Алена попыталась увильнуть от темы, но Полина проявила не свойственную ей настойчивость:

— Ты не уворачивайся. Я даже знаю, у кого ты сомнекс** выменивала. Я не первый день в дурдоме работаю, — что я не вижу, когда человек под психотропными находится? Давай, давай, исповедуйся. Я не допущу, чтобы моя подруга стала наркоманкой!

Пришлось Алене поведать про свой способ лечения бессонницы.

Полина призадумалась.

— Тебе надо с кем-то из докторов поговорить. Может, все же, с Ромчиком? Не, не хочешь? Боишься, что опять жалеть полезет? А поговори с Вась-Васем! Он все равно все видит. Старый хрен, как рентгенолог, насквозь нас видит, ничего не спрячешь. Знаешь, лучше сама первая сходи, а вдруг он тебя засек, или старшая заложила, все равно вызовет. Я ж говорю, заметно очень, что ты что-то пьешь, в смысле психотпропное.

Пошли к заведующему вдвоем, Полина в качестве группы поддержки довела подругу до двери кабинета.

Алена рассказала заву о своих проблемах, исключая, разумеется Ромчикову тему.

Вась-Вась задумался. Задал пару уточняющих вопросов. Еще помолчал. Наконец начал говорить:

— Ситуация, довольно сложная. Знаю, гормональные нарушения у женщин лечатся плохо. А здесь сложился порочный круг — боль порождает бессонницу, астенизирует нервную систему. Надо убирать боль. А как? Постоянно принимать обезболивающие нельзя, глушить симптоматику психотпропными — ну это вы на себе уже испытали. Ладно, сейчас, что-нибудь придумаю.

Он взял лист бумаги и начал что-то писать, временами надолго задумываясь, зачеркивая написанное. Взял другой лист, написал набело.

— Вот вам назначения. Придется сделать несколько капельниц. Скажите старшей медсестре, что я разрешил сделать капельницы у нас, что это назначения гинеколога. Дальше все строго по схеме, выйти должны на вот эти препараты, будет вам, как поддерживающее лечение, месяца на два или пока беспокоят боли.

Алена аккуратно сложила листок, засунула в карман и, бормоча слова благодарности вышла из кабинета. Полина вертелась неподалеку, подскочила к ней:

— Ну, как?

— Все нормально, расписал лечение.

— Вот видишь, а ты боялась!

Алена печально посмотрела на подругу и спросила:

— А помнишь, мы его козлом называли? Старым.

Полина смутилась, взяла Алену под руку, потащила ее по коридору и быстро нашла оправдание:

— А хороший врач не может быть хорошим козлом? Что делать, если мы живем в стране козлов.

И они дружно рассмеялись.

После капельниц Алене полегчало, даже боли ушли куда-то вглубь живота, лишь иногда, как побитые собаки, тихонько рычали оттуда.

Но моральные муки оставались прежними. Ромчик упорно молчал, не звонил. Дарья захаживала к нему, но реже.

Алена вновь мучилась неопределенностью. Иногда ей казалось, что она ненавидит Ромчика и злорадно придумывала для него всякие неприятности. Все же, чаще она откровенно тосковала по его ласкам.

Как-то раз у нее был укороченный день и она в хорошем настроении спешила на автобусную остановку. Ее обогнала автомашина и остановилась. Дверь с пассажирской стороны открылась и женский голос спросил:

— Вы из "тринадцатого", если в сторону центра, садитесь подвезу.

Алене поначалу показалось, что за рулем кто-то из родственников больных, и она без размышлений села в машину. За рулем сидела жена Ромчика.

— Ну, здравствуйте! Вы, если не ошибаюсь, Алена? А меня знаете?

Алена с трудом скрыла свое изумление и, стараясь не выдавать волнение, ответила:

— Да, знаю, вы жена Романа Олеговича, только я не знаю, как вас зовут.

— Зовите Анной Александровной. Вот, разминулась с мужем. У вас, смотрю с отработкой рабочего времени вольготно?

Алена ответила, типа "по разному бывает". Сама она лихорадочно придумывала повод, как бы пораньше выйти из машину. Ляпнула, что до города, теперь надо поддерживать светский разговор минут пятнадцать хотя бы. "Интересно, откуда она меня знает? Неужели она…знает? Да нет, откуда? А почему "да нет"? Очень даже может "да".

— А вы наверное, ломаете голову, откуда я вас знаю? А угадайте!

— Сразу сдаюсь!

— Экая вы неазартная. Я работаю в областной, запомнила вас, когда вы там охраняли роженицу- шизофреничку и бунт устроили. Я не перепутала? Так вот вы какая! То-то Рома не спешит возвращаться в свой диспансер. Как он себя ведет у вас, достойно?

Алена пыталась сообразить — над ней просто подшучивают или намекают. Она сжалась в тревожном ожидании дальнейшего развития разговора.

— Да вы не нервничайте, я дама не ревнивая. Да и Ромашка, он у меня ручной, к дому привязанный. Так что, если загуляет, домой все равно вернется.

Как это часто бывало у Алены, тревога и растерянность быстро сменилась злостью.

"Какого черта она со мной говорит в таком тоне? Издевается и провоцирует меня?"

— А знаете, Анна Александровна, мне кажется, что вы свои…э…комментарии направляете не по тому адресу. И передавать кому-либо наш разговор я не намерена.

— У, вы какая! Теперь я верю, что вы смогли отбрить нашего главного. Вам кстати, куда? Я еду в центр.

Алена назвала ближайшую остановку троллейбуса. Обменявшись парою незначащих фраз они доехали до нужного места и Алена вышла.

Ромчик позвонил на следующий день:

— Ты с ума сошла совсем? Что ты наплела моей жене?

— Ты о чем? Что значит наплела?

— А кто намекнул, что ее ревность не по адресу?

— Твоя женушка так шутить изволила, дескать, медсестры слишком красивые, типа меня. Но тебя назвала ручным и домашним. Что ты в гнездышко всегда возвращаешься.

— Ну, я не знаю, кто из вас и что говорил, но жена считает, что ты на кого-то намекала! К Дашке что-ли ревнуешь?

Алена поначалу обрадовалась звонку — наконец-то они поговорят, может договорятся, наконец-то, о встрече. А тут на тебе, он ее еще в чем-то обвиняет.

И Алена вновь озлобилась:

— Я смотрю, ты дорогой, в трех бабах запутался. Распутаешься — звони!

Бросила трубку и тут спохватилась: "Дура, что я наделала! Что нельзя было до чего-то договориться? Ах да, я у нас гордая! И что мы собираемся делать теперь? Ждать как Ярославна князя ждала? Терпеть и страдать дальше?"

В таких душевных мучениях и терзаниях прошло еще несколько дней.

Прошел слух, что Ромчик возвращается в свой диспансер, у них там тоже образовался напряг с докторами, а на его место пришлют интерна.

В общем, Алена выбрала момент и позвонила Ромчику сама. Вопреки ее опасениям он был спокоен и никаких упреков относительно звонка не высказал.

— Извини, я погорячилась. Хотелось бы встретиться, пообщаться.

— Извини и ты, встречаться в ближайшее время не могу.

— Ближайшее время это сколько?

— Я не знаю. Надо сделать паузу. До лучших времен. У нас ведь свободные отношения? Будь свободна. Если у меня будет получаться, я тебя найду.

— А если не будет получаться?

— Слушай, давай не будем нагнетать! Все меняется в этой жизни…

— Я правильно поняла — мы расстаемся?

— Ну, можно и так. Хотя, ты знаешь мое любимой выражение: никогда не говори никогда.

— Да… Тогда прощай…

— До свидания, еще увидимся на работе!

Алена прорыдала весь день. Никита перепугался, вернувшись из школы и увидев мать, опухшую от слез. В очередной раз оправдалась болезнью. И болезнь тут же откликнулась: снова усилились боли, снова стала плохо спать.

Пыталась отвлечься, вернулась было к рисованию. Но ничего не получалось, все валилось из рук. Идти повторно за советом к Вась-Васю не хотелось. Самой возобновить прием успокаивающих и снотворных она не рискнула. Временами, когда оставалась дома одна, давала волю слезам. Выплакавшись, становилось легче. Любые воспоминания, мысли о Ромчике, саднили душу. Но постепенно становилось легче. Раньше ее больше беспокоили тревога, страх перед разоблачением, грядущими неприятностями вперемешку с надеждами и мечтами, то теперь весь прежний спектр волнений и переживаний сводился к тупой безысходности. Если раньше ей трудно было работать, то теперь работа отвлекала, она окуналась в производственные проблемы, как в свои собственные, стремилась к какой-то доскональности, даже там, где это было бессмысленно.