– ТАК УБЕЙ МЕНЯ! – Олеся вскочила из-за стола, и табуретка с грохотом ударилась об пол, – УБЕЙ!

– Ты совсем сдурела? – Лидия Михайловна испуганно уставилась на нее, схватившись рукой за сердце, – ТЫ СОВСЕМ СДУРЕЛА?!

Олеся забилась в беззвучной истерике и медленно опустилась на пол.

– Господи, истеричка ты моя… – женщина осторожно положила руку ей на плечо, – пореви, пореви, глядишь – полегчает. Может, тебе водочки налить? Там вон борщик стынет, а?

Тонны железа надавили сильнее, легкие отчаянно затребовали больше воздуха, а в пальцах закололо так же, как когда ей было пятнадцать, и она хотела убежать из дома так далеко, чтобы ее никто никогда не нашел. Вот она бежит от разъяренной матери и запирается в своей комнате:

– Открой дверь! – Властно кричит Лидия Михайловна, добавляя к возгласу несколько тяжелых ударов в дверь.

Олеся не отвечает и стоит в одной короткой футболке и больших поношенных белых трусах посередине комнаты, не зная, что ей делать. Она чувствует острую тянущую боль внизу живота и с ужасом смотрит на расплывающееся кровавое пятно. Ей становится страшно, у нее еще никогда этого не было, но она заставляет себя бежать к шкафу и трясущимися руками достать большой походный рюкзак, кажущийся ей невероятно тяжелым, хоть он и пуст. Мать что-то невнятно кричит за дверью, а Олеся вытаскивает одежду из бельевых ящиков, пытаясь не обращать внимание на то, что происходит с ее телом.

– Дрянь малолетняя! – Кричит разъяренная женщина из-за двери, – открывай сейчас же!

Девушка начинает плакать, но продолжает бросать вещи в рюкзак. Она кидает туда паспорт и всю мелочь, которую успела найти в выдвижном ящике своего письменного стола. Олеся хватает рюкзак, забыв про то, что на ней нет штанов, а белые трусы стали красными, и резким движением руки открывает дверь. Когда она пытается выбежать, Лидия Михайловна цепким движением руки хватает её за волосы и со всей силы бьет головой о дверной косяк.

– Дрянь! – Кричит она, крепко хватает дочь за шкирку и тащит ее обратно в комнату.

Голова кружится, и девушка что-то бессвязно кричит, пытаясь вырваться. Мать бросает ее на кровать, и в ту же секунду Олеся ударяется головой об стену.

– Ты у меня получишь, шаболда малолетняя! – Визжит Лидия Михайловна, откуда-то вытаскивая старый ремень для наказаний с тяжелой металлической бляшкой посередине.

Девушка приходит в себя от первого удара и умоляет свою мать прекратить.

– Ты у меня эти дурости бросишь! – Ремень со свистом рассекает воздух.

Все взрывается тысячами искр боли, и Олеся кричит снова.

– Решила, что все можно?! – Откуда-то издалека прогрохотал голос матери.

Девушка делает последнюю попытку вырваться, но теряет сознание от третьего удара. Она проваливается вниз и летит в черную пустоту, отдавшись тянущей боли внизу живота. Где-то в другом мире ее мать крутит цифры на диске домашнего телефона.

– Марина Николаевна, это мама Олеси, – с жеманной интонацией щебечет женщина, – звоню, чтобы сказать спасибо за вашу бдительность. Теперь она даже близко к сигаретам не подойдет. Что? Что вы говорите? Не она? Ах, одноклассница? Что ж, лишним не будет.

Она продолжает падать, пока не видит перед собой очертания земли. Удар.

– Добавки положить? – Заботливо поинтересовалась Лидия Михайловна.

Олеся очнулась перед пустой тарелкой, в которой не так давно растворялась сметана, а сейчас одиноко лежала грязная ложка. Девушка рассеянно посмотрела на мать и безразлично пожала плечами.

Женщина мельком взглянула на дешевые наручные часы и возле сваленного дерева ускорила шаг, прокручивая в голове фразы, которые она скажет своей подруге. Сначала она решила, что будет уместным купить для нее открытку, но ни в одном магазине Северного микрорайона не нашлось ни одной поздравительной карточки, подходящей для такого случая. Тогда ей пришлось заплатить пятьдесят рублей за полчаса пользования интернетом в компьютерном клубе и отыскать там несколько неплохих, на ее взгляд, стихотворений. Потный толстяк в очках вынудил ее заплатить ему десять рублей (как будто они из нее все деньги хотели вытрясти, до копейки) за печать черно-белого изображения. Пятнадцать минут она ждала рейсовый автобус, опаздывающий из-за чертовой аварии где-то на перекрестке улиц Ленина и Металлургов, и вот она уже опаздывает на сорок минут. Цифра с болью отдалась в ее голове лишним напоминанием о возрасте, и от волнения Света Дягилева по привычке схватилась рукой за свои жидкие каштановые волосы. Она нерешительно замерла у входной двери, подумав, что когда-нибудь она почувствует тяжесть обручального кольца на безымянном пальце, что сейчас касался ее головы.

– Светка, мы тебя уже заждались! – Анна Владленовна рывком распахнула дверь и вместо приветствия затолкнула подругу в квартиру. На ней была безвкусная бордовая блузка, поверх которой женщина навешала дешевые бусы разных цветов, отчего стала походить на цыганку.

– Аня, не успела тебе сказать во время похорон, что я так сочувствую! – начала Света, но ее подруга нетерпеливо махнула рукой.

Алексей Петрович робко выглянул из-за двери в гостиную и, слабо улыбнувшись, едва заметно махнул ей рукой.

– Ты чего там своими ластами размахался? – Грозно спросила Анна Владленовна, – шел бы лучше на кухню, водку из морозилки достал, пингвин.

Света сняла свое черное пальто и осторожно повесила его на пластиковые плечики, заботливо валявшиеся на полу в ожидании гостей.

– Анна! – Прокаркал из кухни старик, – это что за херня тут на столе? Где бутерброды нормальные?!

– Зачем так грубо? – Пискнул Алексей Петрович откуда-то из коридора.

– Отец сегодня не в духе, – покачала головой Анна Владленовна и зашла в гостиную, – а у нас, между прочим, будет настоящая польская закуска! Я, значит, на той неделе видела по телевизору, что поляки делают какие-то маленькие бутербродики и запивают все это охлажденной водкой!

– Типа канапе? – Уточнила Света, приоткрыв рот. Она вошла следом за подругой и пробежала глазами по фотографии Кости, одиноко стоявшей в центре стола. Женщина подумала, что если бы не черная лента в углу снимка, то могло бы показаться, что они собрались на его день рождения.

– Да черт его знает кто! – Рассмеялась Анна Владленовна, – давай, скорее мой руки, сейчас будем за стол садиться. Говорю же – тебя одну ждали.

– Больше никого не будет? – Подняла накрашенные брови женщина.

– А кого звать? – Пожала плечами она, – Лешкина мать из своей…

На кухне кто-то прогремел тарелками.

– …не поедет, прости за мой французский, – закончила Анна Владленовна, – патлатые дружки Костика мне здесь не сдались, знаешь ли. А эту барышню, которая пару раз у нашего подъезда терлась, я и на сто метров близко не подпущу! А кого еще звать? Вон дядька его, брат Лешкин, хоть раз бы нам на Новый год открытку отправил! Я его как дура первые пять лет поздравляла, а он хоть бы что! Спрашивается, на открытку разориться жалко? Деньги бережем на звонок телефонный? Нет, я вот ни за кем бегать не собираюсь, я себя не на помойке нашла. Ну все, заболтала я тебя, иди, давай, руки мой, там курица стынет в духовке. Раскошелились сегодня, будь здоров.

– Может, тебе…нужна помощь? – Заботливо спросила Света, – я имею в виду, финансовая…

– Господь с тобой! – Отмахнулась она, – вон, Лешка на двух работах шарашит, совсем плохо будет – так третью пусть берет. Я ему все время говорю – что ж ты увалень сидишь на печи – видишь же, денег в семье нет! Он мне ноется, что он и так на три пота исходит каждый день, но я-то знаю, чем он занимается.

– Чем? – Вздрогнув, спросила Света.

– Сидит свои судоки целыми днями решает, чем же еще, – хмыкнула Анна Владленовна, – ой, я, значит, вчера альбом с фотографиями смотрела, ну чтоб выбрать Костику на могилу, ну и нашла наши свадебные фото с Лешкой. Ой, какой он раньше был! За ним же все девочки бегали в школе, можешь поверить?