Но вот прозвучал призывный звонок, и публика потянулась в зрительный зал. И зал этот Антона очень удивил: в партере стояли ряды кресел, на каждом из которых был подписан номер! Ай да Авиньон, утер нос Парижу и Лондону! Сверившись с билетом, он занял свое место, и оказалось, что слева от него сидит та самая легко смущающаяся фемина! Он покосился на нее, она на него и они оба слегка заулыбались (она опять с густым румянцем). И тут их намечающуюся идиллию разрушил солидный муж дамы, потребовавший, чтобы она пересела на его место. Усаживаясь рядом с Антоном, он грозно на него посмотрел и даже засопел, потом отвернулся и более на соседа не отвлекался.

Пересказывать эту пьесу нет смысла, ибо она широко известна. Сначала Антон смотрел на сцену критически. Но потом то ли стремительное действие его захватило, то ли актеры разыгрались, то ли заразила простодушная реакция публики — в общем, он поймал себя на том, что улыбается в тон хохочущему залу, а вот уже и хохочет вместе с ним. На первый антракт он уходил, вытирая с глаз льющиеся от смеха слезы, и даже не обратил внимания на выразительный взгляд соседки, брошенный в упор (обратить-то обратил, но соответственно не среагировал).

Вдруг в коридоре театра к Антону подошел пестро принаряженный молодой простолюдин (их на галерке было предостаточно и именно они смеялись громче всех) и сказал:

— Доброго здоровья, мсье Фонтанэ. Узнаете ли Вы меня?

Антон остановился, вгляделся и заулыбался со словами:

— Мэтью! Так ты, выходит, авиньонец?

— Я из Пюжо, это неподалеку. Сюда заявился в поисках работы, а живу пока у приятеля. С ним вместе и в театр пришли, а тут смотрю сверху — вроде бы вылитый капитан Фонтанэ, только не в форме…

Тут Антону пришла неожиданная мысль, и он спросил:

— И как, подыскал работу?

— Нет пока. Здесь своих работяг хватает…

— А что если я предложу работу, причем хорошо тебе знакомую — рискнешь согласиться?

— С Вами? Хоть куда и хоть кем, мсье Фонтанэ!

— Я еду сейчас в Неаполь по делам дипломатическим, — сказал Антон серьезным тоном. — Слуга мне вообще-то не нужен, но товарищ вроде тебя, конечно, пригодится.

— Я с радостью, мсье Фонтанэ! Надоело болтаться без дела, да и без приключений. А с Вами приключения будут, это уж обязательно…

— Наши приключения могут оказаться смертельными, Мэтью…

— Да черт с ними! Как Вы нам говорили: двум смертям не бывать, а одной не миновать! Я согласен.

— Тогда будь завтра на станции дилижансов одетым по-походному и с нашим обычным снаряжением. Разгрузка с метательными ножами у тебя ведь осталась?

— Конечно. Как можно выбросить такую вещь!

— Хорошо. И носок не забудь песком засыпать. Он может нам понадобиться уже завтра.

— Все понял. Буду как штык.

— Ну, пошли еще похохочем над этим Труффальдино, а потом спать — в дилижансе никак не выспишься, а тебе, скорее всего, придется на крыше ехать…

— Так на крыше ехать куда веселее: все видно и с кучером поболтать без цензуры можно!

— Что еще за цензура?

— Так ведь внутри, возможно, дамы будут. При них на народном языке разве поговоришь?

Когда Антон усаживался в свое кресло после второго антракта, мимо него по ряду протиснулась соседка и втихаря сунула ему в руку какую-то картонку. Полуотвернувшись от ее мужа, он увидел, что это визитная карточка, на которой выгравировано:

Marseille Grimaud. Produits d,epicerie (Бакалейные товары). Rue de la Croix.12.

И внизу приписано карандашом: "Завтра он уедет в Марсель. Ах!"

"Вот такая вся из себя скромница! — кривовато улыбнулся Антон. — Мы, значит, пашем на благо семьи, а они влегкую заводят связи. Ах, ох, эх! Хорошо, что я завтра линяю из вашего городка, мадам, а то пришлось бы терзаться в сомненьях…"

Наутро оказалось, что мест в дилижансе до Экс-ан-Прованса (первого города на шоссе в Геную) нет. Мэтью-штык впал в уныние, но Антон, предвидевший этот вариант, подошел к пассажиру, купившему место на крыше, отозвал его за угол дилижанса (где топтался Мэтью) и сказал:

— Мсье, я предлагаю Вам выгодную сделку: за билет стоимостью один франк Вы получите 5 франков и в Экс поедете завтра. Нам же крайне нужно уехать вдвоем сегодня.

Дюжий верзила смерил барчука презрительным взглядом и вдруг сказал:

— Давай 10 франков, иначе шиш вам, а не билет!

Антон возмутился, но внешне этого не показал, а изобразил внутреннюю борьбу и все-таки достал из портмоне десять золотых монет.

— Стоп, я передумал! — заявил наглец, оскалившись. — Вы мне и двадцать дадите!

Антон поднял как бы в растерянности руку к затылку и кипящий от наглости субъекта Мэтью обрушил на его голову песочный кистень. Антон тотчас подхватил падающее тело, уложил его беззвучно на землю и влил в рот немного арманьяка из фляжки. После чего они с разных сторон вышли из-за дилижанса и стали ожидать завершения посадки.

— Где же этого верзилу черти носят? — заорал кучер. — Кто-нибудь его видел?

— А это не он лежит около переднего колеса? — крикнул кто-то. Тут поднялась понятная кутерьма, в итоге которой целехонького вроде, но бесчувственного и явно поддатого пассажира оттащили внутрь станции, а кучер стал от всей души ругаться из-за потери части барыша. К нему подскочил Мэтью, сунул франк, не взяв билета, кучер враз сменил брань на хохот, стегнул лошадей, и дилижанс покатил из Авиньона.

В Экс они приехали еще засветло, но дальше дорога поднималась в горы и лошадям следовало хорошо отдохнуть. Сняв в постоялом дворе один номер на двоих, путешественники стали заполнять вечерний досуг: Антон вновь преобразился в туриста, а Мэтью отправился на кухню с тем, чтобы уговорить повариху приготовить для мсье Фонтанэ и его помощника эксклюзивный ужин.

В Эксе не было архитектурных чудес света, но в нем оказалось много уютных двухэтажных дворянских особняков (когда-то здесь обитал граф Прованса и его многочисленная дворня), меж которыми уже начинали зеленеть платаны, каштаны, каменные и пробковые дубы, а также расцвел миндаль, заполнивший воздух чудесным запахом и придавший свету сиренево-фиолетовый оттенок. Долго гулял Антон по этому подобию Эдема, и никто его прогулку не оскорбил: ни перебранкой, ни действием.

Старания Мэтью даром не пропали: нагулявшего аппетит Антона ждал в номере изысканный ужин по-провансальски, а именно буйабес (густая похлебка из трех сортов рыб с луково-томатно-чесночным соусом), а также омлет с трюфелями (их немножко осталось с осени, но Мэтью выпросил), а на десерт нуга Монтелимар на основе миндальных орешков плюс лавандовый мед, яичный белок, ваниль и фисташки. Осоловевший от обильной еды Антон раздевался на автопилоте, но увидев, что постель в номере совсем узкая, все же задал вопрос: где будет спать Мэтью?

— Не волнуйтесь за меня, мон колонель (Мэтью узнал, наконец, последний чин своего командира), — ухмыльнулся хитрован. — У меня постель будет получше Вашей, а главное, что в ней будет еще очень горячая бабенка! Ох и житуху Вы мне организовали!

— Причем тут я? — удивился Антон. — Ты сам все это сегодня провернул.

— Так-то так, но ничего этого у меня без Вас бы не было…

Наутро выезд состоялся рано, так как до Фрежюса на побережье Лигурийского моря было около 25 лье (115 км) и все по горным дорогам. Местами пассажирам приходилось выходить из колымаги и идти в гору пешком, а местами они неслись под гору километров под 20 в час! Антон с наслаждением обозревал горный ландшафт, а невыспавшийся Мэтью обретался между дремой и явью с риском слететь с крыши. В конце концов, Антон пересадил его на свое место, а сам залез на крышу и от подъема чувств даже распевал иногда песни своей и отцовской юности (типа "Я свободен" или "Здесь вам не равнины").

— Что за тарабарщину Вы поете, мсье? — спросил, наконец, его кучер. — На каком это языке?

— Это язык москвачей из большой семьи народов Востока, — начал отвечать с серьезной миной Антон, — известной в среде лингвистов как обломинго-долболобы. Излюбленным занятием всех ее представителей является преодоление препятствий посредством долбления лбами. А обломингами их назвали соседние народы, которые пытаются иногда долболобов вразумить, но те всякий раз обламывают им рога и другие части тела.