– Не слышал, потому что теперь ее называют Каменная голова, – пояснила Шельда и вильнула бедрами, обходя меня.

Я сразу догадался, что речь о той скале, которая, поднимаясь над деревьями, была видна еще с дороги от Алраки, и вспомнил строки из Клочка Мертаруса: «где возвышался Вирг, и старое святилище».

– Но на самом деле, это скала Вирга, – продолжила жрица, задернув шторку на крошечном окне и разжигая светильник. – Она всегда ей была, до строительства храма и еще раньше. Говорят, тысячи лет назад, сам Вирг сходил на нее и гулял по этим местам. И Юния, конечно, здесь бывала. Она и сейчас с нами, но только посвященные могут ее видеть.

Илийка, прошептав молитву, подняла глазки к потолку, видимо, созерцая богиню. Я последовал ее примеру, но ничего не узрел, кроме паутины, обрамлявшей изображение небесного храма.

– Тогда к делу. У нас честный обмен: я тебе серебряный фаллос, ты мне все о мертвой руке и пророчестве, – я сел между низкой кроватью и столиком, поставив сумку на пол, подумал: «а не открыть ли бутылочку шампанского, чтобы язычок жрицы стал словоохотливей?».

– Сначала фаллос, – строго сказала она, опираясь на столешницу и наклонившись ко мне так низко, что я увидел, как вздрогнули ее груди под вырезом туники.

– Фаллос… Вот, – я протянул ей фонарик, представляя, что было бы, если б наивная илийка узнала, что у меня в сумке лежит еще четыре таких «серебряных хрена». – Бери его осторожненько. Можешь погладить, – я взял ее ладонь и несильно прижал к фонарику. – Чувствуешь святую силу?

– Все-таки, где ты его взял? – спросила Шельда, осторожно ощупывая китайское чудо.

– Я же сказал: в супермаркете на Тверской. В общем, далековато отсюда. Подальше чем до Варивии будет во много раз. Теперь выкладывай о мертвой руке. Видишь ли, я маг, и испытываю естественную слабость к таким историям. Уснуть ночами не могу, пока не разузнаю о какой-нибудь тайне.

Жрица подвинула светильник к стене и села напортив. С минуту она собиралась мыслями, уставившись в потолок, и я разглядывал ее, подобную статуе Юнии, еще молодую, чуть смуглую, с маленьким красивым ртом, и темно-синими, так необычно глядящими из-под черных локонов, упавших на лоб.

– Маг Блатомир, многое я тебе не скажу – сама всего не знаю, – начала она, перебирая тонкими пальцами бусы. – Когда-то очень давно жил в наших краях герцог. Известно – безумный герцог. Безумие пришло к нему после долгой войны, в которой его войско одержало много побед, разрушило много чужих городов, и захватило много добычи. Среди богатств, попавших к герцогу, оказалась драгоценная реликвия, прежде принадлежавшая древнему храму Юнии, в те времена процветавшего на севере от Фолена. Внешне реликвия была ничем не примечательна: не украшали ее ни золото, ни дорогие камни – сделана из куска обычной меди в форме фаллоса, но несла в себе волшебную силу. Какую, сейчас уже не скажет никто, но известно, что обладание ею обернулось для герцога безумием: воспылал он необузданной страстью к женщинам, и проклинали его многие мужья, за оскорбленных жен. К своей же дорогой жене наполнился он подозрением, сводившим его еще больше с ума, отчего у герцога часто случались неимоверные видения и снились кошмарные сны. Однажды ему приснилось, что супруга его, честнейшая Липаоника, неверна и изменяет с поваром.

– Душа моя, ты говоришь о герцоге Суре Поризе? – изумился я.

– О Суре рыжем и гадком, – подтвердила Шельда, выронив бусы и завладев фонариком.

У меня возникли подозрения, что услышу очень любопытную историю, под которую не помешало бы и выпить. Расстегнув сумку, я недолго раздумывал, что предложить жрице: шампанское или коньяк. Потом ухватил ближнюю бутылку, плитку шоколада и выложил их на стол.

– Об этом негодяе много разных историй до сих пор рассказывают в Илорге. Некоторые его считают даже героем Северного похода и нашей страны, страдальцем и обманутым мужем, но все этих россказни – сплошное вранье. Только мы здесь, в святом месте знаем, как на самом деле все было, – жрица расширившимися зрачками наблюдала, как я сдираю фольгу с бутылки шампанского и похоже, душа ее хотела выразить протест против необычного действия над не совсем обычным предметом.

– Кружечки подай, пожалуйста, – попросил я, указав на полку над ней, где покоилось несколько вполне пригодных для питья посудин с широкими краями и затейливой росписью.

– Это чаши для ритуальных возлияний, – ручница Шельда, подняла взгляд к полке.

– Так для этого и прошу – для возлияния. Давай их сюда, милая, – я аккуратно снял с пробки металлическую сетку, и когда посуда очутилась на столе, сказал: – Приготовься – сейчас чпокнет.

– Кого чпокнет? – жрица попятилась к окну, завешенному шторой.

Я слегка встряхнул бутылку и дал пробке ход – раздался смачный хлопок, маленькой ракетой пробка взмыла к потолку и стукнула в ворота небесного храма. Шампанское вырвалось из горлышка, и я ловко направил его в ритуальные чаши.

– Тебе нравится, когда чпокают? – поинтересовался я, подливая напиток взамен оседавшей пены.

Илийка, тяжело дыша, молчала. Уверенность высокопоставленной особы мигом покинула ее. Щеки залил румянец, а глаза растерянно следили за мной и происходящим на столе.

– Так нравится или нет? – разворачивая плитку шоколада, переспросил я.

– Ну… не знаю еще, – неуверенно проговорила она. – Богиня может рассердится, что мы творим здесь такое.

– Тогда в ее честь ритуальное возлияние, – я поднял со стола чашу и поднес ее к губам илийки. – Во славу Юнии!

Она недолго мучилась опасениями, поглядывая на меня и принюхиваясь к напитку, стрелявшему крохотными брызгами в лицо. Отпила маленький глоток, потом еще. Распробовав, приняла у меня посудину и отведала почти половину.

– Этим закусывай, дорогая, – я протянул кусочек шоколада.

– Правда, ты творишь волшебные вещи, маг Блатомир, – проговорила ручница, когда во рту растаяло сладкое кушанье.

Отпив еще из чашки, Шельда окончательно рассталась со смущением и снова устроилась за столом.

– Значит, Суру Поризу приснилось, будто жена ему изменяет с поваром, – напомнил я, ожидая продолжения правдивой истории и вспоминая кровожадные призраки Маенеза Шмака и Липаоники, с которыми познакомился сегодня ночью.

– Да, жена герцога была честнейшая из женщин, но Суру снились всякие гадости о ней. И получилось так, что однажды после особо сумасшедшего сна, его обуял приступ бешенства. Он побежал на кухню и зарезал повара огромным ножом, – Шельда потянулась к разломленной плитке шоколада. – Однако на этом герцог не остановился. Разум окончательно покинул его, и он задушил свою жену – святейшую Липаонику. После чего умер сам. Похоронили его где-то в подземелье родового замка в каменном саркофаге, вместе с медным фаллосом, с которым Пориз никогда не расставался и который стал главной причиной его помешательства. И после смерти Сур рыжий и гадкий не мог найти себе покоя. Он стал сущим испытанием для несчастных жителей замка.

– Очень интересно. Я до сих пор считал, что герцог спокойно лежал в гробу и никого не трогал, – заметив, что жрица слегка захмелела, я поторопился наполнить ее чашу.

– Если бы так! – Шельда презрительно фыркнула и опустила губы в шампанское. – Каждую ночь он вставал из саркофага и, сжимая в руке медный фаллос, – вот так, – взяв фонарик, она угрожающе вытянула руку в мою сторону, – он ходил по замку и кричал демоническим голосом: «Ну где же это отверстие?! Где это тайное отверстие! Дайте, дайте мне вставить!».

– Какой ужас! – возмутился я, чуть не поперхнувшись от смеха.

– Неизвестно, какое отверстие он искал, но говорят, что его мертвым телом управляли демоны. Вскоре залов и коридоров огромного замка рыжему Поризу оказалось мало. В ночи полнолуния он стал появляться в окрестных селениях, а однажды в своих порочных поисках он забрел в Илоргу. Такого безобразия Илия уже вынести не могла. Через некоторое время в храме Греда Чудотворца собрался совет высших жрецов. После долгого совещания жрецы решили вскрыть могилу Сура и отрубить ему руку с медным фаллосом, что и было сделано на следующий день.