– Скажи, что я в лес ушёл. Сдаётся мне, дед захочет меня из хардусы забрать.

– Ты ж клятву давал! – не понял Атанарих. – Кто тебя отсюда заберёт? Ведь не раб!

– Ничего хорошего мне от его приезда не будет, – выдохнул обреченно Фритигерн. – Упросит, старый, чтоб рих меня отпустил…

Атанарих кивнул, поняв, что спорить бесполезно, но всё же переспросил:

– А если ты ошибся?

– Тогда я буду у кузнецов на берегу, – ответил Фритигерн и, едва дождавшись согласия Атанариха, припустил прочь.

Венделл вышел встречать названную родню. Теодеберт, сидевший на вёслах, увидев его издали, широко заулыбался. За прошедший год он вырос на пол–головы, обзавёлся усами и бородкой. Выглядел уже не юнцом, а почти мужем. А вот Рекаред сдал – вроде уже не жильцом этого мира был: седой, бледный и весь в белом. Но как до брода дошли, старик выскочил в воду и показал, что за год не ослабел ничуть. И Атанариха приветствовал сердечно: сгрёб в объятия и призвал всех богов, дабы они благословили этого юношу. Но едва выпустил – враз приветливость оставил и спросил с вечной своей издёвкой:

– А порченый наш где?

– С утра куда–то ушёл, в лес, кажется, – не сморгнув, отозвался Атанарих.

Мол, откуда было ведать, что вы приедете?

Старик, кажется, что–то заподозрил, но вида не подал, только улыбнулся тонкими бескровными губами – всё равно Фритигерн никуда не денется.

Пока поднимались с прибережья, Атанарих расспрашивал о положенном: как поживают, каков вид на урожай и прочее. Старик солидно отвечал. Поживали, если не считать нежданно случившуюся утрату, неплохо. Гелимера в ту же осень, как спасся он от хардусы, женили. Женщина ему досталась не шибко красивая, но покладистая, здоровая и работящая. И в начале лета привела уже в семью крепкого телёнка*, которого назвали Одальзиндом. Рекаред сделал Гелимера своей правой рукой и не скрывал уже, что передаст ему старшинство. Алатей, калека, смирился с этим. А Гундобальд с Теодемером, понятно, противятся. Но то их дело – не по нраву, так пусть выделяются и сами хозяйствуют. Коли Куннанам будет угодно, он, Рекаред ещё годков пяток протянет и Гелимера в обиду не даст. А там все привыкнут, что внучок хозяйством распоряжается, потому как те трое, конечно, не вовсе пустые люди, а такой сметки, как у Гелимера, у них и вполовину нет. Юный Теодеберт держался поодаль и только поглядывал тоскливо. Дед, оглянувшись на него, похвастал:

– Я ему так и сказал: коли пойдёшь в хардусу, так сперва меня зарежь. А коли ты такой трус, что не осмелишься – я сам себя жизни лишу, но перед смертью, и не надейся – не то что не благословлю тебя, пустоголового, а прокляну.

Атанарих понимающе посмотрел на юнца. Никому в голову прийти не могло, что Рекаред будет бросать слова на ветер. Мало удивительного, что Теодеберт смирился. Рицимера, который мог бы поспорить с норовистым стариком, рядом не было. И уже не будет.

– Потеря ваших сородичей – большая утрата для хардрады. – почтительно произнёс Атанарих, – Не было у нас воинов сильнее и отважнее. За то им вечная слава.

– Что слава? – проворчал Рекаред, – Что толку от трупа? Сгубило это проклятое место лучших из моих сыновей и племянников.

Атанарих про себя не согласился, но спорить со стариком не стал. Тем более, они добрались до хардусы, и многие вышли встретить деда и отца славных воинов. А тот словно и не видел почестей – шёл, белый и мрачный, к гулагардсу.

Риха уже известили о приезде старика, и он стоял на крыльце, в красном плаще поверх повседневной одежды. Ждал.

Старик немного помедлил с приветствием, потом всё же поклонился, но не заговорил, покуда рих не ответил поклоном на поклон, будто старый Зубр был равен ему честью. Витегес пригласил всех в дом. Яруна принесла холодное мясо и пиво.

Старик почти не притронулся к угощению и сразу приступил к разговору, ради которого ехал.

– Сам видишь, рих, какой урон понёс мой род. Такая рана не скоро затянется.

Спорить было не с чем, Витегес согласно наклонил голову.

– Позволь мне хоть немногим прореху подлатать, – продолжал неспешно Рекаред. Рих вскинул бровь, выжидая, что скажет старик. Лицо его было спокойно и непроницаемо.

– Я полагаю, мало чести будет мне и моему роду, и никакой удачи не станет, коли я попрошу у тебя Фритигерна из хардусы. – произнёс Рекаред с показной покорностью. – Хотя не буду отрицать – я бы мечтал о том, чтобы Фритигерн трудился в моём хейме, а не рисковал головой в твоей хардусе. Но он клялся тебе. Боги глухи к молитвам нарушивших клятвы. Пусть он остаётся воином.

Атанарих перевёл дыхание. Рих молчал, выжидая. Догадался, что старик будет просить освободить его род от обязательства давать мужей в хардусу.

Теодеберт вовсе извёлся, извертелся, моляще поглядывая на риха.

И верно, Рекаред заговорил именно об этом. Атанарих впился взглядом в приветливо–сострадательное лицо Витегеса и, сам не зная почему, понял – откажет. Может не впрямую откажет, но не согласится. Витегес дал старику высказать всё. Помолчал, будто размышляя над нелёгкой задачей, а потом ответил с показной печалью:

– Я бы рад был обнадёжить тебя, Рекаред. Но всё, что я могу – это не тревожить Зубров, покуда возможно обходиться людьми из других родов. Мало верится, что будут столь долгие мирные времена, чтобы я мог щадить вас в обход прочих. Прости меня, Рекаред. Пусть юный Теодеберт остаётся в хейме этот год. А коли повезёт, то и в следующий. Но если будет в нём нужда – отдай его в хардусу без промедления.

Теодеберт явно не знал, радоваться ему или огорчаться. Он–то надеялся, что уже эту зиму не засидится в хейме!

– Что же, кому не дано получить всё, – вздохнул Рекаред, – пусть радуется малому. Спасибо и на этом, рих Витегес. Но это не всё. Повели Фритигерну эту осень и зиму прожить в хейме. Я отпущу его, едва только настанет весна и пройдёт ледоход. Но отдай его роду на этот срок.

– Зачем это тебе, почтенный Рекаред? – непонимающе улыбнулся Витегес. – Он и так не сгинет теперь – вряд ли случится новый набег. Работы на полях подходят к концу – ты же справлялся с ними раньше? Я не брал из твоего хейма новых людей!

– Я сосватал ему невесту. Пусть он пашет и засевает это поле, пусть даст моему роду новых детей, – без обиняков произнёс старый Зубр. При этих словах Теодемер вспыхнул и потупился, будто его старшего брата ждало не брачное ложе, а рабство, а он ничем не смог помочь ему. Витегес это тоже заметил и слегка прищурился, недоумевая. Но всё же не стал возражать:

– Что же, этому я препятствовать не стану. Забирай внука, не мешкая, но по прошествии ледохода он должен вернуться в хардусу.

Атанарих подумал, что если жена Фритигерна забрюхатеет, он, может, и раньше прибежит – на лыжах. Но что же Теодемер так мается? Сам что ли глаз на ту девицу положил? Нет, на это мало похоже. Должно быть, уродина, каких поискать. Эти мужланы считают, что ушедший в хардусу – всё равно, что покойник, и на верное вдовство отдадут только ту, у которой вовсе надежды на свадьбу нет.

Тем временем Витегес повернулся к Атанариху и приказал:

– Найди своего друга и скажи – я велю ему прийти ко мне. Ты же, почтенный Рекаред, и ты, Теодеберт, оставайтесь у меня в гостях, ешьте и пейте в своё удовольствие. Или вы желаете пойти в хлайвгардс и там оплакать своих сородичей?

– Я отправлюсь в хлайвгардс, доблестный Витегес, – произнёс старик, вставая. – Давно сердце моё гложет горе, и надо облегчить его слезами.

Фритигерна Атанарих нашёл у кузнеца Филимера. Тот сидел на низкой скамье и старательно точил наконечник стрелы. Ещё несколько лежали перед ним на пеньке. Видно, что собрался сидеть тут долго.

– Твой дед, конечно, ничего, кроме земли да хейма знать не хочет. Но не настолько презирает он нашего риха и хардусу, чтобы просить тебя из хардрады, – с порога заявил Атанарих. – Впрочем, удача твоя не столь велика. Он где–то нашёл тебе невесту, при упоминании о которой Теодеберт кривится, будто хлебнул скисшего пива! Рекаред хочет забрать тебя до ледохода, чтобы ты прожил в хейме и обрюхатил эту корову.