Бумажный человек В Свердловске осень… В Свердловске осень. Синий дождь До блеска тротуары вымыл. Когда по улице идёшь, Цветами пахнет полевыми. Цветами пахнет. И опять, Охваченный щемящей силой, Я не могу не вспоминать О тополях над речкой синей. И вижу я, как наяву, Наш дом под крышею покатой И в лёгких тучах синеву, Пылающую в час заката. Мне видятся отец и мать. Они сидят за чашкой чая И долго не ложатся спать, Бродягу-сына вспоминая. А вот скамья… Когда-то здесь Сидел я с девушкой любимой, И сквер дремал в сирени весь, Ночной, густой, неповторимой. И поцелуи, и в любви Признанья… Но былое тает. На письма частые мои Она давно не отвечает. Слова обманчивы, пусты… Но ты, о сердце, не сдавайся, Не предавай свои мечты И прежним, прежним оставайся… Утренние стихи
Встаём в семь тридцать. Койки заправляем. Рассвет, пылая, косо бьёт в окно. «Давайте-ка, ребята, погуляем По городу. От книг в глазах темно». И мы идём. Попутные трамваи Звонят: «Спешите, мальчики! Скорей!» И, приостановившись, зазывают Улыбками открывшихся дверей. «Нет, нет, спасибо! Нам спешить не нужно. В разгаре сессия. Занятий нет». И мы идём. Над кем-то шутим дружно, Подолгу смотрим девушкам вослед. Любуемся осенними садами, Сияньем солнца в небе голубом И хором объясняем полной даме, Как отыскать Центральный гастроном. Позавтракать заходим в кафетерий, И как всегда, народу здесь битком. Заказываем дюжину коктейлей И восемь порций кофе с коньяком. С большим трудом мы занимаем столик, Стихи читаем, обсуждаем, пьём. Мы полчаса высиживаем стойко — И только с боем столик отдаём. И вновь идём… И снова смех и солнце, И люди, и сияние витрин. И всё прекрасно, празднично и сочно, И, словно солнце, сами мы горим. Берём мороженое, не жалея денег, Пьём свежий квас, толпой заходим в тир. И хочется большое что-то сделать, Огромное и доброе, как мир. Письмо потомкам В издательстве мне рукопись вернули. Редактор хоть и молод был, но строг. Как следователь, он сидел на стуле, Вникая в суть моих подсудных строк. Потом он встал и, голосом играя, Сказал, как будто вышил по канве: «Живёте вы в индустриальном крае, А пишите, простите, о траве. Отмечу сразу – так сейчас не пишет И самый начинающий поэт. Ведь в том, что ветер море трав колышет, Ни образа, ни мыслей новых нет. В стихах на пустяках ваш взгляд рассеян. Нет доменных печей в тени ветвей. Припомните, что говорил Есенин: «Воспой поэт, что крепче и живей…» Сказал редактор. Всё до точки вышил. И посмотрел задумчиво на дверь. Я рукопись забрал и с нею вышел, Увы, в неметаллический апрель. Весь свет, священным гневом переполнясь, Он травами, как я словами, крыл. И был он ослепительней, чем образ, О коем мне редактор говорил. Я шёл по зеленеющей аллее. Шёл, торопясь за мыслями поспеть: Мол, печь – она, действительно, живее, И нет причины, чтоб её не петь. Мол, печь – она и впрямь травы покрепче, И не травой сильна сегодня Русь. Приду домой и сразу же за печи — Плоды цивилизации возьмусь. Так думал я. А сердце – сердце ныло: Увы, стихи о травах не издать. И я вот с этой думою унылой Решил письмо потомкам написать. О том, что трудно в век индустриальный Пробить стихи о травах и душе, Что у меня на случай идеальный И маленькой надежды нет уже. О том, чтоб знали дальние потомки, Что по вине стальных редакторов Писательские полнились котомки Излишним гулом домен, тракторов. И что Борис Ефремов, сын России, На этом индустрийном вираже Хотел писать о силе индустрии, А получались песни о душе. Бумажный человек Десять лет и четыре года Он живёт странной жизнью своей, Отгороженный от народа Целой дюжиной плотных дверей. За серьёзным бумажным делом Он сидит, тяжело дыша. И вросла в неподвижное тело Позабывшая крылья душа. Лишь под вечер, нарушив порядок, От бумаги он взгляд оторвёт: – Это я… Испекла куропаток? Вот и славно… – И трубку кладёт. И не вспомнит любитель дичи Про далёкий родительский дом, Где без роскоши и величья Жил он с матерью и отцом… В шесть пятнадцать на чёрной машине Он по городу мчит с ветерком, И шуршат по асфальту шины, И витрины летят за окном. И мелькают прохожие возле В ярком свете витрин и фар, И сквозь тощие их авоськи Подметённый блестит тротуар. |
