Однажды летом 1982 года мы с Таней Трусовой и Федей Кизеловым возвращались вместе из Карабанова от Лары и Толи Марченко. Федя начал мне среди других московских новостей объяснять, что теперь не будет «Бюллетеня «В» - Алеша Смирнов арестован, а редактор бюллетеня Володя Тольц решил эмигрировать. Так что редактировать бюллетень — последнее независимое информационное издание в СССР («Хроника» уже не выходила) — теперь некому. Я, ни минуты не раздумывая, сказал, что смогу это сделать, но мне нужно какое-то время, чтобы привести его в порядок. Мне не все нравилось в его выпусках, но это был единственный в мире оставшийся источник информации из СССР. Ему нельзя было дать погибнуть, да и вообще, казалось, что это было именно то, чего я ждал.
Бюллетень «В»
Начал его формировать Иван Ковалев в 1980 году, когда информации «Хроники» в мире начало заметно нехватать. Это был год Московской олимпиады, и для нее в СССР впервые появились прямые международные телефоны. Подключены к прямой сети были, естественно, лишь немногие — большей частью в особо важных и доверенных советских учреждениях. Иван находил один за другим, скажем, московский институт, имевший такую прямую связь и, тайком туда проникнув, торопливо начитывал Крониду Любарскому очередную сводку новостей. Кронид издавал в Мюнхене «Вести из СССР», очевидно поэтому бюллетень, подготовленный Иваном и Алексеем Смирновым и получил такое название. Первым был арестован Иван Ковалев. Но «Бюллетень» нарастив корреспондентскую и авторскую базу продолжал выходить и издаваться. Когда я узнал об аресте Алексея Смирнова и вынужденной эмиграции Владимира Тольца, предстояло продолжить работу, внеся некоторые необходимые, как мне казалось, коррективы.
Главной в обстоятельствах 1982 года была хотя бы относительная безопасность, точнее — максимально возможная длительность работы. То, что во враждебной среде, особенно усилившейся в последние годы активности КГБ и в условиях бесспорной известности «комитету» всех участников диссидентского движения предстоят новые неизбежные аресты было очевидно каждому, но мне предстояло создать структуру, которая была бы максимально устойчива в этих невеселых обстоятельствах и продержалась бы как можно дольше.
Во-первых, всех наиболее активных и хорошо известных КГБ сотрудников «Бюллетеня» - Таню Трусову, Асю Лащивер, Федю Кизелова, Лену Санникову, Кирилла Попова и Лену Кулинскую, от которых поступало основное число материалов ( у каждого из них была по сути дела своя сеть корреспондентов в Москве и в провинции), я попросил больше никогда не приезжать ко мне в Боровск. Все материалы у них собирал и привозил ко мне только Володя — первый муж Лены Кулинской, замечательный человек, но никогда не вступавший ни в какие конфликты с КГБ и не бывший по нашим соображениям у них на учете. Найти такого не засвеченного человека в нашей среде было нелегко, но у Володи и после моего ареста не возникло никаких проблем с КГБ. Все остальные и без того много лет были известны, но не Володя.
Во-вторых, до начала работы Федя приехал ко мне в последний раз, погулял с Тором, сфотографировал его и меня, но главное — в подполе дома собрал кирпичное продолжение до стены дома фундамента печки, которое в подполе казалось вполне естественным. Но сверху половые доски были укорочены так, что сверху их можно было поднять и спуститься в тайник. В узком промежутке пола, между стеной и печкой на этих досках, как правило, стояли грязные сапоги, валенки, галоши и никому не приходило в голову, что под ними может быть тайник. Он так и не был найден и после моего ареста, а именно там было все самое важное — рюкзак с оригиналами сообщений, приходивших в «Бюллетень «В», по которым можно было доказательно изобличить всех сотрудников, а в большинстве случаев и всю сходившуюся к ним корреспондентскую сеть. Конечно, пока я был на свободе при двух собаках у меня было трудно произвести нелегальный обыск, но всякое могло быть (как и произошло) и открыто в доме не было никаких чужих материалов. Только моя книга, которую я писал.
В-третьих, я купил себе большой запас, чтобы больше не покупать ее, дешевой плохонькой бумаги (в те годы не только еды, но и приличной бумаги в магазинах не было) и совсем маленькую немецкую пишущую машинку, которую, если была нужда, можно было спрятать под куртку. А в нескольких километрах по течению Протвы от моего дома (и Боровска) размещался научно-исследовательский биологический институт, аспирант которого, в свою очередь никому не известный и ни с кем из сотрудников бюллетеня не знакомый, да к тому же человек одинокий, живший в своей небольшой квартире, взялся перепечатывать подготовленные мной выпуски. Он никого не видел и его никто не знал, но регулярно я получал семь, а то и десять четких экземпляров бюллетеня, перепечатанных на его мощной конторской пишущей машинке.
В-четвертых, и это было очень важно, я ввел жесткую периодичность, которой не было ни у Ивана, ни у Володи Тольца, выпуска бюллетеней — раз в десять дней. Конечно, это было удобно для адресатов — радио «Свобода», «Голоса Америки» и других, которые теперь получали свежую, а не зачастую очень устаревшую информацию, которая шла в последние годы в «Хронике», да и в «Бюллетене». Но к тому же это создавало очень точную и довольно безопасную систему внутренних контактов, делая ненужными дополнительные согласования, прослушиваемые телефонные и прямые переговоры. В результате раз в десять дней я получал у переписчика перепечатанные номера бюллетеня, раз в десять дней Володя мне привозил собранные им у всех других материалы и получал несколько экземпляров готового бюллетеня. Полные комплекты оставались у меня в тайнике, и у Сахаровых, по номеру, а то и больше, предназначалось Елене Георгиевне Боннер и Асе Лащивер для передачи знакомым дипломатам и западным журналистам. Оставался один очень рискованный день, когда Володя привозил мне кипу черновиков сообщений со всей страны, заявлений с протестами, микроскопическим почерком на папиросной бумаге написанных новостей из колоний. Мне надо было как можно скорее разобрать, скомпоновать, отредактировать и самому перепечатать готовый номер. После чего свою распечатку я отдавал переписчику, все сообщения прятались в тайник и опять на девять дней в моем Боровском доме не оставалось ничего опасного и любопытного для КГБ.
Ввел я и чисто профессиональное качество в бюллетене. В каждом номере теперь вводились постоянные рубрики — скажем, вести из лагерей и тюрем, национальные движения, религиозная жизнь, документы и так далее. Первый лист становился титульным — с шапкой «экспресс-информация», чтобы подчеркнуть срочность сообщений и традиционное «Бюллетень «В» и его номер и дату. На титульном же листе было оглавление с перечислением разделов и нужной страницей (в каждом номере их было до 50 — материалов было много). Стоял так же важный для меня библейский эпиграф - «Ибо не ведают, что творят».
Было два предложения от сотрудников, против которых я решительно возражал. Лена Кулинская предлагала сотрудничество с Народно-трудовым союзом и использование еще и его возможностей для распространения нашей информации. Но я был уверен, что НТС нашпигован советской агентурой и каждый, кто с ним связывается неизбежно попадает в тюрьму. Кроме того у меня уже тогда было четко сформированное недоверие к любым спецслужбам в мире, а уж НТС несомненно кормился за счет ЦРУ. Я тогда не знал очень редкой книги «Право на совесть» и трагической судьбы семьи Николая Хохлова, но вел себя так, как будто мне все это хорошо известно. Поскольку автобиографическая книга Хохлова и впрямь является библиографической редкостью, напомню вкратце ее содержание. Хохлов активно участвовал в диверсиях и партизанской деятельности во время войны, в убийстве гауляйтера Коха, в результате чего, после войны оказался почти против своего желания сотрудником НКВД. Особенное отвращение это вызывало у его жены, для которой и советская власть и уж тем более ее «компетентные органы» были носителями всего самого неприемлемого для достойного человека. Под семейные разговоры о том, как выбраться из спецслужб Хохлову, как человеку испытанному в подобных заданиях, Судоплатов предложил разработать план убийства руководителя НТС Околовича. И у Хохлова и у его жены появилась надежда, что это и есть путь к спасению. И Хохлов взялся за это дело, сформировал группу террористов и сам приехал в Западную Германию, где через некоторое время пришел в дом к Околовичу и рассказал о полученном задании. А потом попросил помощи не только для обеспечения его постоянной жизни за рубежом, но и в том, чтобы НТС помог вывезти за границу его жену и сына, подробно рассказав об антисоветских настроениях своей жены. Как это ни странно, даже работая во внешней разведке и имея неограниченный допуск к закрытой информации, Хохлов чудовищно преувеличивал возможности НТС, совершенно не понимал, что это нищая, малочисленная организация. Казалось бы такое преувеличенное представление о возможностях и значении НТС появилось только в 70-80-е годы, когда КГБ было выгодно рекламировать НТС и представлять его своим мощным противником, но из книги Хохлова видно, что те же иллюзии, да еще у сотрудников КГБ были еще и в начале 50-х годов. Но Околович ему честно сказал, что они не в состоянии вывезти жену и сына Хохлова на Запад, но предложил познакомить его с людьми, которые, возможно, согласятся это сделать. Конечно, это были американцы, сотрудники ЦРУ. Но Хохлову тут же было заявлено, что за помощь семье он должен провести открытую пресс конференцию, где рассказать о полученном задании и о том, что КГБ является террористической организацией. Хохлов понимал, что после его пресс конференции жена будет немедленно арестована и требовал, чтобы сначала вывезли ее в Западную Германию, а потом он откровенно и публично все расскажет. Хохлов уже находился в очень непростом положении перед Москвой, поскольку все тянул с выполнением задания, а тут и американцы ему жестко и ультимативно сказали, что сначала должна пройти пресс конференция, а потом в Германию будут вывезены его жена и сын. Хохлова уверили в том, что американский посол в Москве соберет всех американских журналистов, и как только начнется пресс конференция, которая будет передаваться, конечно, по радио все иностранные журналисты ринутся к его жене и один из них увезет ее с сыном, сперва в американское посольство, на своей машине, а оттуда найдут способ ее вывезти на Запад. У Хохлова не было выбора, и он поверил честному слову резидента ЦРУ. На пресс конференции все рассказал о КГБ и о своей семье, и о том, как они с женой ненавидят советский режим, но ни один из журналистов к его жене не приехал. Сотрудники ЦРУ вообще не озаботились тем, чтобы обсуждать этот вопрос с американским посольством в Москве. Для них важно было только одно: заставить Хохлова провести пресс конференцию. Его жена на следующий день была арестована и получила, кажется, семь лет.
