенадцать-ноль-ноль?

— Да.

— Значит, перед нами Варэстус Сарило.

— Какой у него серийный код электротату?

— Девятнадцать, корвус-лямбда, двадцать семь, шестой-из-десятого, пятьдесят первый, один-ноль-три-пять.

Кивнув, Пром критически воззрился на кандидата.

Космодесантник лежал без сознания на стальной каталке в отсеке «Живаго», который во время перелета к Терре отвели для пострадавших Легионес Астартес. Каждый из них получил ранения слишком серьезные, чтобы полевые апотекарий могли своими силами подлатать воина, но не настолько тяжелые, чтобы помещать его в корпус дредноута.

При этом никто не мог дать таким ценным бойцам просто умереть.

В сводчатом помещении находились еще шестьдесят четыре легионера. Некоторые из тяжелораненых недавно скончались, большинство пребывало в пороговом состоянии, где не ощущалась разница между жизнью и смертью.

Обнаженное тело Варэстуса Сарило до диафрагмы прикрывала заскорузлая простыня. Все его раны, многочисленные и глубокие, пришлись в грудь и живот. На туго натянувшейся коже воина выступали капли пота: его трансчеловеческий организм творил непостижимые чудеса, сращивая сломанные кости, восстанавливая разорванные внутренности и заново сплетая плоть.

Татуировка, нанесенная поверх сросшихся в единый панцирь ребер бойца, изображала хищную птицу со скошенными крыльями. Впрочем, Пром и без нее по одной лишь бледной коже раненого догадался бы, что перед ним Гвардеец Ворона.

— Сколько бы чужих солнц ни увидели сыны Коракса, они никогда не загорают, — произнес Дион. — Интересно, это изъян или замысел создателя?

— Наследие их прародителя, — ответил Виденс.

— Точно. — Пром надавил пальцами на бицепс Сарило, словно бы вырезанный из слоновой кости. — Еще один повод порадоваться тому, что в моих жилах течет кровь владыки Жиллимана.

Применив толику псионической силы, библиарий направил в тело раненого биоэлектрический импульс. Мышцы Варэстуса задрожали, и под кожей, повинуясь невидимым вставкам, проявились временные рубцы электротату.

— Девятнадцать, корвус-лямбда, двадцать семь, шестой-из-десятого, пятьдесят первый, один-ноль-три-пять, — прочел Дион.

— Я мог бы воспользоваться своей гаптикой, — заметил магос. — Мне известно, как неприятно вам…

— Не надо. Если я побрезгую коснуться кожи брата-легионера, то уж точно не вынесу соединения с его разумом.

— Как пожелаете, — коротко кивнул Зайгман.

Хромированная маска-шестерня статистика тускло блестела в приглушенном свете медпалубы. Ротовое отверстие магосу заменяли две вертикальные прорези динамика-аугмиттера, на месте глаз располагался поворотный селектор линз в латунной оправе. Под складками доходящей до пола рясы угадывался силуэт, который не имел ничего общего с привычной человеческой анатомией.

Отставив в сторону посох с черепом наверху, Пром разгерметизировал шлем. На легионера немедленно обрушился смрад госпитального судна — ядовитая смесь из запахов свернувшейся крови, гниющего мяса, перепачканных бинтов, грязи с десятка планет, контрсептика и пота.

Но Дион ощутил и нечто похуже вони.

Гораздо хуже.

— Отойди, Виденс, — велел он.

Магос подчинился, зная, что в такие моменты лучше не стоять вплотную к библиарию.

Пром снял шлем, и мир вокруг него поблек — воин теперь смотрел своими глазами, а не авточувствами начищенного серого доспеха. Следом потускнела мерцающая кристаллическая матрица пси-капюшона, встроенного в заднюю пластину выпуклой кирасы.

И в разум Диона тараном врезалась боль.

Жестокая мука, рванувшаяся вверх по хребту.

Она раскаленными гвоздями вонзилась в суставы, заполнила легкие кровавой пенящейся жижей. Она растерла кости в порошок пополам с крошевом битого стекла. Она разворотила конечности, как плуг взрезает землю, и вытекла наружу обжигающим ручьем расплавленного воска. Она захрустела на мгновенно обгоревшей коже и проросла в теле гангренозной гнилью порчи.