Помнится, Атанарих не сдержал своего удивления, но рих Витегес подошёл к нему и пояснил, что хаки гордятся своей неприхотливостью в походах. Даже прославленные биё, имеющие много скота, в походах спят под открытым небом, постелив толстый войлок и положив голову на щит. Только хоттын могут жить в шатрах, не боясь упрёков в изнеженности.

– Если напасть на такой стан на конях, – ответил Атанарих, – ничто не помешает добраться до шатра хоттын.

– Зачем? – хитро прищурился Витегес.

– Убить хоттын – тогда её хардрада разбредётся. Всегда так бывает.

– Но как ты преодолеешь стену? – Витегес явно знал ответ, и спрашивал молодого воина, желая его проверить. Атанарих, польщённый тем, что рих заговорил с ним, указал на пару повозок, которые хаки откатывали всякий раз, когда шли на приступ.

– Они меньше, легче, стоят иначе – если что, Зубры смогли бы их откатить.

Витегес рассмеялся, а Видимер Сокол, сидевший у дальней стены забрала, укрывшись от дождя щитом, хмыкнул и сказал:

– Смотри, рих, ты думаешь заедино с безусым юнцом.

– Не оттого ли, что даже безусому юнцу ясно самое простое решение? – весело отозвался рих.

Атанарих навострил уши, поняв, что Витегес уже обдумывал вылазку. Но разговора об этом больше не было. Вскоре дождь кончился, небо посветлело, и хаки затрубили сбор. Атанарих помчался на своё место, едва не упав на скользкой после дождя лестнице.

За эти дни Атанарих ни разу не вынул из ножен меча. Копьём обходился.

За эти дни решётка, которую смастерил Одоакр, ни разу не была опущена. Высоко поднятая над воротами, торчала, как нелепое украшение.

За эти дни Атанарих много раз думал, что зря тратил время, обучая воинов умению держаться в седле, словно хака. Да и биться мечом редко кому приходилось. Не было в том нужды!

На дюжину и третий день биё Вашьяз долго дразнила воинов хардусы. И многим стоило труда сдержаться и не принять её вызов. Не добившись своего, Вашьяз повела на стены хардраду. И такова была её неудача, что какая–то стрела всё же заткнула её поганую глотку. Вашьяз унесли, после чего хаки бросились на стены с такой яростью, какой от них не видели даже в первые дни. Витегес велел поднять и поставить на стены Второй правый дом, иначе не удалось бы сдержать натиска.

Отбиваясь копьём, Атанарих вдруг понял, что не видит на стене Куницы. Переживать за друга было некогда, но мысль, что Аларих ранен или убит, едва не стоила жизни самому Атанариху. Не прикрой его Аттан Лось, срубили бы.

Потом в стане хаков забили бубны, и раздался рёв рожка, дававшего знак отступить. Берта принесла напиться, и лицо её было тревожным. Атанарих спросил, где Куница:

– Жив он, – мрачно ответила Берта, – Витегес зовёт тебя в Правый дом.

Наскоро отерев лицо от пота и крови, Атанарих поспешил на зов. Там уже были многие, и Аларих Куница (хвала Кёмпе – живой и здоровый!) тоже.

– По всему видать – Вашьяз мы убили. Значит, сегодня её будут оплакивать и устроят тризну в честь благородной биё. – пояснил Рицимер. – Значит, сегодня мы выйдем из хардусы и попробуем убить Бури.

Несмотря на усталость, Атанарих радосно вскрикнул, ударяя в ладоши. Над этим никто не засмеялся – все в доме были радостны. Даже Видимер, всем видом показывавший, что считает затею опасной и потому бессмысленной.

Потом Витегес, сидевший у стола, поднялся, и все стихли, готовые слушать его.

Самым ловким и неслышным охотникам надлежало выйти из хардусы пешими. Обогнуть стан, запалить кибитки, угнать или распугать коней, пасущихся дальше по лощине, у Ближнего Староречья, где удобные водопои и богатые травой луга. А потом, не ввязываясь в бой, лесами пробираться на Белый холм и там ждать конца набега. Обоим первым и второму правому дому, как разгорится пожар, выйти из хардусы на конях и напасть на стан. Зубрам – откатить повозки и оберегать проход до самого конца боя, остальным – ворваться в стан. Атанариху, Алариху Кунице и Урсиману Медведю, которые выказывали особое искусство в верховой езде, велели отобрать четверых или пятерых человек. Им – каждому во главе своей малой хардрады - предстояло пробиться к шатрам хоттын и запалить их. Честь поджечь шатёр Бури досталась Алариху, Урсиман должен был добраться до Геленчик, а Атанарих – до Юлдыз. Чтобы загорелось наверняка, Одоакр наколдовал какой–то особый вар, и разлил его в рыбьи пузыри. Стоило упасть на него хоть малой искре, он вспыхивал, словно сухая солома. На воротной решётке хотел стоять Одоакр, но Витегес не велел колдуну даже показываться из Вейхсхейма. Хотел поставить на забрало Прехту, но тут Одоакр упёрся. Решётка была вверена старшему сыну Одоакра Вульфзигу и его брату Алавиву.

– Третьи дома и второй левый дом пусть сейчас идут на переднюю стену. Они же ночью будут беречь хардусу, – сказал под конец рих. – Над ними старший будешь ты, Видимер.

Сокол вскинул бровь, возражая:

– Ты сам пойдёшь с воинами?

– Где же ещё должен быть рих? – Витегес говорил спокойно, без заносчивости, и оттого всем стало понятно, что всё давно решено. – Бой будет слишком опасный, чтобы я остался в хардусе. И если удача покинет меня – ты будешь хорошим рихом.

Видимер прикусил губу, сдерживаясь, но поклонился. Витегес продолжал:

- Аутари. Коли нас останется слишком мало, ты поедешь по хеймам, и приведёшь новых людей. Не рабов и не маслят, а тех, кто давно носит меч! А теперь – есть и отдыхать. Ко второй трети ночи все должны быть готовы.

Хаки не ждали вылазки. Знали, что воинов в хардусе мало, что каждый на счету. Знали, что подмоги воинам ждать неоткуда. Считали фрейсов плохими всадниками. Потому и провожали знатную биё к грозной Эрелик пышно. Сложили погребальный костёр – сполохи его были видны из хардусы. Пока горело тело (ветер нёс на хардусу вонь палёного мяса), устроили тризну. Ночная тьма ещё оглашалась звоном бубнов и горестными хмельными криками, когда, перебравшись через стены, вышла из хардусы дюжина смельчаков. Пятеро из них были воины, остальные – ещё не опоясанные мечами маслята. Для порученного им дела не нужны были сила и умение вести пляску мечей.

Наконец, настало время перед рассветом, когда тьма сгущается, и сон людей особенно крепок. В сгустившейся тьме небо над лесом пошло красными всполохами, взвыли яростно волки, заржали испуганно кони вдали, раздались первые крики, затрубил тревожно один рог, затем его клич подхватили другие. И поднялся над хакийским станом многоголосый шум – словно воронью стаю потревожили.

И тогда спустился с забрала рих Витегес, надел шлем, приказал отворять ворота. Помчались, разрывая факелами ночную тьму, на потревоженный хакийский стан воины из хардусы. Впереди – Зубры, мощные и тяжёлые, за ними – Витегес и прочие.

Никто не обольщался надеждой, что удастся надолго отвлечь хаков. Но всё же, прежде, чем враг понял, что нападают не со стороны леса, а в лоб, да ещё верхом, фрейсы успели подлететь к кибиткам. Спешившись и вцепившись в борта повозок, стоявших чуть наискось по отношению к прочим, Зубры сдвинули их с места, и поволокли, осовобождая проход для всадников.

Хаки, сперва бросившиеся к дальнему краю стана, поняли, что их одурачили и хлынули навстречу фрейсам. Но те, яростно выкликая «Кёмпе! Кёмпе!» рвались к белым шатрам и разноцветным бунчукам. Впереди – словно стрела, входящая в живую плоть – рих Витегес. Жеребец, названный Фрьёндсом, Другом, не подвёл. Он легко вставал на дыбы и бил копытами, наседая на людей, будто на спине его сидел не могучий муж, а легковесная хака. Витегес разил направо и налево кованой дубиной.

– Кёмпе! Кёмпе!

Но смятение недолго владело биё. Не уподобились хаки испуганным уткам или осторожным гусям. Навстречу фрейсам уже неслось пронзительное:

– Ха–ак! Ха–ак!

Никто из фрейсов не ждал, что с лёгкостью доберётся до шатров. Это только поётся, что спешенные хаки – будто стрижи на земле. Нет, они отлично знали, как биться пешему против конного. Атанарих едва успел стоптать одну и срубить другую биё, как третья кинулась на него со спины. Хорошо, что сзади шёл Бадвила и прикончил гадюку. Атанариху некогда было благодарить – он рванул дальше, рубанул ещё одну, сцепившуюся с Адхельмом Рысью. Встретил щитом стрелу, ещё две тенькнули по замотанному бертиным убрусом шлему, сорвали ткань. И ладно! Пусть все видят его золотой шлем!