Рональд пожал плечами:

— Кто может сказать, что знает, и чего не знает Ричард?

Эмма сбегала за телефоном к себе и вернулась. Еще одна вещь, которую не стал бы делать ни он сам, ни Мелани. Мелани в таком случае долго бы извинялась за необходимость выйти, а Ронни позвонил бы из своей комнаты.

— Сейчас полвосьмого, Эмма! — Сказал он.

— Да?

— А вдруг он еще спит?

— Ричард? Не смеши меня!

— Ма спит.

— Но это же Ричард!

Она быстро набрала номер и затараторила в трубку:

— Алло! Доброе утро, дядя. Да, все в порядке. С чего ты взял? Нет, я только что нашла статью в газете — о Френке Голдинге, помнишь? Его выпустили. Да. Да. Я приеду.

— Разговор был коротким. — Констатировал Ронни.

— Ну, как всегда.

— И что?

— Да ничего. Я встречаюсь с ним за ланчем.

— Едешь в город? Я с тобой.

— Разве ты планировал ехать? Я имею в виду, тебе наверняка надо тут чем-то позаниматься, раз ты приехал.

— Мне всегда надо чем-то позаниматься, и, к сожалению — чаще, чем этого хочется. Нет, я проедусь с тобой. Это грозит стать интересным приключением.

— Приключение? У меня? Я — самая скучная женщина во всей Англии, Шотландии, Ирландии и Уэльсе.

— Неправда, — тут он вдруг посерьезнел, — знавал я скучных женщин в своей жизни. Ты — не из их числа.

К своим двадцати девяти Ронни был дважды помолвлен и дважды разрывал помолвку, так что сказанному Эмма поверила.

Стамбул, 2011.

Наутро Новази внимательно присматривался к Птичке, стараясь не проявлять свой интерес слишком заметно. Оправданием ему служило то, что любопытство это не праздное — если кто-то осмелится обидеть его секретаршу, ему нужно об этом знать. Шахид пока не звонил, да и рано, но увиденное вчера не давало ему покоя. Слишком алчное лицо у этого Кая, слишком смущена сегодня Птичка. Между ними что-то произошло, что-то неприятное. Но расспрашивать он не решился. Юность — время, требующее деликатности. Ему сорок девять, т. е. почти половина столетия позади. Какое право он имеет вмешиваться туда, где живут иллюзии и юные, утонченные мечты? Ему, старику, уже никогда не испытать ничего подобного, и он не хотел лезть в тайники ее души своими грязными лапами.

Но он знал, что Птичка любит слушать. Слушает она внимательно, переживая каждое слово, будто сама живет рассказанной жизнью. И потому ему нравилось говорить с ней. То, не рассказанное, что до сих пор лежало тяжестью на душе, когда он слышал свой голос и видел отражение слов на ее лице, начинало выглядеть не таким уж и глупым. Когда она слушала, ему казалось, что он имеет право чувствовать все то, что чувствует, и что он считал запретным во всякое другое время. Он становился другим человеком на эти несколько минут. Так что разговор, как он надеялся, был приятен обоим.

— Итак, Птичка, на чем мы вчера остановились? — Спросил он.

— На вашем возвращении, Эфендим.

— Ну да, конечно.

— А что было потом, когда вы вернулись?

— О, потом все было стандартно. Как у всех. Не сразу, но через некоторое время я женился. Моя жена и я — мы не любили друг друга, ты наверняка слышала эту историю. Это был династический брак, и ни она, ни я так и не сумели простить это друг другу. Да я и не жил дома долго. Служба требовала моего присутствия, и я был этому рад.

— И что же?

— Как только стало возможно — когда выросли наши дети, мы развелись. Насколько мне известно, она сейчас вполне довольна своей жизнью.

С этим Птичка была согласна. Бывшая жена Новази была частым персонажем светской хроники. Госпожа Алия посещает приют, госпожа Алия кормит голодных, госпожа Алия была сегодня в театре. Всегда красивая и ухоженная, очень порядочная и уважаемая госпожа Алия. То, что не позволено кому-то другому, у нее получалось великолепно.

— А дети?

— Мой сын сейчас примерно твоего возраста. Он в армии, не мне судить, но мальчик доволен и, кажется, достоин своего места. А дочь недавно вышла замуж.

— А вы?

— А я — как только стал свободен — решил, что должен ее вернуть. Я помнил ее все эти годы.

— А она?

— Я думаю, что и она помнила меня.

Лондон, 2006.

— Моя или твоя?

Этот был риторический вопрос. Можно ли сравнивать его кричащий белый ягуар с ее маленьким ниссаном?

Эмма нахмурилась. Если выбрать ягуар, то она останется без машины ближайшие дни, если взять ниссан, то без машины останется Рональд. Как ни крути, неудобно. Но упустить возможность проехаться в таком красавце… она, конечно, не могла остаться к нему равнодушной.

— Да ладно, не напрягайся! Я отвезу — я же и верну обратно.

Итак, ягуар победил.

— Зачем ты едешь? — Спросила Эмма уже в пути.

— Увязался следом, да? — Усмехнулся он. — Последние несколько дней мне было слишком скучно.

— Подожди, так это правда? Тебя точно турнули с работы?

— Трогательное доверие! Нет, действительно затишье.

Проехав еще какое-то время, он признался:

— Я меняю профиль.

— На?

— Социальные службы.

— Почему?

— Устал от бессмыслицы. Смерти, преступники, жертвы…

— А мне казалось, ты был доволен. — Последние шесть лет Ронни работал полицейским психологом, и, кстати, работал хорошо.

— Кто-то должен делать и такую работу. Но я хочу делать что-то нужное, что-то не бессмысленное, не однодневное.

— Я понимаю.

С некоторых пор Эмма чувствовала это и сама.

— Отцу не говорил?

— Нет пока.

Ясно. Вот в чем дело.

— Хочешь, я скажу?

— Ну, я не планировал именно это… но если ты поприсутствуешь, мне будет приятно.

Удивительно, но кузены почему-то боялись отца. Эмма, напрочь лишенная этого страха, всегда посмеивалась над этим.

— Трусишка-Ронни! Трусишка-Ронни! — пропела она высоким голоском и высунула язык. В ответ Ронни показал кулак и сделал вид, что дергает ее за косичку.

— Замолкни, крыса!

И оба рассмеялись. Они не играли в эту игру с тех пор, как ей было тринадцать, и у нее был маленький тощий хвостик и тоненький голос.

Решительность и даже некий дух бунтарства, сидевший в Эмме с утра, вдруг увял. И дальше ехали уже в другом настроении.

Встреча была назначена на одиннадцать, и в одиннадцать-ноль-две Ричард, аккуратный, как всегда, подтянутый, уверенный и сияющий, предстал перед ними. Встреча происходила в небольшом французском ресторане, который с недавних пор Ричард выделял за качество блюд и приятную обстановку. Сюда он водил деловых партнеров, клиентов, сюда можно позвать семью, так же как и малознакомых людей другого социального уровня — и те и другие вписывались в интерьер вполне естественно.

— Ну, дети? Что подвигло вас на подвиг встречи со стариком-отцом в сей ранний час? — Спросил он, усевшись за столик.

Кажется, он никогда не принимал их особо всерьез. Обычная маска труженика отца: я, мол, великий адвокат и что вы в своей маленькой жизни можете знать, чего не видел я? И под его ироничным взглядом дети присмирели и сидели, тихо переглядываясь. Но, как обычно, недолго, и руководство на себя взяла более бойкая Эмма.

Протянув Ричарду газету, она спросила:

— Ты знал?

— А, это… ну, дорогая, ты совсем не следишь за новостями. Об этом уже месяц говорят по ТВ, в новостях.

— Я не смотрю телевизор.

— И газеты тоже не читаешь.

— Почему ты мне не сказал?

— А что бы изменилось?

Да, что? Ей казалось, что она как-то причастна к той истории и несет ответственность за Стефани и другую — убитую девушку, за возможных будущих жертв. Для Ричарда же это был лишь ординарный случай из практики. Не первый, даже не сотый.

— Такое случается сплошь и рядом. Даже тогда было чудом, что нам удалось его загнать, — «нам» — это великодушно, учитывая, что все сделал один Ричард. — Пять лет за непредумышленное убийство — не так уж и мало для Америки. Многие отделывались меньшим. В любом случае, ты должна помнить, что нашей основной задачей было спасти девушку, а не добиться наказания порока.