— Люблю. — Неожиданно ответила она. — Я же любила тебя тогда. Я не машина и не шлюха, меня нельзя включить и выключить по приказу. Я… ты дорог мне.

Он притянул ее к себе, обнял и начал целовать губы, лицо.

Я поторопилась. Ух ты… Нет, Омар, ты дорог мне, я люблю тебя, но не в смысле, это — нет…. - думала она. Но мысли разбегались.

— Омар! — она вырывалась из его рук. — Это харам, Омар! Омар, это харам!

Наконец, звук дошел до его сознания. И он отпустил ее. Марина стояла, прижавшись к двери, волосы растрепаны, красные щеки, глаза блестят. «И она еще пытается убедить меня в том, что не хочет это делать!» — Усмехнулся он.

— Насиловать женщину — харам. — Повторила она.

— Я не насилую.

— Соблазнять чужую жену — тоже харам.

— Откуда ты…?

— Пришлось.

— Мы еще обсудим это.

Марина молча захлопнула за собой дверь. Ему осталось сердцебиение и чувство потери.

Идиотка! Ну как можно было сморозить? Столько месяцев стараний — и все насмарку! Ну как можно было сказать ему «люблю»? «Да, я не вышвыриваю котят на мороз» — так было бы точнее. Нет, он бы не понял. «Я не бросаю тех, кто мне дорог». Дорог — не то слово. Я не выкидываю из памяти и сердца тех, кого любила. Я же не робот и не шлюха, повторила она себе. Хотя теперь, после месяцев в такой двусмысленной ситуации, она не была в этом уверена.

Мало сказать «нет». Формальный отказ от секса — не больше, чем лицемерие, если правда все то, на что намекают его слова, если правдив этот поцелуй. Если молчать и предавать безмолвным согласием. Если вообще оставаться в этом доме.

А ведь ей уже удалось добиться небольшой свободы. И вот, этот поцелуй все нарушил. Страшно подумать, что именно собирается «обсуждать» Омар. Завтра придется начинать все сначала: объяснять и объяснять и объяснять…

Стамбул, 2011.

— Итак…

Вопрос Сезен-Марты вернул его к действительности.

— Итак, мы разошлись по своим комнатам и больше не возвращались к этому вопросу.

— И вы не пытались…

— Нет, Птичка. Я не пытался. — Улыбнувшись, ответил он.

— Но почему?

— За кого ты меня принимаешь, девушка? Я не один из этих озабоченных слабаков-американцев, которые не могут обходиться без женщины больше недели! Я мужчина.

2006, Киев. Из нового романа Марины

«… Каблучки Катарины выстукивали нервную дробь, а окурки скапливались в устрашающем количестве в разных местах комнаты, и не только в пепельницах. Вернее, в пепельницах менее всего. Размашистым жестом она отбросила еще один, на секунду приостановившись возле подоконника.

Трудно думать, когда на губах все еще жар от поцелуя, а в груди — гнев. Гнев — на потерянные годы, на захороненные мечты, на человека, который все втоптал в грязь, а теперь… теперь пытается сделать вид, будто ничего не произошло.

Подлость — подлость стала нашей второй натурой. Ничего не поделаешь. Вчера, когда ты любил меня, я была хороша. Завтра ты оставишь меня… нет, не так. Сколько раз, о, сколько же раз, засыпая, я спрашивала себя — где ты? Жив ли? Счастлив? Здоров? Есть ли у тебя уже жена и дети, как ты когда-то хотел? Почему ты оставил меня? Почему ничего не сказал? Ну, просто сказал: «Катарина, я ухожу». Без объяснения причин, просто — я ухожу, и все. Чтоб я уже могла перестать ждать. Чтоб знала, что ты жив. Но ты не сделал так. Ты оставил меня наколотой на булавке. Как кукла на веревке, болтаться между небом и землей. За что…»

Пальцы застыли над клавиатурой.

Марина потянулась к чашке кофе, отхлебнула, переключила окна в Винде и разложила пасьянс. В жизни вместо сигарет было кофе. Врачи не советовали, но она сыпала одну ложку на четверть литра и затем пила маленькими глотками холодный и без сахара, противный заменитель жизни. Она сыграла несколько партий, ожидая, пока успокоятся мысли и в голову придет удачное начало фразы. Но в голову ничего не шло, а то, что уже пришло — топталось на месте, переругиваясь с готовым сюжетом. Все не так.

В ту ночь она злилась на себя. На возбуждение, которое испытывала, на влечение, которое все еще было тут, осязаемо и реально.

Что значит формальный отказ от секса, если есть вожделение? Лицемерно думать, что самое главное — это произошел ли половой акт. А не было — не виновна. Кому же, как не ей, известно, что на самом деле происходило той ночью и в последующие дни. Томление. Тоска. Раздражение. Жажда. Скука. Обида. Желание. Стыд. Вина. Отчужденность. Тот еще клубок противоречий. «Во еже вожделети…» — «вожделети» было главным в их отношениях от начала и до конца. А еще лесть. Как же льстило ей когда-то внимание такого красавца!…

Стоп. При чем тут я? Катарина — это не я, я — не Катарина.

Мало кто из ее читателей догадывался, что персонажи и истории Марина брала из своей собственно жизни. Что-то из себя, что-то от знакомых, от мелькнувшей мысли или чувства, давно забытой истории, которая вдруг всплывает в памяти. Практически никогда персонажи не были похожи на нее, но сама-то она знала о существовавшем между ними родстве. Но Катарина — все же, не она. На этот раз Марину воодушевила история Эммы. Не говоря уже о том, как много они с Кешей были обязаны ей и Диме, сама история знакомства и последующего вызволения любимого из застенков растрогает кого угодно. Хотя ребята еще и не определились с будущим, история уже родилась и начала жить независимо от них. Так что нет, эта история не о Марине и Омаре, а о Катарине и Ярославе. Плохо только, что и Ярик и Катя упрямо отказывались подчиняться.

Нажав на клавишу, Марина уничтожила написанный абзац.

И начала заново.

Ласточка

Со стороны ласточки было очень мило захватить девушку в королевские сады, по которым толпами бегают принцы в поисках жен.

Видите ли, история эта изначально непроста. Жила-была девочка. Когда ей стало скучно жить с мамой, она перешла жить к мельнику, благо, это было близко, через дорогу. Когда скучно стало с ним, на телеге почтальона уехала в уездный центр, там познакомилась с симпатичным рантье, который был настолько мил, что накупил ей платьев и даже снял номер в гостинице. Но, поскольку, его выбор не одобрили друзья, девушке пришлось искать себе новое место, и даже! — она почти было уже вышла замуж за старого скупердяя-банкира, да вовремя сообразила, что новых платьев с ним век не видать. Так что было очень мило со стороны ласточки отвезти ее в парк, по которому бегают принцы…

Стамбул, 2011.

— Став тюремщиком, я сам превратился в заключенного. Я не мог никуда пойти, потому что цель, к которой я стремился несколько последних лет, была тут, в доме. И идти было некуда. Друзья меня не интересовали, я был не нужен им. Другие женщины? — Моя женщина превосходила их всех, как солнце превосходит звезды.

Моя женщина была очень красивой — но я не мог ее никому показать, потому что обладал ею незаконно. Она была известной, но тут это ничего не значило. Она умна — но не применяла свой ум в общении со мной. Она нежная, страстная и женственная — но что мне с того? Я томился, как юноша, и не смел тронуть ее и пальцем. И так было всегда, с первой минуты нашего знакомства двадцать лет назад. Она имела власть надо мной, о которой не знала сама.

Потакающий своей женщине разжигает такой огонь, который не сможет погасить. И он, и его женщина испытают все следствия этой постыдной слабости. Как он не способен стать быть мужчиной, так и ей не удастся быть женщиной, и она станет его презирать, а он возненавидит ее.

Я начал ненавидеть ее. Вот к чему пришла наша страсть.

Она винила во всем меня. А я не видел выхода из создавшейся ситуации. Я и так уже причинил ей зло, и любое новое действие лишь усугубляло начатое. Я мог выгнать ее и даже обеспечить деньгами — и она бы погибла. Так мне казалось.

Изнасиловать ее? Секс — меньшее из того, что происходит между мужчиной и женщиной. Вокруг толпы доступных женщин — заплати и выбери. Но они всегда вызывали во мне брезгливость. Двадцать лет назад Марина даже не посмотрела в мою сторону, это и привлекло мое внимание. Мне стоило больших усилий добиться ее тогда. И она была моей единственной женщиной, кроме жены. (Птичка ахнула).