Как и в поединке с Рицимером, Атанарих предпочёл уходить от более сильного и тяжелого, но подвижного соперника в надежде загонять его. Некоторое время они кружили, словно в танце, по утоптанной земле двора. Атанарих дважды попытался обмануть риха ложным выпадом – и оба раза безуспешно. Второй раз чуть сам удар не пропустил. Боясь, что не оправдает своей славы, решился на отчаянный шаг. Перекинул меч в левую руку, уповая, что с левшой драться труднее. Рих только усмехнулся, оскалив мощные клыки, легко ушёл от нападения, которое многим противникам Атанариха принесло поражение, и снова обрушился на юношу, яростно и однообразно разя его. А потом внезапно изменил манеру. Меч риха белкой метнулся снизу вверх, описал дугу и должен был обрушиться на правое плечо противника, но Атанарих, собрав все силы, лаской скользнул мимо. Витегес захохотал и вложил меч в ножны. Венделл, который едва не рубанул Витегеса, торопливо отскочил назад и растерянно опустил меч.

Тот, довольно сощурившись, подошёл к юноше, похлопал его по плечу и изрёк:

– Я думал, мне приукрасили твоё умение. Рад, что не соврали. Сегодня вечером я приму твою клятву. И твою, Фритигерн.

Забрал у Зубрёнка птиц, свистнул собаке и зашагал к гулагардсу.

Вечера Атанарих еле дождался. Сколько раз он видел обряд принесения клятвы верности. А уж сколько раз играл – сначала изображая воина, пришедшего на службу риху, потом – самого риха. Фриттигерн тоже знал всё назубок, и когда Видимер взялся рассказывать, что надо делать и что говорить, было видно, что лишь почтительность мешала ему перебивать. Атанарих слушал внимательнее – вдруг обряды отличны чем–то? Но особой разницы не нашёл.

В Гулагардс, как назло, пришли рано. Мужи только снимали со стен выскобленные добела столешницы и ставили их на козлы, женщины расстилали вышитые холстины и приносили зажженные жирники и еду. Стремясь отвлечься от противных подёргиваний в животе, Атанарих принялся разглядывать палату.

Гулагардс, о котором так восторженно пел Эврих, ничуть не напоминал пиршественные залы Нарвенны. Он отличался от остальных домов хардусы с их с обмазанными глиной стенами, земляными полами и дерновыми крышами только своими размерами. Ни иноземных ковров, ни написанных умелыми мастерами картин, ни разноцветной смальты здесь и в помине не было. Украшали её расшитые холщёвые полотна да резьба на столбах, поддерживающих крышу, и дверных притолоках. Главное богатство палаты составляло оружие – фрейсское и хакийское. Вражьего больше, и всё такое роскошное! Луки – малюсенькие, из рога, украшенные позолотой, на тулах – узоры и самоцветы. Кривые мечи – на рукоятях звериные и птичьи головы. Атанарих невольно замечтался, представляя, как было добыто то или иное оружие, и отвлёкся от тревожных мыслей.

Зала постепенно наполнялась людьми. Некоторых воинов Атанарих уже знал, но большей частью люди в Палате были ему незнакомы. Пришёл Рицимер и сел на лавку за первым правым столом. Потом появился рябой Готафрид, сопровождавший своего дядю Аутари. Зимний рих уселся на скамейку напротив Рицимера, а племянник – на лавку, но много ниже, у дальнего края стола. А Аттан Лось сел за первый левый стол. Атанарих сообразил, что места за столами соотвествовали домам, и только сейчас понял, что так расстраивало Фритигерна, которого хотели отправить в третий дом. Мало чести сидеть в самом конце залы. Шевельнулась тревога – неужели и ему, Атанариху, придётся восседать за столом с сыновьями мужланов, которые первый год в хардусе? Но расстроиться из–за этого Атанарих не успел – его отвлёк вошедший в зал горбун. Он был наряжен не хуже любого из воинов, но прокопччёное морщинистое лицо и огромные руки со вздутыми венами не вязались с нарядом. Урод вразвалочку прошёл мимо столов и поднялся на помост, где за столом риха было всего четыре места. Справа от трона – кресла, покрытого медвежьей шкурой, – уже сидел Видимер. Горбун по–хозяйски устроился слева, положил на стол огромные лапищи.

– Кто это? – ахнул Атанарих.

Фритигерн дёрнулся, будто его кнутом ожгли, укоризненно посмотрел на венделла, но всё же ответил:

– Это – Одоакр Кузнец.

И опустил голову, давая понять, что не намерен продолжать разговоры. Атанарих сперва удивился, что ремесленник удостоился столь высокой чести, но потом решил, что этот муж – колдун.

Рих через залу не проходил, а появился прямо на помосте – Атанарих не сразу сообразил, что за толстым основанием статуи Кёмпе есть дверь на жилую и женскую половины дома. Сейчас, в праздничной одежде, Витегес выглядел совсем по–другому, чем утром – уже никто не мог усомниться в том, что перед ним – рих. Длинная красная рубаха из привозной ткани была расшита чёрными узорами и золотыми бляшками. Багряный шерстяной плащ скрепляла на правом плече массивная золотая фибула с большими винно–красными камнями – словно маленькое солнышко искрилось в свете жирников. Даже корона имелась – кованный из золота обруч, украшенный алыми камнями. На плечах вождя лежало обычное для фрейсов ожерелье из когтей и клыков. Из-под него выглядывала массивная золотая цепь. Рих вскинул руку, приветствуя прочих пирующих, и Атанарих заметил на запястье широкий чеканный браслет.

Оба юноши, исполняя обычай, натянули на головы полы плащей, сгорбились и съёжились. Изображали, будто пришли издали, устали, замёрзли и вообще – бесприютные, ни роду своего не имеют, ни дома. И, правда, кто такой новый воин? Бродяга – ни сородич воинам, ни гость. Покуда рих не пригласил их и не указал места за столами, они не должны проходить на почётную половину дома.

Страх, с которым Атанарих хоть как–то справлялся, навалился с новой силой и одолел его. Всякий знает такое: и дышится с трудом, и ноги словно из шерсти, и руки множеством иголочек колет, и жар такой, будто в огне горишь… Попробовал вспомнить слова клятвы – и не смог, всё в голове перепуталось… Атанарих облизнул губы, украдкой стёр выступившую на лбу испарину. Покосился на Фритигерна. Тому было не лучше: бледный, с каменно неподвижным лицом, смотрел в пол, шевелил губами.

Витегес, будто впервые увидел юношей, спросил Видимера:

– Кто тот муж, что не смеет приблизиться к моему очагу?

Атанарих замер – кого назовут первым? Если не его – то как переждать, пока Фритигерн произносит клятву?

– Он пришёл издалека, – ответил сидевший одесную Видимер, – На поясе у него – меч. Это – свободный муж. Он говорит, что зовут его…

О, эти мгновения, как же сердце не разорвалось?

– …Атанарих Вепрь, сын Хродерика из венделльской Нарвенны.

Атанарих постарался выдохнуть как можно тише, чтобы скрыть неуместную радость. Фритигерн вовсе дышать перестал, но венделл уже не смотрел на него. Не до того было, самому–бы не запнуться, не сбиться…

Витегес продолжал расспрашивать Видимера:

– Что он хочет от нас?

Напрямую спросить нельзя: чужестранец – словно новорожденный, бессловесен.

Низкий голос Витегеса отдавался в ушах Атанариха, как будто он стоял в храме Солюса, где любое слово, сказанное даже шёпотом, разносится по всему немалому залу.

– Он хочет быть сыном тебе, отец… – отвечал Видимер.

– Не пристало свободному человеку сидеть на пороге, – рих говорил так, будто не ритуал исполнял, а впервые увидел бродягу, ищущего приюта в его доме. – Атанарих Венделл, сын Хродерика! Если ты честный человек, войди.

Юноша неловко поднялся. В палате стало совсем тихо, казалось, даже огонь в очагах и плошках горел бесшумно. Или это грохот крови в ушах заглушал всё, кроме голосов риха и Видимера?

– Приблизься к моему очагу, согрей возле него руки, – приветливо проговорил Витегес.

От очага юношу отделяло десятка два шагов. Только ноги не слушались, будто он напился мёда. Собравшись с духом, Атанарих прошёл их, но присаживаясь на корточки у огня, качнулся, оступившись. Выругал себя за неловкость. Протянул руки к пламени – они подрагивали, как от холода.

– Что заставило тебя покинуть родительский дом? – спросил Витегес.