Фритигерн, выслушав, перекатил желваки на скулах, раздраженно бросил напильник и наконечник стрелы на пенёк, пробурчал:

– Плохие вести принёс ты, друг. Знаю я деда: сосватал мне рабочую лошадь и, верно, уродливую. Или недоумка. Хуже – коли и страшна, и неумна.

Атанарих подошёл к приятелю и похлопал его по плечу, утешая:

– Тебе то что? Тебе её обрюхатить – и вернёшься в хардусу.

– Так её ещё обрюхатить надо, – отирая руки мокрой тряпицей, ворчал Фритигерн.

– В темноте они все одинаковы, – со смехом заметил кузнец. – А дальше не твоя печаль – дедова.

– Твоя правда, кузнец, – заставил себя улыбнуться Фритигерн. Но вид у него был невесёлый.

– А то, хочешь, я на Торговом острове куплю какую–нибудь красавицу и подарю тебе? – предложил Атанарих. Кузнец Филимер утробно хохотнул, и Фритигерн, наконец, совладал со своим огорчением, улыбнулся уже весело и хлопнул Атанариха по плечу:

– Я всегда знал: у тебя доброе сердце. Мало того, что растравил тоску! Так ещё и сумел напомнить, что на Торговый остров я не попаду, а вместо этого потащусь с дедом в его хейм!

– Ну, не хочешь – как хочешь, – шутливо развёл руками Атанарих. – Через год сам купишь.

– Год ждать! – весело возмутился Фритигерн. – Нет! Пожалуй, купи.

И предложил, хитро подмигивая:

– А то поедем ко мне на свадьбу? Ты, вроде, Зубрам не чужой. Будешь другом жениха. Заодно – засеешь несколько делянок, пока народ веселится.

– Твой дед меня не звал, – расхохотался Атанарих. – А напрашиваться – уволь, не стану!

– Правильно, будет он кормить тебя, неумеху, всю зиму! – заметил кузнец.

– Ну, чтобы наплодить ему работников, моего умения хватит! – весело возразил Атанарих. – Но не поеду. Мало радости смотреть на несчастье друга.

Фритигерн шутливо дал ему подзатыльник, и они со смехом зашагали к хардусе.

Дед привык всем у себя в хейме распоряжаться – вот и над Фритигерном вздумал полную власть взять. Куражиться начал. Не успел внук появиться – заворчал, мол, едва жатву закончили, работы невпроворот, а тут со свадьбой с этой хороводиться. Фритигерн сердце сдержал. Спросил у риха – не у деда – позволения пойти собраться в дорогу. А собираться особо не стал: меч у него при себе был – без меча воин редко ходит. Накинул кожаную куртку, да колчан со стрелами взял – охотиться придётся – и по осени, и по зиме. Остальное – в хейме найдётся, а не найдется – так пусть на себя пеняют. До первого ледка в хардусу уйдёт. Коротко простился с рихом, с Атанарихом. Дед от такой строптивой покорности только головой покачал и замолк.

Атанарих сунул Фритигерну подарок для Гелимера – кинжал, тот самый, что с тела диковинного мужа взяли, да несколько золотых бляшек, споротых с хакийских халатов. Отплыли тотчас. Сперва молчали, даже Теодеберт, который явно хотел что–то сказать Фритигерну, да тот не спрашивал. Дед тоже помалкивал – видно, боялся спугнуть строптивого внука. Только когда брод миновали и уже на середину Оттерфлоды вышли, Рекаред без обиняков сказал:

– Ты, Фритигерн, и не надейся, что для тебя, пропащего, свадьба будет, как для хорошего парня. Тем более, сейчас. Работы невпроворот!

Фритигерн, по правде сказать, обрадовался словам деда. На свадьбах весело всем, кроме жениха с невестой. Может, живи он в хейме, и обиделся бы, что ему не оказали положенной чести. А теперь… И от того немногого, без чего никак нельзя, отказался бы, не задумываясь. Больше для того, чтобы позадирать деда, спросил:

– Что же ты не дождался осени, сейчас свадьбу играешь?

Теодеберт от такой дерзости аж сгорбился, поражённый. Надо же, брат за год в хардусе забыл, как себя добрые люди ведут! А Фритигерна словно подхлестнули: вскинул голову, топорща молодую бородку, ухмыльнулся – мол, не на того ты, дед, напал. Я – великого риха воин, и не старику из хейма надо мной насмехаться. Но Рекаред видно, был готов к строптивости внука, улыбнулся хитро и ответил:

– Оттого, что боюсь, как бы не передумали родители невесты. Хродехильда красива и не бесплодна.

Не бесплодна? Это о жене можно наверняка знать, если только…

– Она вдова или порванная? – деловито уточнил Фритигерн.

– Вдовой её никто не называл, – не утерпев, мрачно бросил Теодеберт и прикусил язык. Но дед сделал вид, что не слышал его слов.

Ну, чему удивляться? Честную девушку за такого жениха не отдадут, это понятно.

– С начинкой или с козлёнком уже? – уточнил Фритигерн, стараясь говорить как можно равнодушнее.

– Была с козлёнком, да уже ту козочку волк задрал*, – охотно пояснил Рекаред. – Поле паханное, а зерном своим засеем.

Было в насмешливо–бодром голосе деда что–то худое. И Теодеберт не зря кривится. Нет великой беды жениться на той, кто не бесплодна, а что не девица досталась, и не вдова – случается такое. Но родня–то от этой Хродехильды избавиться торопится, будто от проклятой. Что–то тут неладно.

Фритигерн засмеялся:

– Дед, так мне тебе в ноги надо падать! Ты мне не невесту нашёл, а настоящее сокровище. И с кем же она так спуталась, что её готовы во время жатвы замуж отдать, лишь бы с рук сбыть?

Старик внезапно замялся.

– Отвечай, дед, – приказал Фритигерн. – А то до хардусы ещё недалеко: сигану за борт – и сам думай, что делать с моей невестой.

Он и сам не верил, что исполнит угрозу – мало ему чести будет, коли он от свадьбы сбежит. Но старик, похоже, испугался, попробовал было застрожиться:

– Разбаловался, как с дедом говоришь!

– Ты, дед, хоть и старший, – сухо ответил Фритигерн, – но я не в твоей воле, а в воле риха Витегеса. Хватит уже вокруг да около ходить, словно кот вокруг плошки со сметаной! Говори напрямую! Чем она себя так опозорила, что даже ты мне сказать робеешь?!

– Буду я перед маслёнком робеть, – буркнул Рекаред, но голос его звучал неуверенно. И, поняв это, Фритигерн вдруг почувствовал такую жалость, что перестал хорохориться перед стариком. Положил руку ему на плечо, улыбнулся и произнёс:

– Полно, дед, ответь. Никуда я не убегу. Хоть, сдаётся мне, мало чести будет от этого брака. Чем она себя так сильно опозорила?

– Она принесла от раба, – голос деда прозвучал слишком ворчливо.

Фритигерн выдохнул, сгорбился и бросил уже без малейшей рисовки:

– Ну, дед, спасибо. Значит, кроме слабых ног, у неё ещё нет ни ума, ни гордости?

Старик хотел что–то сказать в ответ, но Фритигерн не дал:

– Коли ты решил меня женить, то почему бы меня не спросить? Разве я не смог бы украсть себе хорошую девушку?

Старик вдруг опомнился, что и так дал внуку слишком много воли, позволяя разговаривать с собой, будто с равным. Прикрикнул, сжав кулаки:

– Хорошую, да только в одной рубахе, в которой ты её украл! А за этой, порванной, дали хорошее приданое!

Ну да, конечно. Приданое. Да ещё, оженив внука перед осенним урожаем, да молотьбой, да корчёвкой, дед, понятно, впряжёт Фритигерна во все работы. Есть отчего торопиться!

– Тебе, дед, приданое важнее моей чести, – обозлился Фритигерн. – Опозорит ведь меня эта гулящая! Если уж не погнушалась перед рабом завалиться, то кто поручится, что перед всеми мужами не станет ноги задирать?

– Я ей не дам тебя бесчестить! – попытался успокоить внука Рекаред и, показывая, что собирается сделать со снохой, коли та загуляет, сжал кулаки – старчески костлявые, но всё ещё тяжёлые, огромные, и потряс ими в воздухе.

– А то углядишь ты за блудливой бабой, – обречённо махнул рукой Фритигерн. – Ладно, я слово дал тебе, что назад не поверну. Будет ноги задирать – продам хакам на Торговом острове. А свадьба… Оно и хорошо, что быстро – мне стыда меньше перед всеми.

Старик кивнул и, успокоившись, почувствовал к внуку жалость. Тронул его за плечо, доверительно посоветовал:

– Верное средство есть… Коли ты не рассолодеешь с нею. В первую же ночь поучи, как следует.

– Сам разберусь, дед, не маслёнок уже, – буркнул Фритигерн. – А Теодеберта что на пару со мной не женишь? Не нашёл падалицы?