– М-да? – скептически протянули из зала. – Моя двухлетняя племянница точь-в-точь так же рисует себя с сосиской: «Танюся кушает».

По аудитории прокатился смех.

– Как вы определили, что это изображение женщины? – спросили с задних рядов.

– Во-первых, очевидно, что изображенный человек одет в платье… – начал Савченко.

– Совершенно неочевидно, – выкрикнули из аудитории.

– Затем, – повысил голос Савченко. – На голове у него вы можете увидеть такие петельки, вроде рожек. Это концы платка. Женщины там завязывают платки концами наверх, надо лбом. Так что, это совершенно точно женщина…

– Если, конечно, это не инопланетянин с антеннами, – меланхолично откликнулся председатель нашей секции, молодой, но очень ехидный доцент Кукунин.

Докладчик покраснел от гнева и стиснул зубы. Я сидел на втором ряду и отчетливо видел, как вздулись у него на лбу толстые сосуды – будто веревки под кожей протянули. Я думал, что приезжий сейчас разразится гневной речью и втолкует аудитории, что они не правы, защитится, объяснит, приведет окончательные доводы, но он смолчал и ничего в свою защиту не сказал, только раздраженно сунул пакетик со своей драгоценной берестой назад в дипломат. Его проводили под тихие смешки и забыли почти сразу же, увлеченные разразившейся бурной полемикой с защитниками теории одного нашего местного шизика-профессора, доказывавшего, что Ермак Тимофеевич, отправляясь в Сибирь, искал путь в Америку. Итак, молодая научная поросль не сочла Александра Савченко достойным внимания, но я заинтересовался и подошел к нему в обеденный перерыв.

Приезжий, действительно, оказался спесив и строил из себя невесть что, но информация у него была, я это чувствовал. Он ее тщательно скрывал, хоть его и распирало похвастаться. Было похоже, что за душу Сашки Савченко боролись не ангел и бес, а два беса – бес хвастовства и бес жадности. Постепенно, ох, как постепенно, он открылся мне. Но для этого мне нужно было вначале протусоваться с ним всю нашу конференцию, потом приехать в Новосибирск на их конференцию, а затем еще все лето переписываться по электронной почте. В конце концов, он почувствовал, что в моем лице заполучил верного оруженосца. Мы вместе – насколько слово «вместе» вообще применимо, когда дело касается Сашки Савченко, – составили план экспедиции, обещавшей стать сенсацией начала XXI века.

Я поклялся страшной клятвой («На клинке, и на черенке ножа, и на имени бога чудес», – как сказал бы любимый Сашкин поэт), что буду молчать, и что никто больше не прибьется к нашей группе и не примажется к нашей будущей славе. Но клятву я не сдержал. И вот теперь мы путешествуем в обществе двух женщин, которых Сашка на полном серьезе считал существами, стоящими на более низкой ступени развития. «Знаешь, дорогой, – говорил он мне как-то, – обыватели могут что угодно плести, но мы-то историки, мы-то понимаем: женщины получили право голоса только потому, что кому-то нужны были избирательные голоса. То же самое было с неграми – они получили гражданские права не потому, что белые вдруг признали их равными себе, но потому, что кто-то проигрывал на выборах и ему позарез нужны были новые избиратели. Политики и дождевых червей объявят разумными, если дождевые черви обеспечат им электорат». Что еще можно сказать о Сашке Савченко? Он любил Киплинга. Он жил в центре России в начале двадцать первого века и чувствовал на своих плечах бремя белого человека.

К вечеру тревога моя немного рассеялась. Все это время девчонки держались хорошо. Сообщение мстительного Сашки, что он не ожидал их приезда и поэтому снял для нас на ночь только одну комнату в жилом доме неподалеку от вокзала, они восприняли нормально, без жеманства и капризов. Более того, пока мы с Сашкой устраивались на ночлег, курили, общались и разминали ноги, они успели куда-то сбегать и возвратились с кучей разной еды. Если б не они, мы бы, наверное, легли спать голодными.

Смирившись с неожиданным прибавлением семейства, Сашка взял себя в руки и уже спокойно, словно в душе его не кипела обида, устроил вечером ориентировочное совещание. Девушки должны были знать общий план экспедиции, просто потому что иначе они доставили бы слишком много хлопот. Только по этой причине. Мы расселись вокруг стола, на котором была разложена карта Новосибирской области.

– Деревня называется Гнилая Елань, – начал Сашка, тыкая пальцем куда-то в середину большого зеленого пятна. – Через болота на северо-запад от села Тургаева километров на вскидку сто. Отрезанная от всей цивилизации точка, никто не знает точной цифры, но не больше сотни жителей.

– Почему неизвестна точная численность, у них что, перепись не проводится? – спросила та, что повыше и посимпатичнее – Лена. Спрашивала она строго, будто Сашка лично был в этом виноват.

– Сто километров? Всего? и уже отрезаны от цивилизации? – недоверчиво протянула курносая белобрысая Маринка.

– А кто там перепись проводить будет? – отвечал Сашка Лене. Вопрос Марины он просто презрел, даже не посмотрел в ее сторону. Я его понимал: она до смешного недооценивала проблем передвижения по болоту. Сто километров – это было значительное расстояние в местах, где танк не проползет и бронепоезд не промчится. Сто километров при отсутствии дороги отдаляли населенный пункт в болоте от цивилизации надежнее, чем двести километров пустыни Сахары.

– Местная власть – я не знаю… Кому-то они территориально принадлежат? – продолжала Лена.

– Наверное, принадлежат, но только кто ж туда попрется их пересчитывать? Туда только на вертолете можно добраться или пешком – трое-четверо суток по болоту. Кому из местной власти охота туда шкандыбать?

– А у них, это, хоть паспорта есть? – снова встряла Марина.

– Сомневаюсь, скорее всего, нет.

– И как они живут?

– Натуральным хозяйством. Ну, практически натуральным. Приходят два раза в год в ближайшую деревню за керосином, спичками, солью, ножами, патронами, рыболовными крючками…

– Водкой?.. – подхватила Лена.

Сашка пожал плечами.

– Если хочешь, на месте спросим у продавщицы из сельпо, она нам выдаст полный список. Они все время берут одно и тоже.

– А одежду они делают сами или покупают?

– Сами… Покупают… И то и то. Давайте не будем отвлекаться на частности, не это главное…

– Не нужно затыкать мне рот! – перебила Лена. – Если я спрашиваю, значит, мне нужна эта информация. Я не для развлечения сюда приехала, а для работы, и если я спрашиваю что-нибудь…

– Тогда давайте будем работать! – оборвал ее Сашка. – Раз вы для работы приехали, то давайте займемся делом, а не болтовней, хорошо? Спасибо.

Лена обиженно замолчала. Сашка сделал эффектную паузу, хотя то, что он собирался нам сообщить, мы уже в общих чертах знали, поэтому и потащились сюда, за тридевять земель, чтобы потом тащиться еще дальше.

– По свидетельству жителей Тургаево, Гнилая Елань живет при матриархате, – заявил Савченко. От его тона хотелось встать по стойке «смирно»: так суров и многозначителен был его голос. – Бабы на командных ролях, мужчины в подчинении. Дети считают родство по материнской линии, точно так же происходит наследование имущества. Придержите свои памперсы: имеется обратное половое разделение труда – и это в деревне, в тайге! Мужики сидят дома: готовят, стирают, смотрят за детьми, бабы ходят на охоту, рыбачат, командуют. Бабы приходят в Тургаево за патронами и выправляют разрешения на огнестрельное оружие. Совершенно необычное социальное устройство. Потрясающая архаика с самобытными элементами. Говорят, что правит там одна шаманка…

– До них не только перепись, до них и христианство не дошло? – опешила Марина.

– Неизвестно, но местные утверждают, что у них есть шаманка. Мне рассказывали, что однажды гнилоеланские попытались прийти в тургаевскую церковь за крестиками. Но бабки в церковной лавке им не продали. Сказали, что вы, мол, некрещеные язычники, вам и незачем.

– Пардон, пардон, – на этот раз встрял я. – А этнически эти твои сибирские амазонки, вообще, кем будут?