– Булатов!… – оскорблено вскричала она. – Это платье мне шили пятнадцать дней из тканей лучшей мильдийской мануфактуры!

– Ах, какая жалось, – сказал я и оторвал воротничок, который, по моему мнению, тоже был лишним.

– Да как ты смеешь так поступать с шедевром Клококо?!

– А давай о тряпках поговорим потом? – я взял ее за руку и потянул через овражек.

Где-то справа зашелестела листва, и нам пришлось затаиться, присев за кустом. Осторожно раздвинув ветви, я увидел двух копателей, проследовавших к лужайке по ту сторону овражка. Когда люди виконта отошли достаточно далеко, мы рискнули пойти дальше, потом побежать по узкой тропинке. Теперь Рябининой не мешали портняжные чудеса Клококо: я едва успевал за быстрыми ногами писательницы и только просил, чтобы она была поаккуратнее с моей сумкой. Ее содержимое хоть и было защищено от встрясок рунами, все-таки могло пострадать после крушения нашей повозки и теперь валяться навалом на дне.

Из рощи мы выбежали незамеченными. Наверное, нам сказочно повезло, что копатели не настигли нас, когда двуколка врезалась в дерево (тогда нас с преследователями разделяла всего сотня шагов). Теперь же я и Элсирика чувствовали себя гораздо увереннее. Нам казалось, что неприятности с рассерженными братьями Селлы закончились, и нам осталось только уйти отсюда подальше, и уже где-нибудь на бережку реки обдумать свое положение. Однако судьба припасла для нас совсем другой поворот событий, причем очень крутой и неприятный. Едва мы двинулись по лощине между холмов, как впереди я увидел четверых спешившихся всадников. Возможно, мы сумели бы тихонько улизнуть от них, вернувшись немного назад и скрывшись за кустами, только Рябинина повела себя крайне неразумно.

– Бежим! – сказала она и бросилась вверх по склону.

Всадники, заметив нас, неторопливо двинулись в обход холма. Сначала я не мог понять, почему они предприняли именно такой маневр, а когда обернулся, то увидел, что со стороны рощи нам наперерез движется еще шесть или семь копателей во главе с вездесущим крепышом. Таким образом, мы оказались окружены: нечего было и думать опередить всадников и добраться первыми до берега реки. Этот холм, кое-где поросший терновником и высокой травой, должен был стать нашим последним оплотом. Причем очень недолговременным: в моем посохе не имелось ни одного заклятия, копателей было много, их вело вперед крайне недоброе чувство, и они были вооружены арбалетом (скорее всего не одним).

Поднявшись немногим выше половины холма, я остановился и сказал:

– Анька, есть такая мысль. Давай ты пойдешь к ним навстречу, сделаешь вид, что готова сдаться. Попробуешь потянуть время в любезных разговорах, а я постараюсь зарядить посох.

– Нет уж спасибо. Пока ты будешь заряжать посох, знаешь, что они со мной сделают? – видно было, что Рябининой моя идея не понравилась. Анька даже разозлилась, зыркнув на меня так, словно я сказал что-то дурное об ее «Красной Юбочке».

– Тогда я не знаю, что нам остается. Может вооружить тебя газовым пистолетом? Или гарпунным ружьем? Думай, Рябинина, чем ты больше любишь сражаться? – я остановился между терновых кустов и взял из ее рук сумку.

– Я ничем не люблю сражаться, – жалобно призналась Элсирика. – Я мира хочу. О, Юния Добренькая, ну честное слово, я – пацифистка! Я люблю людей, кофе по утрам и цветочки на клумбе!

Копатели подходили к подножью холма широкой цепью. Конечно, они опасались от меня магической атаки и шли с опаской, готовые залечь в траву или рассыпаться шире, если я ударю заклятием. Гильдиец в сером камзоле нес на плече небольшой арбалет, остальные были вооружены тонкими неарскими мечами и шпагами.

– А давай отдадим им этот неладный сундучок. С книгами, цепью, с половинкой ключа? Отдадим, а? Пусть подавятся, сволочи! – предложила Рябинина. – Ведь все равно же заберут.

– Сундучком мы еще поторговаться можем. А как только мы его отдадим, так сразу, вжик, – объяснил я, проведя ребром ладони по шее. – Мне, по крайней мере. Тебя, может быть, пожалеют. Из-за длинных ножек или твоих глупых книжек. Хотя, прошлый раз, когда нас устроили на ночь в склепе господина Марга, им плевать было на твои ножки и книжки. И тебя, госпожа писательница не пожалеют, точно тебе говорю.

Из-за вершины холма послышались голоса, и я понял, что всадники, которые отрезали нас от берега Алраки уже там.

– Сюда иди! – бросил я Элсирике, и шагнул за куст, заслонявший нас от людей виконта Марга.

Мне в голову пришла неплохая идея, которая могла сработать. Я расстегнул второе секретное отделение саквояжа, и осторожно сунул в него одну ногу, потом другую, стал на верхний ящик с «Пепси-колой» и спрыгнул вниз.

– Госпожа Элсирика, залезай сюда быстро! – позвал я.

– Как же я туда? – кенесийская писательница с удивлением и нерешительностью поглядывала сверху на меня. – Как мы там поместимся?

– Залазь скорее! Здесь места еще на пятерых хватит! – поторопил я.

– Ну, как же, как же я залезу?! – Элсирика молитвенно сложила ладони на груди.

– Елки-свиристелки! Представь себе, что ты просто спускаешься в погреб. Давай, опускай свои расчудесные ноги! – я привстал, чтобы подхватить ее.

Анна Васильевна спустила одну ногу, за ней другую, медленно, словно она залезала в ванну с очень горячей водой. Я ей с желанием помог: обхватил ее повыше коленей и погладил ее розовые шелковистые бедра.

– Булатов, скотина, не смей этого делать! – тихо, словно простуженная кобра, прошипела Элсирика – выразить протест громче она не могла, поскольку уже где-то очень близко звучали голоса копателей.

– Молнию застегни, – сказал я писательнице.

Держать ее навесу, прижимаясь щекой к голым ножкам было приятно и легко. Здесь, в измененном рунным волшебством пространстве, госпожа Рябинина весила не более семи килограмм (и многое в этом мирке, таившемся в одном из двух секретных отделений моей сумки, происходило иначе).

– Как я ее застегну? Как? – нервничала Элсирика, дергая неподатливый ползунок.

– Ты, что с молниями обращаться не умеешь? – я поднял ее чуть повыше.

Наконец Анька смогла сдвинуть с места замочек. Молния затрещала, отсекая от нас голоса людей Марга и синее небо. Тут же тесный мирок моей сумки погрузился в темноту.

Собрав ворох одежд, я накрыл им ящик с пивом, сел на него и устроил Рябинину у себя на коленях. Ее оборванное платьице действовало на меня невыносимо дразняще даже в темноте. Я расстегнул пряжку пояска, и мои пальцы прошлись по разгоряченному телу госпожи писательницы, вызывая его легкую дрожь. Анька попыталась протестовать злобным шипением, но я сказал:

– Цыц, детка! А то нас братья-копатели услышат. Уж, согласись, лучше провести пару часов в сумке вместе со мной во взаимном согласии и любви, чем короткие минуты жизни на свежем воздухе с этими головорезами.

– Изверг, – прошептала она – ее голос волшебным эхом отразился от стенок, что было одним из свойств рунного пространства. – А если они найдут сумку? Если откроют ее?

– Мы можем спрятаться. Зароемся в твоих платьях. Их здесь, как в магазине женской одежды. Только вряд ли им придет в голову, что в сумке есть секретные отделения. Тем более, вряд ли они могут предположить, что здесь прячутся два взрослых человека, – пояснил я, шаря свободной рукой в поисках фонарика. – И вряд ли братья-копатели, знакомы с застежкой типа «молния» – пусть они трижды специалисты по вскрытию всяких древних тайников.

Я нащупал фонарик, но прежде чем я успел включить его, сверху донеслись приглушенные голоса. Люди виконта стояли в нескольких шагах от сумки, но о чем они говорили, трудно было разобрать из-за толстых слоев кожи, окружавших нас и особенностей волшебного пространства. Потом верхняя часть нашего убежища дернулась, заходила из стороны в сторону. Что-то зашуршало, над нами раздались восторженные возгласы.

– Сволочи, сумку открыли. Радуются находке, – пояснил я Рябининой.