Все сделал, конечно, сам Антон (Франсуа и Гримо караулили подходы к дому): поднялся среди ночи по стене к окну второго этажа и без проблем проник в него (тоже было приоткрыто в связи с жарой), вырубил кистенем проснувшегося было малого и связал его (с кляпом, конечно), спустился вниз и точно так же упаковал второго слугу, домашнего, а потом вошел в спальню к важняку, зажег свечу и разбудил его.

— Что? Кто здесь? — вскочил с постели Пишегрю, бывший в длинной ночной рубашке. — Вы кто такой, ле дьябле? Что это за маскарад!?

Антон, сидевший перед ним на стуле спокойно, но в маске, сказал:

— Маску я надел для Вашей безопасности, мсье Пишегрю. Ибо если Вы меня узнаете, то умрете.

— Жерарден! — закричал Пишегрю, но тотчас получил кистенем по плечу и был повален на постель с зажатым ртом.

— Два раза я повторять не буду, — грозно сказал Антон. — Ваши слуги связаны, помочь Вам некому, гражданин Пишегрю. Пока гражданин. Вы меня поняли? Если поняли, то покивайте!

Важняк полежал было без движения, но Антон резко его встряхнул с зажиманием носа и тогда Пишегрю закивал.

— Я Вас сейчас отпущу и мы сможем поговорить, — сказал "злодей", — но помните: Вы целиком в моей власти!

После чего отпустил страдальца и сел обратно на стул. Пишегрю остался лежать, глядя с ненавистью на ужасного визитера.

— Итак, я думаю, что Вы поняли, для чего я к Вам явился…

— Нет, — сказал сквозь зубы президент Совета Пятисот.

— Хорошо, я объясню. Вы совершили ошибку, вступив два года назад в переговоры с роялистами. Вторую ошибку Вы совершили этой весной, когда заручились поддержкой вновь избранных депутатов, желающих восстановления монархии. Я верю, что Вы не желаете возвращения прямых потомков Людовика 16 на трон Франции, однако Вашим идеалом является, похоже, Англия, где царствует король, а правит праламент. И если бы сын казненного герцога Филиппа Орлеанского объявил себя претендентом на трон, но именно в английском варианте, Вы первым поддержали бы его. Это так?

Ответом Антону было презрительное молчание Пишегрю, что его нисколько не удручило, и он продолжил:

— "Силенциум видетур конфессио" — говорили римляне, что означает в переводе на французский "Молчание — знак согласия". Или Вы понимаете латынь? Вижу и знаю, что понимаете, ибо учились-то Вы в монастырской школе. Откуда я это знаю? Как-нибудь расскажу при случае… Но продолжим диспут. Я был в Англии, заходил в парламент и мне не понравился стиль ее управления: странная помесь демократии и аристократии. Палата лордов там существует не для декорации, а реально влияет на принятие законов, а уж назначение министров идет, в сущности, только через нее. Что касается палаты общин, то место в ней можно спокойно купить — были бы деньги. А потом за деньги, получаемые от лоббистов, продвигать непопулярные в народе законы. Нет, наши Совет Пятисот и Совет Старейшин значительно демократичнее и честнее.

— Пока, — каркнул с постели Пишегрю.

— Может быть, но может наша система войдет в норму и уподобится правлению Римской республики.

— Которая переродилась в империю, — фыркнул Пишегрю.

— Да, но до того она существовала в течение 500 лет. Пожелать бы того же и Франции!

— Есть фактор цивилизации, — угрюмовато сказал важняк. — Перемены, происходившие тогда за 100 лет, сейчас происходят за 25.

— За одно поколение, это так, — согласился Антон. — Но наша цивилизованность и является основной причиной неприятия феодальной власти. Многие представители третьего сословия значительно образованнее и цивилизованнее большинства дворян. Да почти все наши ученые вышли из народа. Как же они станут подчиняться дурацким сословным порядкам?

— Среди дворян занятия наукой тоже стали популярны, — пробурчал Пишегрю.

— Я встречал таких ученых и они просили меня не титуловать их.

— Да кто Вы такой, мсье? В палате лордов он был, с учеными на короткой ноге, политиков учит управлению, а женщин, вероятно, учите любви?

— Вы никак не хотите осознать свое положение, мсье президент. А оно в глазах республиканцев таково: Вы камешек на дороге к светлому будущему Франции. Вас можно размолотить под колесом истории… Можно просто откинуть в кювет… Наконец, Вас можно поднять, почистить и вложить в фундамент республиканского здания. Выбор за Вами, мсье Пишегрю.

Пишегрю недоверчиво уставился на фантастического ночного гостя и нехотя спросил:

— А Вы что бы мне посоветовали?

— Вообще-то Вы в тупике, — сочувственно произнес Антон. — Вздумай Вы и вправду стать республиканцем, на Вас тотчас ополчатся друзья-роялисты: Вилло, Деларю, Дюсонвиль, Рамель, Обри… Останетесь на прежних позициях — будете гильотинированы или сосланы в Кайенну. Формальные основания у Директории для этого уже есть: в их руки попал шпион Конде с бумагами, подтверждающими факт Ваших переговоров с роялистами в 1795 году. В общем, я бы предпочел оказаться в кювете, то есть в вашем Франш-Конте, среди родных. Но есть и другой выход: отправиться в армию простым дивизионным генералом (ибо большего поста Вам сейчас не предложат) и там показать себя опять с лучшей стороны.

— Я подумаю над этими предложениями, — бесстрастно молвил Пишегрю.

Антон встал со стула и спросил:

— У Вас есть пистолеты?

— Зачем Вам? — опешил Пишегрю.

— Так есть?

— В ящике стола, — мотнул головой хозяин.

Антон подошел к столу, достал два пистолета и порох из них высыпал в окно.

— Во избежание соблазна, — сказал он и положил пистолеты обратно.

Уже в дверях он добавил:

— Утром ночные страхи часто кажутся преувеличенными. Но я не советую обманывать себя и продолжать активную оппозиционную деятельность. Этим Вы подставите под пули своих друзей. Надеюсь, больше мне не придется увещевать Вас.

После чего вышел из спальни и ушел через входную дверь.

Наспех начертанный антироялистский сценарий стал выполняться: Баррас, чуть не мурлыкая, согласился на замену Мену Бернадотом, Пишегрю стало не слышно в Совете Пятисот, был заменен ряд ключевых министров (в том числе внутренних дел и юстиции)… Однако слежка за Пишегрю показала, что он забросил все свои развлекаловки и сконцентрировался на тайной деятельности, каждый вечер проводя в клубе Клиши. Дом его был теперь под усиленной охраной из добровольцев-роялистов, но Антон рассмотрел пункты этой охраны и посмеялся: проникнуть в квартиру Пишегрю со стороны крыши было элементарно, да и тихая нейтрализация части охранников была вполне возможна.

Он, впрочем, оставил Пишегрю пока в стороне, а как-то вечером устроился со штуцером на крыше одного из домов улицы Сент-Оноре, дождался депутата Вилло (тоже генерала и претендента на должность военного министра в правительстве Пишегрю), всегда ходившего из дворца Тюильри по этой улице, и, тщательно прицелившись, прострелил ему плечо. Оставив штуцер лежать на крыше, Антон переполз на сторону дома, выходящую во двор, и спустился по тому же дереву, по которому полчаса назад на крышу забирался.

Наутро Пишегрю передали в Совете Пятисот (заседавшего, кто не знает, в том самом Тюильри) записку с одной фразой: "Это был вовсе не промах, а жест человеколюбия". Неизвестно, как отреагировал бы на этот "жест" президент Совета, но в этот же день произошло событие, которого во Франции давно ждали, а оно все равно произвело эффект удара молнии: Священная Римская империя и Российская империя присоединились к Османской империи и объявили войну Французской республике! Члены Директории тотчас забыли свои распри и собрали министров на заседание, в результате которого Карно вновь получил право на организацию обороны и наступательных операций в пику всем внешним и внутренним врагам.

Бернадот, с которым Антон встретился вечером, чтобы пойти к Карно, обрушился на него с упреком:

— Вот чем обернулась твоя инициатива! Моя дивизия в Италии сейчас вступит в дело, а я буду прозябать здесь. Не хочу!