— Король в Италии? Там есть лишь два короля: Сардинии и Неаполя. И мне почему-то кажется, что Вы пошлете меня в Неаполь…

— В точку! Фердинанд Неаполитанский заключил с нами мир, но его жена Каролина Австрийская очень зла на французов из-за казни ее сестры, Марии Антуанетты, и настраивает мужа на возрождение союза с Австрией. Надо как то ей помешать…

— Попробую. Но кто сейчас является нашим послом в Неаполе?

— Бернар де Шовелен, бывший посол в Лондоне и Флоренции. Директора хотели сначала послать туда Жозефа Гара, но я их отговорил, потому что именно он зачитывал смертный приговор Людовику. Хуже для королевы Каролины и придумать никого нельзя. Ну а Бернар был в Лондоне как раз со мной и проявил себя тогда неплохо. Ему всего 30 лет и он славный малый, так что вы, я думаю, с ним сдружитесь…

Через несколько дней, не повидав никого из своих парижских знакомых, Антон выехал в дилижансе на Лионский тракт. Впрочем, в Осере он пересел в дилижанс, следующий в Шомон, из которого вышел на полдороге и нанял крытый экипаж до Равьера. И вот к вечеру он оказался перед квартиркой, в которой оставил Констанцию 9 месяцев назад. Подняв тяжелую, непослушную руку, он постучал в дверь и замер на нижней ступеньке крыльца. Ожидал он служанку, но дверь открылась нараспашку, и в ее проеме Антон увидел свою жену: худую, с впалыми щеками и ввалившимися глазами, но без каких-либо подпорок. Она несмело ему улыбнулась, а он шагнул к ней, обнял за бедра, прижал их к своей груди и вошел с ней в гостиную, ощущая как сильно запульсировала кровь в почти невесомом теле…

— Ты так возмужал… — говорила она ему ночью на супружеской постели.

— Мы с дочерью выпили из тебя все соки… — говорил в ответ он.

— Я очень боялась, что тебя убьют…

— Я боялся, что роды тебя доканают…

— Но мы обманули судьбу, и теперь все у нас будет хорошо!

— Теперь ни тебе, ни мне будет нечего бояться: никаких родов в будущем и никаких сражений…

— Как никаких родов? Ты хочешь лишить меня восторгов любви? Почему, кстати, ты целуешь меня совсем без страсти?

— До страсти ли тебе теперь? Ты только-только отползла от порога смерти…

— Я уже отогрелась в твоих объятьях и хочу забыть обо всем кроме любви!

— Ну, если только в стиле леди Бульвер-Сеттер-Спаниэль…

— Нет и нет! Я сегодня буду Анакондой и начну тебя поглощать: сначала какую-то часть, а потом изловчусь и наползу на всего…

Наутро Антон увидел перед собой прежнюю Констанс: энергичную, воодушевленную, изобретательную. Встав пораньше, она не только приготовила ароматнейший кофе, но успела выпечь слоеные круассаны, которые подала в постель возродившему ее мужу. А когда муж рассказал, попивая кофе, о прекрасной комбинации кофе с шоколадом, она тотчас ее сотворила, попробовала и опять принесла в постель, сопроводив дифирамбом в честь изобретателя Фонтанэ. Получив двойной заряд бодрости, Антон вдернул женушку в постель и подтвердил в очередной раз закон сохранения энергии: если одно тело ее теряет, то другое вбирает.

Потом они посюсюкали над кроваткой безмятежно спящей Флоры (средних лет няня взирала на них строго) и принялись неспешно завтракать и беседовать о равьерских знакомых. Тут Антон узнал ошеломительную новость о гибели Даву: Филипу Брока донесли о шашнях Николя с его женой, он потребовал дуэли, и Фортуна решила встать на сторону оскорбленного мужа.

— Caperat mortem alienem (Принял чужую смерть) — сказал Антон и содрогнулся…

Узнав о командировке мужа-дипломата в Неаполь, Констанция было встрепенулась, но тут же увяла, осознав, что пускаться в такой путь в ее теперешних кондициях и с новорожденной на руках вряд ли разумно. Ее охватила печаль, и тут Антон стал расписывать предполагаемые "прелести" итальянской жизни: зной, мухи, цикады, десятки молитв по всякому поводу (то в церкви, то дома, то на улице), подозрительные аристократы, перебранки женщин на перекрестках, приставания бесчисленных лаццарони (нищих), пищевые отравления и т. д. и т. п. В завершение он добавил, что командируют его с определенным заданием, по выполнении которого он станет свободен как птица и, будучи на крыльях, мигом примчит в Равьер.

— А вдруг придется мчать в Стамбул? — ужаснулась жена.

— Ни за что! — горячо взбунтовался муж. — Если итальянцев я заранее недолюбливаю, то мусульман боюсь до жути! И ничего путнего там сотворить не смогу…

Не желая бередить раны Летиции Брока и Франсуазы де Линьер (матери Даву) Антон за три дня пребывания в Равьере за порог дома так и не вышел, да и в нем преимущественно пребывал в постели в компании с "недомогающей" Констанс. В день отъезда Констанция вдруг высказала наболевшее:

— Тебя в прошедшие полгода наверняка домогались женщины…

Антон поднял вопросительно брови и с этим выражением стал смотреть ей в лицо. Тогда она продолжила:

— И в Италии этой домогательства будут. Постарайся хотя бы, чтобы твой выбор пал на достойную любви даму…

Антон укоризненно покачал головой и сказал:

— Твой упрек попал на едва зажившую язву. Дамы действительно бросали в мою сторону благосклонные взоры, но только они по возрасту годились мне в матери. В результате из Лондона мне пришлось фактически бежать, так как перезрелая агентесса пригрозила сдать меня властям как шпиона. И я решил на новом месте не заводить агентов среди женщин — достаточно будет и мужчин…

— Но разве ты не будешь вращаться среди придворных?

— Исключено, — снисходительно заверил Антон. — Каролина Австрийская известна неприязнью к простолюдинам и в своем дворце терпит только прислугу из них.

— А как же она принимает французского посла?

— Наш посол имеет титул маркиза, а я буду действовать из тени…

В счастливом прошлом Антон Вербицкий побывал в круизе по Средиземному морю, и хоть шторм ему пережить не довелось, но для неприятных эмоций от моря хватило и зыби. Так что он решил добираться до Неаполя кружным путем, но посуху, дилижансами.

На пятый день пути (с ночевками в Авалоне, Шалон-сюр-Соне, Лионе и Валансе) дилижанс Париж-Марсель прибыл поздним мартовским вечером в Авиньон, где Антону требовалось пересесть на другой дилижанс, следующий в Геную. Переночевав и позавтракав на постоялом дворе, он сунулся в размещенную здесь же контору дилижансов, но свободное место в веренице ежедневных карет оказалось лишь на завтра. "И слава богу! — отреагировал попаданец. — Хоть ягодицы мои полноценно отдохнут от десятичасового сидения на тряской скамье…"

Он пошел бродить по городу как взаправдашний турист и начал с папского дворца. Да, да, юные незнайки, был такой период в католицизме (70 лет в 14 веке), когда в борьбе за папский престол побеждали подряд кардиналы из Франции, которые резонно решили перенести резиденцию Папы в родную страну. Для этой цели они избрали город Авиньон, где был построен папский дворец, укрывшийся за мощными крепостными стенами. Осмотр "дворца" подтвердил первое впечатление Антона: не всякий замок может поспорить с этим сооружением. Потом он вышел к развалинам гладиаторского цирка, очень похожего на римский Колизей, но все-таки пониже и вспомнил, что в 21 веке здесь регулярно ставились оперы на свежем воздухе, привлекавшие большое число меломанов со всей Европы. На одной из центральных площадей города Антон обнаружил театр, в афише которого на сегодняшний вечер значилась комедия Гольдони "Слуга двух господ". Он спросил в кассе наличие билетов, получил положительный ответ и решил вновь развлечься этим веселым спектаклем, виденным им и в Малом театре и в киноверсии ("Труффальдино из Бергамо").

Вечером он явился в театр в облачении светского человека (черные камзол и кюлоты из бархата, белые чулки, брыжжи и шейный платок) и был тотчас примечен большинством дам и их ревнивыми мужьями. Изобразив лицом кирпич, он проследовал в буфет, заказал бокал лафита (красное бордо высшего сорта) и стал легонько его попивать, созерцая публику. В буфете преобладали, конечно, буржуа, которые вполне освоились с ролью новых хозяев жизни: блестели глазами, похохатывали и говорили, говорили, говорили. Их дамы почти поголовно явились с веерами, из-за которых так удобно рассматривать интересных мужчин или находить изъяны в туалетах удачливых соперниц… Антон неспешно переводил взгляд от одного женского личика к другому и пришел к трем выводам: 1) в Авиньоне преобладают брюнетки; 2) пылкость в их глазах доминирует над интеллектом; 3) похоть, похоже, исчезла из его головы. Впрочем, одной молоденькой даме, мило покрасневшей под его взглядом, он поощрительно улыбнулся.