– Сто раз рассказывал! Через день доберёмся до Торгового острова, сам насмотришься! Ты вот что лучше послушай. На Торговом острове закон таков – ссоры и драки запрещены.

Атанарих морщится:

Знаю! Сто раз слышал: все вокруг сразу разнимать кинутся, правому и виноватому по шее наваляют, потом платить пеню придется…

- Сто первый послушай, - ворчит Басиан, - Пени за тебя кто платить будет? Введешь в убыток. – и смеётся.

Атанарих понимает, что Басиан шутит, но улыбаться не хочется. Вздыхает раздражённо, поднимается и отходит к мачте. Достаёт меч из ножен. Тот огнём горит на солнце, и Атанарих раздражённо засовывает его обратно. За дни пути по реке он успел его на пять раз отменно наточить и до зеркального блеска отполировать. И каждую железную бляху на своей боевой куртке, и шлем…

Когда же он будет, этот Торговый остров?!

* * *

Торг шёл уже давно. Покупательница – шарообразная хака в парчовом халате, едва не ломающемся от грязи, – яростно тыкала пальцем в амфору с вином, потом, рыча и лопоча что–то, совала короткой лапой за свою жирную спину. Там, со связанными руками и палкой поперёк рта, чтоб не кусалась, стояла светловолосая женщина. Пленница была одета в грязную, порванную в нескольких местах рубаху: хаку мало волновала внешняя привлекательность товара. И то правда – не наложницу, а работницу продавала толстозадая воительница. А рабочие стати и так хорошо видны. Раба ещё молодая, крепкая, здоровая.

– Да что мне твоя дохлятина? – ласково бормотал и медово улыбался, но не уступал Басиан. – У нас такого добра в Нарвенне, что на тебе вшей.

Атанарих почесал нос, пряча улыбку. Точно. Уж на что воняли, пропотев от работы, гребцы на либурне, а такого запаха юноша отродясь не нюхал. Говорят, хаки вообще никогда не моются, а одежду таскают, покуда не порвётся и не сползёт с плеч.

– Быр–тыр–дыр! – брызгая слюной, пыхтела раскрасневшаяся хака, задирая на пленнице рубаху и показывая крепкие ноги, предлагая пощупать мускулы: мол, хороший товар.

– Отдам я тебе вино, только не за эту скотину, а вот за это! – Басиан беззастенчиво ткнул в тяжёлую золотую фибулу на массивной груди бабищи. – Ну, давай, соглашайся. Вино отменное.

– Быр–тыр–дыр! – рычала, тараща узкие глазенки, хака, мотала головой, её длинные сальные косы метались, как змеи.

– Тогда нет, – мотал головой и махал руками в ответ Басиан.

Хака, переваливаясь, сердито пошла было прочь, но видно хотелось ей купить вино. Вернулась, показала два пальца, потом на кувшин, потом на фибулу.

– Быр–тыр–дыр? – это было уже согласие.

– Идёт, – кивнул Басиан, махнул рукой, – Забирай.

Бабища отстегнула фибулу, небрежно бросила на дощатый прилавок, потом оглянулась. Две её спутницы – обе в замызганных овчинных халатах, подлетели, потащили прочь кувшины, а знатная хака со своей пленницей двинулась за ними. Басиан удовлетворенно спрятал фибулу в поясной мешочек, почесал вспотевшую шею:

– Ну, вот, другое дело, а то на что мне её пленница? Того гляди – убежит, а держать в путах – подохнет.

Атанарих подумал, что крексы в этом отношении куда более выгодные рабы – у них нет гордости. А эта – умрёт, а в неволе жить не станет.

– А не обманешь этих зверей. Плохое вино брать не стала, самое лучшее взяла, – внезапно закончил Басиан. – Избаловались. Раньше всё подряд хватали.

Тем временем хаку с пленницей остановили два мортенса*. Порывшись в котомках, достали оттуда несколько шкурок, отдали хаке. Та бросила верёвку и, равнодушно поглядывая по сторонам, вразвалку направилась дальше. Рабыня, едва её избавили от кляпа, злобно закричала вслед бывшей хозяйке. А как руки развязали – и вовсе! Кулаки сжала, рванулась вслед бывшей хозяйке, но мортенсы повисли на ней и удержали. Та опомнилась, и только плюнула вслед. Юноша невольно начертил на груди знак, оберегающий от колдовства – вдруг проклятье прилетит не тому, кому послано? Эти лесные – такие искусные, что и драться им не нужно. Нашлют порчу по ветру. Басиан тоже осенил себя знаком Солюса. И сказал не без досады:

– А наших вот не выкупают…

Помолчал и продолжил назидательно:

– Дикари эти лесные – тоже не овцы невинные. Сами рады чужое украсть. Я помню, однажды, – тогда ещё молодой был, с отцом своим торговал, – нагнали они нас на челнах. Я так и не разобрал, фрейсы это были, или мортенсы. Ночь, темно, речи я в ту пору не слишком знал… В двух днях пути отсюда. Да тем же оружием, которое мы им продали, и отняли у нас всё. И шкурки, и золото, и рабов. Ладно, хоть людей живыми отпустили. Что скажешь?

– Скажу, что молодцы, – засмеялся Атанарих, – Не надо было пускаться в путь в одиночку. Сильный берёт то, что ему даётся.

– Сильный, – добродушно проворчал Басиан. Но на Атанариха не обиделся. Сам при случае не преминул бы отнять добычу у слабого, так что же на других злиться? Ведь жив остался?

– Я вижу, тебе фрейсы по нраву пришлись?

Атанарих кивнул.

– Они нам сродни. Фрейс и Венделл – родные братья были. Мне их речь совсем легко понимать. По–нашему говорят, только неторопливо так, будто горячее во рту.

– Тогда вот с теми сейчас поможешь. Ко мне идут. Не один год я их прикармливал. Всегда оружие берут!

Басиан указал пальцем в толпу. Атанарих привстал на цыпочки, выглядывая. Невольно присвистнул – заметные люди! Одному лет сорок, а двое – немногим старше Атанариха, едва бородки пробиваются. Все широкоплечие, коренастые, как быки.

Басиан засеменил им навстречу из–за прилавка, завопил приветствия.

Старший добродушно улыбнулся, обнажая крепкие, желтоватые зубы. Махнул короткопалой, с навеки въевшейся копотью рукой. Атанарих продолжал восхищенно рассматривать покупателей. Не только ростом и статью были они приметны. На груди старшего в три ряда красовалось ожерелье. Нижний ряд – кабаньи клыки, выше – волчьи и рысьи, а вокруг бычьей шеи – медвежьи. У младших пока такого великолепия не было, но тоже не один–два клыка болтались на нитке – полное ожерелье. У одного даже медвежий коготь имелся.

– Молитвами Солюсу, – осенил себя знамением своего бога Басиан. – Что привело тебя ко мне, доблестный Рицимер?

– Мне нужно два меча и два щита, – произнёс фрейс гордо. – Мой хейм даёт Витегесу в хардусу двух воинов. Сын мой Фритигерн (он хлопнул по плечу того, что с медвежьим когтем) давно желает пойти по моим стопам. А вот племянник, Гелимер, – тому больше по сердцу оставаться в лесах. Силой не уступит Фритигерну, а из дома уходить ему не по нраву.

Видно, не одному Атанариху послышалась в словах Рицимера скрытая издёвка. Тот, кого назвали Гелимером, набычился, упрямо засопел.

– Я разве противлюсь? Раз Куннаны хотят…

Рицимер похлопал его по плечу, успокаивая, и продолжил:

– Что попросишь за твой товар, почтенный Басиан?

– Привёз ли твой отец мёд и воск? Коли так – за меч – пифос мёда, за щит – круг воска.

Фрейс кивнул. Торговаться не стал, хоть Атанарих и решил, что запросил крекс немилосердно.

Разумеется, ни мёда, ни воска с собой у фрейсов не было. Но тут часто меняли заглазно: выбирали товар, условливались о цене, потом приносили плату и забирали своё. Но сейчас Басиан заулыбался льстиво:

– Выбирай. Бери с собой всё. Знаю, доблестный Рицимер, ты скорее умрёшь, чем обманешь и нарушишь слово.

Фрейс был готов и дважды наведаться. Но басиановы слова ему польстили. Кивнул юношам: подходите. Фритигерн, нетерпеливо топтавшийся и косящийся на прилавок с оружием, кинулся и замер, растерявшись при виде ряда обнаженных мечей, льдисто сверкающих на солнце. Дрожащими руками схватился было за один – самый большой, погладил его кончиками загрубелых толстых пальцев, будто женщину ласкал, потом к другому кинулся, а там третий манит… Как тут выбрать?

– Этот попробуй, – сжалился над ним Атанарих. Парень недоумённо посмотрел на безусого юнца, но, увидев на его поясе меч, принял совет. Благоговейно, в обе руки, принял оружие, прикинул – уравновешен ли, какова тяжесть, удобно ли лежит рукоять в ладони.