В пятнадцатом, шестнадцатом и семнадцатом веках Болгария раз за разом поднимала восстания, которые были подавлены, так же как и греческое восстание в девятнадцатом веке. То же ожидало и болгарское восстание против турок в девятнадцатом веке, однако уже к концу девятнадцатого века, частично в результате ослабления Османской империи, частично под давлением стран-участниц Константинопольской конференции, и не в меньшей мере из-за поражения в русско-турецкой войне 1877–1878 гг, северная часть Болгарии стала автономным государством, в то время, как южная Болгария еще оставалась в составе Турции как административная автономия, согласно Берлинскому трактату. В 1860 году епископ Макариопольский Илларион на пасхальном богослужении не помянул Константинопольского патриарха, что положило начало долгожданному отделению болгарской церкви от греческой и десятилетней схизмы болгарской Церкви. А в 1872 году была провозглашена автокефалия Болгарской Церкви.

В начале двадцатого века в Болгарии была возобновлена монархия — т. н. третье болгарское царство, которое просуществовало до конца Второй мировой войны, в которой, кстати говоря, Болгария приняла сторону Германии. Впрочем, официально в состоянии войны с Советским Союзом Болгария пробыла чуть меньше трех суток, постаравшись свести время противостояния к совсем уж неизбежному минимуму. Повязанная договорами и зависимостями, она все же слишком хорошо помнила помощь России в освободительной войне и знала, кому обязана своей государственностью.

После войны, в конце 1946 г. третье царство было упразднено коммунистическим режимом, который продержался до 1997 года. Такое тесное сплетение судеб объясняет, почему в начале двадцать первого века на территории Болгарии жили турки — факт, столь удивляющий Сережу. Турки жили в Болгарии, жили они и в Греции, в то время как в Турции жили и греки, и армяне, и курды. Армян, впрочем, турки почти всех вырезали на своей территории, так же частично вырезали, частично выдавили греков, и теперь тихо дорезают курдов. Преступления и трагедии, настолько ужасные, когда узнаешь о них, проходят очень тихо, если о них не говорят.

Однако маятник качнулся туда, маятник качнулся сюда. В 80-х коммунистическое еще правительство Болгарии попыталось избавиться от турецкого населения, в связи с чем обязывало турок принимать болгарские фамилии, закрывало турецкие школы и мечети, снижало число национальных изданий. В 88-м году министры иностранных дел Турции и Болгарии подписали договор о дружбе и партнерстве, после чего в течение трех месяцев в Турцию эмигрировало до четырех тысяч человек ежедневно. В августе 88-го года Анкара закрыла границу для переходящих турок, оставшиеся же стали базой для подготовки «пятой колонны». На данный момент маленькое, но активное меньшинство оказывает большое влияние на болгарскую политику. Не без помощи специальных десантов из Анкары, приезжающих в Болгарию в день выборов и существенно меняющих расстановку политических сил в стране.

Такова была ситуация в месте, куда направлялись Иннокентий Борисович и Сережа, и это краткий пересказ того, что Иннокентий Борисович счел необходимым сообщить Сереже по пути. Вот мизансцена, в которой, предположительно, должен был предстать неведомый и коварный похититель Марины.

К сожалению, в жизни нельзя, как в книге, забежать вперед, подсмотреть и вернуться назад. Если бы семьдесят часов назад Мишкин знал, к чему приведет эта поездка, он, возможно, остался бы в Лондоне. Но, как уже замечено, знать заранее нам не дано.

Самолет приземлился в Пловдиво после обеда. Даже не желая терять время даром, мужчины должны были признать, что:

а) ехать куда-либо на ночь глядя — бессмысленно. Заночевать все равно придется, что тут, что там. И не факт, что там — будет где.

б) все нормальные свидетели, как и злодеи, по ночам спят. Поэтому узнать что-либо не получится.

в) ни один из них не знает куда ехать.

Поэтому конец дня провели, добывая карты и прокладывая путь. Вечером, когда уж совсем ничего не оставалось делать, и произошел обмен информацией. Сережа досказал недостающие куски головоломки, а Мишкин провел историко-политический ликбез. И все равно полученная история состояла из одних дыр, а, к тому же, были в ней детали, которые редкий муж станет обсуждать с бывшим студентом любимой жены. Но это не значит, что об этом не думали. Оба.

Выехали утром в полдевятого. Если верить картам, весь путь должен был занять, самое большее, два часа. За рулем сидел Сережа, как более молодой и — теоретически — более способный. Из города выехали по автостраде, слегка напоминающей киевскую Большую окружную, но кроме этого с Киевом сходства было мало. Во всех поездках глаз непроизвольно стремится найти что-то знакомое. Были там и пригороды, и поля и исторические достопримечательности. Но если кто-нибудь когда-нибудь спросит Мишкина или Сережу, что им запомнилось лучше всего из всей эпопеи, они удивленно заморгают и не скажут ничего. Потом начнут ругаться, и, по сказанному, будет сложно определить, к чему относились произнесенные эпитеты и прилагательные, единственное что бесспорно — они, в основном, женского рода. Потому что машина — она такая.

Зеленая красавица с нежным именем Дася, как истинная женщина, начала ломаться не сразу. Сперва она романтично подмигнула правой фарой, мол, я вас заметила, мальчики и проникновенно взвизгнула сигнализацией при загрузке. Настоящая женщина никогда не позволит кавалеру подумать, что она его не заметила.

— Сережа, ты что взял? — Спросил Иннокентий Борисович.

— Там сказали, что это лучшая, — с сомнением ответил Сережа. — Ну, во всяком случае, должна быть надежной.

— Ну, надежная так надежная… Механика, да? Поведешь ты. Я на механике не умею.

Сережа умел ездить на механике, у него когда-то была механика — до того, как он разбил ее об ближайший въезд в гараж. Но признаваться он не стал. Не мужу Марины.

Итак, ставишь ногу на сцепление, тихонько давишь, потом газуешь, машина рычит и срывается в полет. Столбы и кусты начинают стремительно ехать назад, Дася рычит как зверь, Сережа гордо оглядывается на соседей по движению и обнаруживает, что ближайший преследователь сигналит и ругается. Ах да, двадцать — это не предел. Добавляешь газу. Тут надо не забыть сцепление на тридцати километрах, потом пробка — и заглохло. Сначала.

Иннокентий Борисыч искренне наслаждался зрелищем — это было красиво, хотя и несколько однообразно.

— Если смешно, могу уступить место! — раздраженно буркнул Сережа.

— Ну что ты, я так не смогу.

Сережа газанул, выругавшись, и движение возобновилось.

— Эй, а это разве не знак — поворот запрещен?

— Где?

— Проехали.

Кажется, никто не гонится. Мишкин осознал, что за знаками следить придется ему. Когда-то давно Марина показала ему несколько штук. Вот круглое синее поле, перечеркнутое с одной стороны — кажется, проезд запрещен?

Выехать за город удалось, не будучи пойманными. За городом знаков мало, и никто не следит. Но тут наступило время Даси напомнить о себе легким покашливанием.

— Ты слышишь?

— Что?

Сережа только-только начал получать удовольствие от поездки. Голос Мишкина вернул его из фантазии о Большой Драке с Погоней По Пересеченной Местности.

— Что?

— Звук странный.

— Какой звук?

— Раньше его не было. Такое так-так-так… и запах.

Теперь и Сережа ощутил запах. И услышал так-так-так.

— Останови.

— Зачем?

— Посмотрим, что там.

Они остановили машину, вышли (Дася снова радостно взвизгнула), попытались открыть капот. Капот не открывался ни простым нажатием, ни ударами по корпусу, ни давлением на бока — пока Мишкин не сообразил, что внутри может быть кнопка. Он полез внутрь (Дася взвизгнула), нажал, вылез (взвизгнула опять), подошел к капоту и открыл. Они заглянули внутрь одновременно. Оба знали, что в том сплетении элементов, который открывался глазам, что-то должно быть двигателем, а что-то карбюратором, и оба надеялись, что больше об этом знает другой.