Эти трое двинулись первыми. За ними Матасунта с Атанарихом, чуть поодаль – словно псы побитые – Фритигерн с Гелимером, а далее уже все остальные. Старая Матасунта завела песнопение, и непорочная девица его подхватила. Хриплый голос бабки сливался со звонким и чистым пением внучки. В хардусе песнопение знали не все. Кунигунда и Гуннель подхватили, да ещё несколько жён. Берта слова хвалы знала и тоже пела, хотя пение и застревало у неё в горле:

Скажи мне, всеведущий,

К дому какому

Двинулись в путь мы?

Куда нас ведёт

Дорога далёкая?

В березник идём мы,

Стоит там жилище

Великой богини,

Жизнь всем дарующей.

Ответьте же, люди,

Как имя богини,

Как называют её

В мире подсолнечном?

Люди зовут

Аирбе – Землёю,

Муж её кличет

Неба женою,

Пряхи–Куннаны –

Хозяйкою судеб,

Пахари – Щедрой зовут

и Кормящей,

Охотники чествуют

Матерью Леса,

Мудрые люди –

Жизнь подающей,

Старцы зовут

Смерти владыкой,

Мёртвые Домом

ее называют,

Все, кто живут –

Аитеи – Матерь…

Часто возле хеймов в священных рощах стояли изображения Аирбе. Но близь хардусы капища не устроишь: хаки найдут – осквернят. Хорошо, что Мать любит березники, и потому довольно прийти в берёзовую рощу и там воззвать к Подательнице Жизни и Смерти. До березника было не так уж близко. Ближе всего – на пригорке возле Белого ручья, но покуда до него доберёшься, хвалу Аирбе раза четыре спеть успеешь. Пока шествовали через бор, где не было никакой травы, ещё терпимо, потом потянулись акация и шиповник, цеплявшиеся за одежду, а потом и вовсе папоротник, такой высокий, что скрывал идущих людей до пояса. Тут уже нарушили строгость, пустили вперёд Гелимера и Фритигерна. Те накануне тут побывали, дорогу знали, а по проторённой ими тропе идти было куда легче. Побратим Атанариха девчонку, что олицетворяла юную Аирбе, на руки взял – эта бы точно из сил выбилась. Два Зубра шли вперёд, пробивая дорогу, остальные за ними следовали. Однако шли и пели, никто, даже совсем малые, не отстали. Старуха тоже устала, но топала упрямо и руки Атанариха не выпустила.

А тот, юный, тонкий, прекрасный, был похож на весеннего бога. И ступал твёрдо, прямо, спокойно – будто не по земле и траве полегшей шёл, а по утоптанной тропинке. Берта не видела его лица, но была уверена – он улыбался. И слегка поводил головой: то поднимал её и смотрел в небо, любуясь его прозрачной синевой, то на пожухлую траву и летящие паутинки, которые ему так нравились. А когда в березник вошли – то невольно потянулся руками навстречу солнечным лучам, пробивавшимся сквозь пронзительно– жёлтые кроны, будто потрогать хотел, но потом спохватился и снова опустил руки, чтобы держаться чинно и с достоинством.

А так светло и радостно было в этой роще… Будто и создана она была для того, чтобы по весне приходили сюда парни и девицы и, собирая в туеса берёзовый сок – милость Аирбе, – миловались среди белых, чистых стволов. Они вышли к источнику. Там, возле него, меж двух старых берёз было привязано толстое бревно: Фритигерн и Гелимер накануне вырубили. А от перекладины тянулась до самой земли верёвка.

Трава вокруг была заметно примята и в ней белели свежие щепки.

Атанарих повернулся к людям.

Он действительно улыбался, и голос его звучал звонко и спокойно, когда он обращался к девочке, невесте, молодой жене и старухе, которые стояли подле него – к четырем ликам великой Богини.

– Великая мать! По доброй воле я иду к тебе посланцем. Мы, фрейсы, дети твои, молим тебя: излей свой гнев на кровожадных врагов наших, хаков. Пусть падут их кони и овцы, пусть умрут их воины, да не будет у них ни еды, ни питья. Пусть болезни подкосят хаков! Оборони своих детей от смерти, которую несут с собой ненасытные враги. И пролей свою милость на фрейсов: даруй им щедрый урожай и здоровье их скоту.

Сказав это, он кротко преклонил колени перед четырьмя женщинами.

– Я готов.

Берта всё надеялась, что он будет искать её в толпе, чтобы напоследок встретиться взглядом. Но юноша смотрел прямо перед собой, не думая уже ни о чём больше, кроме того, что предстоит совершить.

Снова запели мольбу к Аирбе, призывая на головы врагов всевозможные беды, которые только в силах послать Земля своим детям. Атанарих поднялся и развернулся спиной к толпе. Девушка обвязала его ноги концом верёвки, спускавшейся с перекладины. Фритигерн и Гелимер потянули, и Атанарих, упав, проскользил спиной по истоптанной траве. Взмыл в воздух, повиснув вниз головой. И – Берта отчетливо видела – улыбался, хотя лицо его наливалось кровью. В полной тишине – только листья берёз шелестели, да где–то далеко каркали вороны – старуха, выступив вперёд, приблизилась к Атанариху и коротким, уверенным движением резанула ножом по горлу. Тело юноши судорожно задёргалось и враз обмякло – не мучаясь, он потерял сознание.

Матасунта подставила под тело сделанную из капа чашу, и алая струя со звоном ударила в дно. Когда чаша наполнилась, она подняла её и первая отпила кровь.

Старая, грозная Аирбе готова была к мести.

Передала чашу Грид. Та через силу сделала несколько глотков и, рыдая, передала девушке, привезённой из хейма. Та была серьезна и сосредоточенна. Она не жалела о юной жертве – как и подобало матери–Земле, дарующей рождение и смерть. Выпила почти всё, оставив на дне лишь небольшой глоток для девочки, Гизеллы, дочери Витегеса и Яруны, которая стояла, завороженно глядя на истекающее кровью тело. Она, кажется, не совсем хорошо понимала, что происходит. И за что Атанариха, который никогда не жалел детям лакомства, а иной раз мастерил им игрушки, убивают. И когда ей поднесли чашу с кровью, она стала плакать и вырываться. Старуха ухватила её за плечи, и силой заставила выпить алую жидкость.

А из тела Атанариха кровь хлестала на землю, стекала к ручью. Вода в нем стала красной. Мать–Земля принимала жертву неспешно и бесстрастно. Теперь уже все, кроме Берты, плакали – Атанариха в хардусе любили. И песнопения звучали нестройно, прерываясь рыданиями.

А Берта смотрела. Не рыдала. Не лишилась чувств. Не прокляла всех вокруг.

– Многие жалели Атанариха, – помолчав, сказал Фритигерн. – Говорили, что он оказался очень отважен. В бою умирать легче – там не знаешь, что умрёшь. А здесь…

Фритигерн подумал, не нашёл слова и развёл руками.

– Какая разница? – Берта почувствовала, что сердится. – Вы все живёте как щенки, определенные в жертву Кёмпе. И Атанарих, и ты, и Витегес.

Маленький Атанарих завозился, услышав материнский голос. Закряхтел, готовый заплакать.

Берта начала качать его, но продолжала, сузив глаза:

– Вот, ещё один подрастает. Он родиться не успел, а все вокруг ему уже хардусу прочат. И ты, и Теодемер, и Теодеберт, и Рекаред… даже Гелимер.

– Или ты хочешь, чтобы он в хейме остался? – нахмурился Фритигерн.

Берта кивнула:

– Хочу. Только, сдаётся, не слажу я с вами всеми…

И, горько вздохнув, закончила:

– Видно, судьба моя такая – привязываться к щенкам Кёмпе.

Воитель Атанарих идёт на смерть ради спасения народа фрейсов.

(Из сборника: «Сказки старой Фридиберты: Фрейсские героические сказания в пересказе для детей. – Арбс: Изд–во «Детлит», 2986 г.)

Много лет удавалось королю Витегесу отражать набеги хаков. Дорого платили за победу фрейсы – каждый год гибли славные и умелые воители. Всё меньше становилось в королевстве мужей, годных к воинскому служению, а всё же одолевали они жестоких врагов. Но год от года становилось хаков всё больше, и с каждым своим поражением делались они всё жестокосерднее.

Однажды прилетел к королю белый голубь с запиской от верного человека: «Великая беда идёт на твои земли. Появилась среди хаков одна хоттын, по имени Амшун. Задумала она собрать все хакийские племена под своей рукой. Племя её велико, сама Амшун злобна, как волк, сильна, как зубр и коварна, как змея. Часть хоттын ей добром подчинились. Другие – из страха покорились. А тех, кто против неё пошёл, уже в живых нет. Собрала Амшун войско великое и следующим летом пойдёт на фрейсов. Зная отвагу воинов твоих, хочет она предложить вам сдаться. Согласитесь хакам рабами быть – она вас жить оставит. Не покоритесь – всех фрейсов под корень изведёт».