– Что-то, видно, замышляют, ироды. Как бы не обо-шли.

– Не без того. Вы уж держитесь, мужики, ежли до рукопашной дойдет,– Зубарев зло звякнул тяжелыми ножнами абордажной сабли.– Этим попадись в лапы —рвать начнут, на куски построгают… Где эта сволочь – следопыт? Завел нас и бросил!

– Уймись, Матвей! Нутро у тебя, похоже, пустое, без заповедей Божьих.– Не покидая своего места, вновь вступился за приказчика Соболев.– Тимоха, может, уже голову свою сложил…

– Ладно тебе пустые кружева разводить! – только и отмахнулся сахалинец.– Предупредить мог нас и выстрелом, и криком. Бросил он нас – вот и правда вся. А тут жди… когда тебе кадык зубами выгрызут.

– Тише вы, капитан! – Палыч по обыкновению козырнул подбежавшему барину.– Батюшка, пригнитесь шибче, ради Христа. Убьют, аки Кустова.

– Что с ним? Ранен? – Андрей с тревогой глянул на неподвижное тело.

– Помер, вашескобродие-с. В руки твои, о Господи!

Палыч, не выпуская ружья, перекрестился.

– Какие мысли, капитан? – Зубарев, пересчитывая глазами врагов, точно камень бросил вопрос.

– Надо сделать передислокацию. Сколько их?

– Два десятка на мушке, а вот сколь еще в лесу хоронится, черт его знает. Уходи, капитан. Бери барыньку и уходи, не будь глуп. Мы прикроем.

– Да каким же я буду капитаном,– взорвался Андрей,– ежели брошу вас здесь одних, на гибель?!

– Дельным и умным, вашескобродие,– в тон ему прогудел Зубарев.– О фунте табаку бьюсь – твоя отвага лишит надежды наших мужиков в форте Росс, а народ —правды о том, что кровь мы пролили не зазря. Не глупи, делай, что говорю.

Прислушиваясь к себе, Преображенский ответил не сразу.

– Будь по-твоему,– кивнул он наконец.– Только прежде отобьем атаку хором. Сейчас каждый ствол на счету. А я свинцом тоже сумею счет поправить. Сколько у нас осталось стрелков?

– Дюжина, Андрей Сергеевич, не считая женского полу. Кустов убит, Сбруев ранен, но покуда живцом, малость посекло его стрелами.

– Я тоже умею стрелять.

Все удивленно посмотрели на Джессику. Глаза ее горели решимостью и упрямством.

– Это безумный бред. Ведите себя, как подобает леди,—капитан едва скрыл раздражение.

– Зря вы так. Вам необходим каждый стрелок. Дайте оружие! – она требовательно протянула руку.

– Хотите, чтобы вас убили?

– Мне всё равно.

– А мне нет! – Андрей вспыхнул гневом.– Уходите вместе с моим вестовым к реке, и немедленно! Если ты останешься со мной, ничего не изменится.

– Поэтому и остаюсь. Не тяните время, капитан. Дайте оружие.

– Уходи! – сурово и холодно повторил Андрей.—Это приказ. Сейчас самое время, Джессика, что-то наконец сделать разумное. И уясни, я не фигура для смеха.

– Your granny!⁵ – по-английски выкрикнула она и выхватила один из пистолетов у Чуприна.

От такой дерзости Андрей лишился слова. И будто в ответ на его немой вопрос в глазах индейцы осыпали моряков свинцовым градом.

Первым рухнул раненый Сбруев. За ним Чуприн, даже не вскрикнув, даже не простонав.

– Боюсь, не сдюжим,– прохрипел Зубарев, судорожно трамбуя горох картечи длинным шомполом.

– Страх, брат, возможно… это лучшее наше оружие сейчас,– откликнулся Преображенский.– Он держит в струне.

– Ну, скоро ль они атакой-то грянут? – Чугин насилу подавил нервную дрожь.

– Они скоро не приучены, как дастся… Тоже, поди, не дураки – под пулю лезть. Не боись, Кирюшка, мерт-вые сраму не имут.– Соболев близоруко пощурился на опушку поляны, где слышны были выкрики краснокожих.

– Чой оне там лают, дядя? – глаза Чугина со страху, казалось, сделались по кулаку.

– А я, друже, их лешачьего языка, прости, не разумею. Да не дрейфь ты! Говоришь, будто босой ногой воду ледовиту пробуешь. Подтяни штаны и держись. Бой, похоже, лютый будет, Кирюша, только стружки полетят с шерстью пополам. Так что гляди в оба, это тебе не бабу за дойки дергать…

– Вашескобродие-с, Андрей Сергеич,– в пяти шагах от Соболева, не унимаясь, тихо скулил Палыч.– Они же вас, касатика, издырявют, как тот сыр… Я-то кобель старый… со всех сторон нюханый, мне то что, хоть бы и в землю. Послушайте совету Матвея, чай не чужой мужик… Берите свою зазнобу и сберегитесь, а? Ну-с, пошто молчите, голубь? Ох ты, царица небесная! Ну за что мне тако наказанье? Лихорадка вы о двух ногах, батюшка… Всё бы вам победы побеждать. А смерть-то, она не родная тетка. Вы у меня нежный, батюшка, с дамскими чуйствами… Ой, горе… Что ж я? Коли не сумею прикрыть вас?

– Лучше прикрой свой рот! Надоел! – с жаром вы-дохнул Андрей, и, переводя дух, облизнул губы.– Ну, что ты всё смотришь на меня? Я давно из пеленок вырос.

– Довольно обидны слова ваши… – Палыч тяжело вздохнул и по-стариковски пожевал губами.– Я хоть и стар стал, а барский наказ родителя вашего – «Не угробь дитя» – подо лбом держу. Не протух еще мозгами. Батюшка ваш за мое раденье не мало деньжат отслюнявил… Да дело не в них! – как от мусора отмахнулся старик.—Не хорошо, сокол вы мой, к добру относитесь. Я ведь вас, батюшка, сызмальства холил, в седле держаться учил, халву с базару в платке носил… и вы кушали…

Денщик, краснея глазами, смахнул слезу.

– Я же люблю вас. Не дай Бог!.. – старик торопливо наложил на себя крест, и в это время лес огласился боевым кличем.

Шехалисы неслись на русских, завывая, взвизгивая, беспрестанно паля из ружей и размахивая палицами. Несчастные беглецы вряд ли остались бы нечувствительными к завываниям дикарей, если бы не ярость и отчаянность самозащиты.

– Во имя Господа Бога, русского народа – огонь! —скомандовал капитан.

Четкий залп моряков смял ряды краснокожих. Мелькая перьями и развевающимися волосами, атака захлебнулась кровью. Индейцы повернули и кинулись обратно под прикрытия сосен, оставляя в яркой траве около десятка убитых. Шехалисы убегали, отстреливаясь, не пытаясь хоть как-то собрать расстроенные ряды.

– Что такой серый стал?! – орал в запале Чугину Соболев.– Давай другое ружье! Бей их, сучьих детей. Ну, опять сопли жуешь али в портки наложил?

– Да я попасть в них не могу! – вздрагивая под отдачей ружья, крикнул Чугин.

– Брось, не серчай. Пули – девки капризные. Случается, изменяют, стервы.

В бирюзовом небе, вспыхивая и фыркая у земли, чадящими огнями посыпались стрелы. Кое-где порыжевшая хвоя вспыхнула порохом, облизнувшись красными языками пламени…

– Дьявол! – послышался бас Матвея.– Они ж, сволочи, сожгут нас без всякого штурма!

– Куда меня, братцы, куда? Ноги целы, а? – натуженно хрипя, кто-то застонал из матросов за спиной Андрея, но в это время начался новый штурм.

– Всем приготовиться! Стрелять беглым огнем только по моей команде.– Голос Преображенского прокатился над поляной.

Индейцы, прикрываясь обтянутыми китовой кожей щитами, стремительно приближались.

– Не стрелять! – Андрей едва сдерживал своих людей.

Поляна в двести-триста футов шириной никогда еще не казалась ему таким большим расстоянием. Сердце бешено колотилось, однако кроме безграничной ненависти, кипевшей в груди, он сейчас не испытывал ничего.

– Ждать! – снова прокричал он, не отрываясь от приближающегося врага. На какой-то миг мучительное сомнение овладело им: Андрей не знал, выдержат ли его матросы этот несущийся смерч.

Краснокожие были уже совсем близко, когда лиственничный ствол огрызнулся свинцом, окрасившись пороховым дымом. Крики, жуткие стоны и звон сшибаемой стали огласили поляну.

Преображенский стрелял сразу из двух пистолетов. Выстрелы опрокинули бежавшего впереди гиганта, продырявив грудь.

– Палыч! Забирай Джессику и уходи! – истерично заорал Андрей, выхватывая шпагу.– Остальные за мной!

Клинок капитана, как ключ в скважину, вошел в узкую смотровую щель шлема. Послышался хруст кости, и краснокожий, хватаясь за лицо, упал.

– Вали их, братцы! – глас Зубарева мощно прокатился над головами сцепившихся. Его огромный, на длинной рукояти топор был красным от дымящейся крови. Могучая грудь вздымалась, глаза сверкали безумием. Ослепленный яростью и болью разодранного копьем плеча, он позабыл обо всем на свете, кроме темного голоса крови, который разбудил в нем дикого зверя.