— Насколько я понимаю, в прошлом они были летописцами, — сообщил агент. — Их судно захватили, когда они бежали с Просперо перед разрушением планеты.

— Если так, то заключенные — слуги Алого Короля, — резко сказал Дион. — Как думаешь, что за информацию они скрывают?

— Точно не отвечу, но могу предположить, что она касается истинной сути примарха Магнуса. Если сыны Циклопа тоже жаждут получить эти сведения, нам определенно следует добраться до узников первыми, согласен?

Магос Икскюль подался вперед.

— Сигиллит хочет довершить то, что начал Волчий Король.

— Возможно, ты прав, — проговорил Нагасена.

— Тогда тебе понадобятся не только кибернетические воины. — Поднявшись, библиарий оперся кулаками о стол. — Тут не хватит железных людей, отвага которых выкована в кузне.

— Да, — кивнул Йасу. — Поэтому я привел ледяных людей.

Боль — неизменная спутница любого воина, неизбежный аспект жизни, проводимой в боях. В прошлом Амон уже познавал муки плоти, терзаемой когтями и клинками, огнем и пулями, но страдания тела, перестраивающего себя изнутри, стали для него новым и неприятным ощущением.

Хатхор Маат обещал, что советник не испытает боли. Он солгал.

Пока адепт Павонидов восстанавливал раздробленный хребет Амона, тот отчетливо чувствовал, как трутся друг о друга все кусочки позвонков. Ни одно химическое или псионическое средство не могло ослабить пылающее внутри советника пламя страдания; казалось, его тело от основания шеи до таза пробили раскаленным добела железным прутом.

Все мышцы Амона напрягались, по заново выращенным нервам проносились электрические токи мучений. Легионер говорил себе, что страдание — хороший знак: его мозг понемногу начинает чувствовать тело ниже шеи.

Но теперь он видел в павонидах не целителей, а пыточных дел мастеров. Усилием воли советник вывел свой золотой трон жизнеобеспечения из «Грозовой птицы», и терзатели потянулись за ним, словно прихвостни.

Высадив его, десантный корабль взмыл над Обсидиановой Башней, вокруг которой увивались жаркие, как лихорадка, эфирные ветра. Зефиры строили козни, судача между собой.

Вершина цитадели примарха из объятого огнем шипа превратилась в плоский диск глянцевитого черного камня, словно кто-то снес шпиль одним стремительным ударом клинка. На обнажившейся поверхности Амон увидел вырезанные сигилы и линии, пересекающиеся между собой. Он не узнал эти мистические фигуры, но при взгляде на них искалеченное тело советника вдруг сотрясли мышечные спазмы.

Магнус, облаченный в одеяния Храмового Магистра всех культов, стоял на коленях спиной к гостю.

— Мой господин, — позвал Амон.

Выпрямившись, примарх повернулся к нему.

В пирамиде советника Алый Король вел себя отрешенно, рассеянно, но сейчас все изменилось. Перед Амоном стоял Магнус, которого воин знал и любил в лучшие годы. Тот самый Магнус, что завоевал Гору народа агхору и гордо отвечал Императору Человечества на Никейском Совете.

Легионеру неодолимо захотелось преклонить колени, и он заворчал от боли, когда изломанное тело попыталось подчиниться этому укоренившемуся в сознании требованию.

— Мой сын, мой верный помощник, — произнес Циклоп. Подойдя к трону, он взял советника за плечо. — Мой друг.

— Мой господин, — повторил Амон.

— Сегодня мы начинаем заново, — сказал примарх.

Отвернувшись, он начал обходить вершину по румбам розы ветров. Пока Магнус перемещался между четырьмя основными точками, воин все яснее видел структуру чар, вплетенных в само вещество башни. Мощь заклинания потрясла советника.

— Начинаем что? — уточнил Амон, перелетев на золотом сиденье к центру площадки.

— Ты был прав, — сказал Алый Король. Шагая по кругу, он изящно огибал рунические символы, чтобы не нарушить их взаимного расположения, наполненного геомантической значимостью. — Так продолжаться не может. Стараясь сохранить знания любой ценой, я слишком углубился в процесс и не сознавал, что творится со мной. Но теперь мне понятно, как следует поступить.

В цитадели накапливалась энергия, потоки которой струились вверх и пронизывали каждое живое существо внутри твердыни. В некий момент нематериальные камни ее кладки завибрировали от эфирных резонансов, и у советника заныли зубы. Тут же Амон ощутил болезненные прострелы в спине: костная ткань его позвоночника начала срастаться быстрее.

На краю поля зрения мелькнули открывшиеся вещему взору картины, фантомные образы несостоявшегося будущего. Город из черного стекла, где чья-то душа билась с самой собой; важные, но нежеланные обязанности и цель, рожденная в смерти; бесконечный горизонт покрытого океаном мира, вид которого пробуждал глухую тоску…

Вновь обретя провидческий дар после долгой слепоты, корвид не желал отворачиваться от панорамы грядущего, но все же заставил себя. Его внимания требовало настоящее, ибо будущее творилось сейчас.

— Что происходит? — спросил он.

— Пробуждаются силы нового начала, — ответил Магнус. — Возможное бурлит в эфире, жаждая стать реальным.

— Но что мы начинаем? — вновь уточнил советник.

— Друг мой, когда мы в последний раз вместе странствовали по Великому Океану?

— Еще до того, как Волки погубили Просперо.

— Слишком давно, Амон, слишком давно! — произнес Циклоп, охваченный лихорадочным возбуждением. Он предвкушал исполнение своего плана, подробностями которого так упрямо отказывался поделиться. — Прежде мы с тобой шествовали среди звезд подобно богам, помнишь? Кочевали по эпохам и мирам, как коллеги-исследователи самых дальних берегов. Созерцали рождение галактик и наблюдали за тем, как тускнеют и угасают последние звезды — танцоры на краю времени. И мы испытаем все это вновь, сын мой, — я видел грядущее!

Энергичность примарха оказалась заразительной, и при мысли о том, что он с отцом еще раз помчится по Великому Океану, покинув хрупкую, гниющую клетку из мяса и разбитых костей, у советника радостно забились сердца.

— Куда мы полетим? — поинтересовался Амон. Он уже поднимался в Исчислениях, готовясь высвободить тонкое тело из физической плоти.

Вернувшись к воину, Магнус опустился рядом с ним на одно колено.

— Лоргар был прав, — сказал примарх. — Ты был прав. Труды по воссозданию запасов мудрости Просперо убьют меня. Я уже умираю. Но, думаю, есть другой путь.

— Что за путь?

— Такой, который мы проложим вместе, — ответил Циклоп, отойдя в центр мистических начертаний. — Начнем с одного места в глубине Великого Океана.

Амон моргнул, неожиданно заметив вокруг сотни существ. По окружности вершины стояли писцы, которых советник последний раз видел в фантомном Зале Амун-Ре, — слабейшие осколки души его прародителя.

Некоторые пылали ярко; многие трепетали, как догорающая свеча. Все они разом направились к центру диска — туда, где ждало целое, некогда ими утраченное. Одни ступали широко и уверенно, другие ковыляли, будто калеки.

Создания уже не скрывали лица под капюшонами. Рассмотрев их, Амон почувствовал, что уверенность покидает его. Перед советником предстала каждая ипостась Магнуса: его величие и злоба, благородство и высокомерие. Воин узрел корыстность и добродетельность, дикость и просвещенность — все, что таилось в темных уголках сущности примарха.

— Теперь ты видишь, кто я на самом деле, — произнес Циклоп.

Легионеру хотелось отвернуться, сохранить в памяти непогрешимый идеал Алого Короля. Разве есть на свете сыновья, желающие убедиться, что их отец — не бог, каким они воображали его?

— Я больше не могу оставаться раздробленным, — продолжал Магнус, пока писцы сжимали кольцо вокруг него. — Больше не могу отрицать собственную смертность. Если Ариман добьется успеха, я обрету цельность; если же он потерпит неудачу, я обращусь в ничто.

Осколок души, первым добравшийся до примарха, шагнул в него и снова превратился в неотъемлемую часть Циклопа. Тот запрокинул голову; сияющие, как звезды, создания продолжали вливаться в Алого Короля. Поглощая их, Магнус становился выше, оживленнее, реальнее.