– Хитрая ты, Берта, – протянула Ингельда. – Как только додумалась?

– Так у неё есть время думать, – съязвила Кримхильда, – Все болтают, зубы скалят, а она сидит и думает, да работает, не разгибаясь. Не то, что ты, полоротая!

– Что, уже сшивать будешь? – возвращая ей рукоделие, спросила Гуннель.

– Вот, рядок завершу по подолу, да и буду сшивать.

– По подолу! – покачала головой Линда. – Сказала бы – у пояса!

– Закончить бы сегодня вечером – сил нет, как измотал этот наряд! – вздохнула Берта.

– Нет, не закончишь, – заметила Линда, – Атанариху мало понравится, если ты будешь занята холстом, а не им.

– С этим трудно не согласиться! – отозвалась Берта. Забрала ткань и, расстелив её на коленях, принялась шить, кладя плотно друг к другу стежок за стежком. По чёрному вышивать – хуже некуда, ниток не видно – как глаза не полопаются? А белые и алые полосы уже все плотно расшиты. Потрескивал огонь в очаге и жирниках, жужжали веретёна… За занавеской, проснувшись, заскрипел было сын Грид, и стих – мать сунула ему в рот коровий рожок с разведенным козьим молоком – своего ей не хватало…

Хлопнула дверь в сенях. Обивая с ног снег, вошла Ратберга из второго левого дома. Шагов за пять начала почтительно кланяться, а приблизившись, завела медово:

– Пиво подходит к концу, Яруна. Дай мне солоду и ячменя.

Рихова подружка недовольно поморщилась. Она только что только что пропустила уток и теперь старательно подбивала его в холст, висящий на ткацком стане. Бросать работу не хотелось. Ратберга, поняв, что время выбрано удачно, умильно улыбаясь, предложила:

– Ну, можешь дать мне ключи и наказать, сколько взять.

Яруна было потянулась к связке, приколотой к фибуле на груди. И спохватилась, нахмурилась, бросила короткий взгляд на ткацкий станок, на почтительно склонившуюся Ратбергу:

– Нет. Прошлый раз я думала, ты возьмёшь ровно по две мерки того и другого, а ты взяла по три.

– Так я и пришла позже… – заспорила было Ратберга.

– Ничего не позже. Мы варили пиво на полнолуние, и сейчас луна снова почти полная, – настаивала Яруна, – Кончилось, как обычно. Знать, ты не бережёшь запасы, даёшь всякому маслёнку, едва он запросит.

– Разве я слишком щедро распоряжаюсь вверенным мне добром? – удивилась Ратберга. – По осени…

– Сейчас не осень, – отрезала Яруна. – Я уже давно сказала, что покуда козы дают достаточно молока, давай один день пиво, а другой – молоко! Сдаётся мне, что и вчера, и третьего дня было пиво! Рих, вернувшись, не похвалит меня, коли я не сберегу запасы до самого лета!

– Никто не говорит, что ты небережлива, Яруна, – упиралась женщина, – Мужи и так жалуются, что ты моришь их голодом!

– Мужи? – Яруна аккуратно пристроила челнок в развилку на столбе ткацкого стана и всплеснула руками, – Я не слышала, чтобы Аутари и Одоакр жаловались на меня. Или ты хочешь назвать мужами тех желторотых, что едва отрастили тощие бородки? Нет, Ратберга, не будет такого, и тебе я не советую совать нос в мои дела.

Ратберга вспыхнула, но ничего не ответила. А Яруна, пропуская меж нитей основы новый уток, продолжала сердито.

– И запомни: тебя, раз ты такая добрая и щедрая, следовало бы проучить. Не давать тебе ни ячменя, ни солода до той поры, пока не подойдёт срок.

– Но что я дам мужам? – Ратберга испугалась.

– Хоть воду! – фыркнула Яруна. – У меня всё отмерено так, чтобы мы не знали голода до нового урожая.

Ратберга оглянулась вокруг, ища поддержки – на старую Кримхильду, что стояла у соседнего ткацкого стана. Надеялась, что та хотя бы из соперничества скажет слово поперёк Яруны. Но старуха, слушая молодую хозяйку, лишь одобрительно кивала.

– На Винтрусбрекк ты будешь так же жадна на еду и питьё? – не собиралась уступать Ратберга.

– Будешь такой доброй за моей спиной – придётся! – отрезала Яруна. – Тебе–то хорошо быть доброй! А я, выходит, плохая, голодом всех морю?

– Никто не говорит это, – поддержала рихову подружку Гуннель, – На столах вдоволь мяса и рыбы. А кому не по нраву – так только скажи Венделлу, что мало еды – он, небось, уже засиделся в хардусе и с радостью устроит охоту…

Женщины дружно закивали. Яруна гордо вскинула голову. Ключи на её груди победно звякнули. Повернулась к Кримхильде.

– Скажи мне, матушка, – спросила подчёркнуто вежливо, – Лучше ли сберечь лишнюю мерку зерна до долгих ночей, или пожалеть эту расточительницу?

– Дай ей одну мерку, – предложила Кримхильда, – Не стоит оставлять мужей без питья.

Ратберга скривилась и всё же вяло заспорила, говоря, что возиться из–за одного ушата толку мало. Но Яруна была непреклонна, и Ратберга сдалась.

Рихова подружка величаво спустилась с помоста и пошла к двери. Ратберга поплелась за ней, как побитая. Едва обе женщины вышли, все оставшиеся расхохотались.

Кримхильда покачала головой, потом посмотрела на Гуннель и, словно младших женщин рядом не было, сказала одной ей:

– Похоже, зря я боялась, что рих оставил ключи молодой хозяйке. Она разумна и рачительна.

Гуннель невозмутимо кивнула:

– Это верно, нам уже недостаёт проворства. Яруна молодая, везде поспеет. А где не умеет, там не боится лишний раз спросить совета у нас, старух.

– А всё же, – невинно улыбаясь, сказала Линда, – Ты, Кримхильда, никогда не была столь жадной на еду, как Яруна.

Женщины опять залились ехидным смехом.

* * *

Третий короткий день месяца кюльда*, самого студёного и тёмного в году, начался обычно. Был он солнечный и холоднее прочих. Атанарих с первыми лучами солнца вывел своих парней на воротную стену. Привычно разбил на две хардрады. Меньшую отправил на стену, вооружив длинными жердями. Остальным надлежало брать хардусу. Сам тоже встал на сторону оборонявшихся. Вскоре бой закипел не на шутку. Когда малец Хродхари прибежал на стену, и стал звать Атанариха, тот не сразу обратил на него внимание, и только поняв, что в вейхсхейме радостно кричат и бьют в сосновое било, затрубил отдых.

Следы кабанов видели на Красной гриве, чуть дальше излюбленного Атанарихом Альисова лога.

Айвейс и Трор! Ещё вчера люди поговаривали, что Кёмпе гневается, увёл отовсюду кабанов. И тут они прямо под боком! Пройди сегодня утром Атанарих чуть дальше лога – и он увидел бы кабаньи следы! Третьего дня добегал до Красной гривы, а сегодня поленился! Атанарих стоял, тяжело переводя дыхание, а тем временем Хродхари уже всех не на раз обрадовал, и Фритигерн, лениво облокотясь на стену, басил:

– Боги к нам благосклонны, раз послали кабанов жировать у самой хардусы! Знать, сегодня нам поститься, а с утра пойти по льду Хоринфлоды, да стать у двойной сосны…

Атанарих вспыхнул: Зубрёнок, никак, считает, что он возглавляет охоту? И наговорил бы наглецу, да Аутари – когда только успел подойти и всё заметить? – положил ему руку на плечо и спросил:

– Атанарих, что скажешь?

Что тут можно было сказать? То, что Фритигерн уже сказал: поститься сегодня, а наутро выступать. Чтобы не повторять слово в слово за Зубрёнком, стал расспрашивать мальца, где видел следы, и куда стадо шло. Выходило, что хоть ветер и неудачный, но если зайти не со стороны Альисова Лога, а сделать крюк и бежать сперва по Оттерфлоде, а потом уже и гнать на засады – то, может, и пошлёт Кёмпе удачу. Фритигерн сказал, где лучше всего охотникам стать. Место, и правда, выбрано лучше некуда. Но сразу согласиться с Зубрёнком? Атанарих оглянулся на Аутари и спросил:

– Где бы ты устроил засаду?

Тот, разумеется, назвал раздвоенную сосну на берегу Хоринфлоды, но согласиться с ним было уже не стыдно.

– Так и будет, – кивнул Атанарих.

Фритигерн по–бычьи опустил голову, и желваки под бородкой знакомо перекатывал, но молчал. И Атанарих продолжил увереннее.

– Там такое место, что загонщикам придётся непросто, – сказал он. – Я бы поставил во главе их Фритигерна…

Зубрёнок испугался, и не смог скрыть этого. Атанариха эта маленькая победа вполне удовлетворила, и он сменил гнев на милость: