Наскоро вытирая подолом руки, Берта кинулась к дому. Оттуда уже выскочила девчонка, протянула укутанный в ветошь горшок с угольями. Лицо у неё было испуганное. Берта торопливо кивнула ей и побежала к реке.

Из бани пахнуло травами, деревом и холодом – прошло несколько дней с той поры, как в ней последний раз мылись. Торопливо осенив её знаком, отгоняющим спутников Холлы, Берта шагнула внутрь. В бане было маленькое окошко, но сейчас его плотно закрывала вставленная в пазы доска. Осторожно поставила возле ойфена* горшок, нашарила заготовленные бересту и лучину, запалила одну - сразу стало веселее.

К той поре, как старуха и Фледа привели стонущую и едва переставляющую ноги Грид, огонь успел разгореться и прогнать из баньки холод. А Берта застелила травой и холстом лавку и повесила над огнём котёл с водой – греться.

Грид ступала осторожно и неуверенно. Лицо у неё было совсем белое, и глаза остановившиеся не то от боли, не то от страха.

– Ну чего ты испугалась, дурочка? – ласково уговаривала её старая Гуннель. – Твой срок пришёл. Давай, снимай одёжку.

– Ой, матушки… – простонала Грид едва слышно.

– Ничего, – раздражённо фыркала Фледа. – Справишься!

– Сама–то, как первую рожала, как кричала? – заметила Гуннель. И, оглянувшись на Берту, махнула рукой к двери:

– Сделала своё? Теперь иди!

Та покорно опустила голову и мышкой выскочила из бани. Верно, нельзя ей, нерожавшей, там быть. И вдруг подумала: а что бы не задержаться? Притаиться, послушать под окошком, что будет твориться? Не ровен час, самой то же дело предстоит.

При мысли о том, что она может тоже понести, стало страшно. Покуда выносит и приведёт дитя, она Атанариху на ложе не подружка… Пока оправится после родов, да выкормит малого – за это время дружок и думать о ней забудет. Хорошо, если потом вернётся.

И всё же маленький домишко на берегу реки так и манил к себе Берту. Но тут она вспомнила, что мужей надо кормить, а в доме кроме Базины Чёрной с Линдой, да двух девчонок–слётышей никого не осталось, и бегом помчала наверх.

На женской половине уже толклись несколько женщин из соседних домов – кто–то разнёс весть о начавшихся родах. Вроде бы помочь пришли накормить мужей, а сами всё шушукались по углам:

– Ну, сегодня узнаем, чья в ней начинка такая зловредная.

– По животу судя, так, верно, Зубрёнок. Кому ещё быть такому большому? Тем более, помнится, Сар её на ложе брал.

– Да правда ли? – усомнился кто–то. – Начинка–то зимняя, из прибылых кто…

– Сар прошлую зиму раненый был, в гиман не ездил. А Грид всё за ним ходила, вот и снюхались, небось.

– Да Зубр на Грид и после большого пира не позарился, – захихикали женщины.

– Вот пустобрешки! – оборвала их Базина.

– И вовсе не обязательно дитя большое будет. Я вот когда своего носила, так тоже пузо на нос лезло. – заметила Гильда из Первого правого дома. – А выродился – маленький, как кутёнок.

– Вы помогать пришли, балаболки, или по углам шептаться? – злилась Линда. – Или проваливайте, или несите котёл и черпак.

Мужей новость мало тревожила. Говорили, что рих перед тем, как уйти в гиман, решил устроить облаву на лося, или на кабана. Спорили, где лучше охотиться: на берегу ли Вонючки, или на левом, у Хоринфлоды? Аутари с Атанарихом сидели рядом и Зимний Рих объяснял Венделлу, как ездить на лыжах. Потом рукой махнул – мол, не расскажешь на словах, и предложил:

– Давай сразу после еды уйдём за воротную стену, или даже в дол, там тебя никто не увидит…

– А прибылых я на кого брошу?

– Урок им задай, они и без тебя справятся, – заметил Ардарих Медведь. – А то, давай я за ними присмотрю.

– Ну, коли так… – не слишком уверенно отозвался Атанарих.

Берта думала, что к концу завтрака Фледа должна будет уже появиться из бани, но её не было. Ни в ту пору, пока кормили мужей, ни покуда женщины сами ели, ни даже когда перемыли посуду и закончили убираться в доме… И позже тоже...

Солнце уже далеко за полдень перевалило, когда Линда послала Берту натаскать воды.

Дорога к реке шла мимо бань. И вроде не было резона сворачивать с тропы. Но оттуда доносился такой жуткий крик! Даже не крик – тоненький, пронзительный визг.

И она не утерпела, подкралась к баньке и прислушалась. Грид вопила не переставая, захлёбываясь и задыхаясь. В её бесконечном крике Берта с трудом разбирала слова:

– Ой, да что же это?! Ведь помру–у, помру–у–у!

– Ничего, ещё всех переживёшь, – зло ворчала Фледа и тут же причитывала жалостливо, – Ну потерпи, потерпи, милая…

Гуннель тянула заунывно, словно не замечала воплей роженицы:

– Матерь Аирбе!

– Да что это? Гуннель, тётушка, ой–ой–ой! Рвёт меня на кусо–о–очки!

– Как дева быстро...

– О–ох! Ну когда уж это кончится–то? Ма–а–амоньки–и–и!

– Стала женою...

– Сил нет, помира–а–аю! Ой–ой–о–ой–о–йо!

– Ну, ты хоть немного потужься, только кричишь! – ругалась Фледа.

– Больно–о–о!

– Так пусть дитя...

– Ой–ой–ой–ой–ой–й!

– Изойдёт из утробы!...

– О–ох! Сил моих не–е–ет! – завизжала Грид уже вовсе нечеловеческим голосом, от которого у Берты заломило в висках.

Писка ребёнка всё не было слышно.

Берта некоторое время никак не могла набраться храбрости. Потом поставила вёдра, и тихонько подкралась к двери. Заглянула в щёлку. Грид, голая, стояла в углу у стены, буквально повиснув на жерди для веников. Гюда сидела подле неё на коленях и в руках держала пучок тлеющей травы, а Фледа гладила по плечам и голове. Волосы всех трёх женщин были распущены, и рубахи распоясаны.

Берта, побоявшись, что её присутствие повредит роженице, торопливо пошла прочь.

Фледа пришла, когда готовили утреннюю трапезу. Стоя на пороге, устало произнесла:

– Худая свинка привела порося.

Волосы её, наскоро собранные в косу, были мокры, и одежда липла к телу, как будто она только что мылась в бане.

– Свинья–то не сдохнет? – подала голос Линда, поднимаясь навстречу.

– То одним Куннанам ведомо. По мне, так и хуже бывало.

Линда зачерпнула воды, подобрала из очага уголёк и, бросив его в воду, двинулась посолонь вокруг очага:

– Фрова–матушка, – произнесла она тихо и отчетливо, – Видишь ли ты, кто на пороге стоит? То подруга моя, Альбофледа, её я знаю, и ты знаешь. А кто ещё с нею – то только ты ведаешь, а я нет. Пусть войдёт в дом одна Альбофледа, а те, кто с ней пожаловал, пусть идут прочь, на полуночную сторону, в тёмный ельник…

Трижды обошла очаг и, подойдя к Фледе, стала осторожно сливать ей на руки. Та умыла лицо и руки, и только после этого переступила порог. Тотчас же её окружили все бывшие на женской половине.

– Порося–то в лес унесли, волкам в зубы? – спросила Базина.

– Нет. Свинья сама худая, а порося на удивление крепенький. – пояснила Линда. – Жалко волкам отдавать. Тем более – хряк ведь, не свинка.

– На кого похож?

– На всех сразу, – устало отмахнулась та, не трогаясь с места, – У всех мужей такое меж ног висит.

– Если крепкий, видать, всё же от Зубров, – задумчиво произнесла Базина.

– Может, и от Зубров. Хотя и не они одни у нас тут крепкие. Прошлогодних прибылых вспомяните! – заметила Фледа и зло проворчала, – Лучше бы поесть дали, чем болтать.

Девчонка Лив, перехватив взгляды старших, спохватилась, захлопотала, разворачивая оставленное для Линды. Та жадно накинулась на еду.

– А Гуннель–то со свиньёй есть чем подкрепиться? – спросила Берта.

– С утра взяли, дня на два им хватит, – наскоро проглатывая, ответила Фледа. – Ох, ладно хоть кончилось. Я уж убить готова была эту кислую.

– Всем этого хотелось, – захохотала Линда, – Не только мне.

– Нет, ну надо же, дохлятина эта – порося крепкого привела! – задумчиво протянула Базина.

– Ну, хоть в чём–то ей удача, – согласилась Берта.

– Мало в том удачи, – ответила Линда. – У неё и так сил не было, а теперь ещё за этим ходи. Уж лучше бы свинку принесла, так и думать бы не пришлось.