Знаю, Джаг и папа так же тяжело, как и я, переживают потерю abuela, но я — эгоистична и замкнута в себе. Я безвылазно сижу дома, не считая походов в магазин или тех случаев, когда приходится спуститься в зал для кратких встреч с папой. Обычно я приношу ему еду, а после убираюсь оттуда к чёрту.

Кроме того, я избегаю любых контактов со всеми моими коллегами — даже с Тайлером. Знаю, оставаться в комнате большую часть дня ненормально, но прямо сейчас это как раз то, что нужно.

Круз, как и обещал, звонил и писал каждый день. Он сказал, что сегодня вечером вернётся домой, и заглянет ко мне. Мужчина всё ещё не разглашал никаких деталей о том, где он, что делает или, если уж на то пошло, с кем он. С каждым днём это только всё больше и больше распаляет моё любопытство. Но я всегда напоминаю себе, что у него тоже есть свои семейные заботы. Должно быть, дело именно в этом.

В смысле, справедливо, что Круз был рядом во время всех моих взлётов и падений — ну, в основном падений или самых депрессивных моментов жизни — и моё желание узнать, что же произошло такого важного, что мужчина улетел на пять дней, пропустив тренировку, только растёт.

Я слышала, как папа разговаривал с ним по телефону на счёт тренировки в зале отеля, но все мы понимаем, что это даже рядом не стоит с тем, чем занимаются ребята в «Престоле Диабло». Должно быть, в его жизни было что-то поважнее, если Круз отказался от тренировки, бросив свою команду.

Мужчины в зале — братья. Они ежедневно работают друг с другом, поддерживая свои тела в форме.

Я ненавижу бои — это не тайна. По мере того, как я становилась старше ненависть уменьшалась, но упрямая частичка меня всё ещё не даёт мне признаться в этом самой себе.

Будучи маленькой девочкой, я видела в своём отце моего личного героя, моего рыцаря в сияющих доспехах, короля на троне, или чем бы это, чёрт возьми, ни было — и мне было больно, это рвало мне душу, когда он приходил домой избитый и потрёпанный после боя. Даже несмотря на то, что он выиграл большую часть своих поединков, папа всё равно возвращался с боевыми шрамами. Я помню, как отекали его глаза, но он всё ещё улыбался как дурак, потому что победил. Но это всё сказывалось на его теле.

Мне нравится, что он отошёл от своих прошлых выступлений, предпочтя управлять личным залом — и этого достаточно для него, чтобы удовлетворить свой голод по спорту. Не думаю, что кто-то сможет хоть когда-то понять, какое огромное влияние он оказывает на всех своих молодых бойцов. После того, как в тот вечер я увидела в баре Эша вместе с его отцом — это напомнило мне о том, сколько зла по-прежнему остаётся в спорте.

Хорошо, что я потеряла сознание в машине, потому что, думаю, какими бы крутыми бойцами не были эти двое — им бы не удалось затащить меня в больницу. Слишком много плохих воспоминаний.

Так что, на данный момент, я живу на деньги на моём сберегательном счету, лапше «Top Ramen» и множестве бесплатной дряни на Амазоне.

Когда я вошла в зал, он, как и обычно, был заполнен — раздавался привычный шум от ударов по боксёрской груше, гул бегущей дорожки и грубый голос моего отца, что отчитывал чью-то бойцовскую задницу. Всё это звуки дома. Моего дома. И я буду защищать его всеми силами и средствами.

Я с ногами забираюсь на стул, что стоит за столом в папином кабинете. Мне никогда не нравилось, как эти мужчины доводят свои тела до края. Я знаю человеческое тело и на что оно способно — однако, они так жёстко и неестественно делают это, что близки к пределу саморазрушения. Но в конечном результате, эти мужчины становятся чемпионами — действующими чемпионами, портретами которых увешаны стены «Престола Диабло».

В считанные секунды мне становится скучно, что, впрочем, не удивительно, потому, открыв ящик, я проверяю его на наличие в нём каких-либо снеков. Верхний — забит под завязку стикерами, старыми купюрами, квитанциями и прочим дерьмом. Забавно, что этот стол — единственная неорганизованная часть его жизни. Мне никогда этого не понять.

Аbuela — та, кто держал нас в строю и на ходу, заботясь о том, чтобы были полны, как наши желудки едой, так и сердца любовью. Я покачала головой, забрасывая весь хлам обратно, захлопнув его. После я перехожу к следующему ящику. В нём, помимо одинокой фото моей матери и отца ничего нет. Но и это меня не удивляет. В беспорядке отца нет ни единой последовательности или причины.

И когда я открываю последнюю секцию— перед глазами встаёт пелена. Ага, я попала в яблочко. Моя кровь вскипела. Ящик заполнен вредной пищей. Батончики, шоколадные кексы, конфеты, жирные чипсы и, в дополнение, парочка огромных бутылок виски.

Я отреагировала так из-за того, что аbuela умерла из-за болезни сердца. Её сын, мой papi, должен знать, что это передаётся генетически. Мои мысли иррациональны, а действия — ещё более хаотичны, но из-за красной пелены я чувствую головокружение, а после моё здравомыслие едва ли не тонет в пучине гнева.

Папа — единственный, кто у меня остался на этой земле. Последний, из всей семьи. И я не собираюсь стоять и смотреть, как он делает это со своим телом. Я с такой силой выдёргиваю ящик из стола, что металлический треск заглушил шум в зале. После — швыряю его на стол. Мне даже не нужно поднимать взгляд чтобы понять, что всё внимание присутствующих обращено ко мне — и я разгневана этим. Я перехожу на испанский, как и каждый раз, когда выхожу из себя. Я позволяю себе кричать, пока папа распекает нового мудака.

— Достаточно, Лейла.

Папа подошёл ко мне.

— Нет.

Я упираю руки в бёдра.

— Какого чёрта на тебя нашло?

Я слышала, как кто-то позвонил в дверь, но мне плевать.

— Ты пытаешься умереть? Хочешь оставить меня совсем одну?

— Иисус, нет.

Схватив горсть вредной еды, бросаю её в папу. Я слышу, как в зале пронёсся едва ли не синхронный вздох бойцов.

— Тогда что это?

— Это еда.

— Прекрати умничать. — Я выхватила из второго ящика фото, и ткнула им в его лицо. — И почему, пап? Она оставила нас, чёрт возьми. Оставила нас, и теперь…

Слова застряли в горле. Изнутри поднялось разочарование. Я понятия не имею, как с этим справиться. Разорвав фото на мелкие кусочки, я подбросила ошмётки в воздух. Сократив между нами расстояние, папа заключил меня в свои объятья. Я бью его по груди.

— Лейла, детка, всё будет хорошо.

— Я не могу потерять тебя, — срывается шёпотом с моих губ.

— Ты не потеряешь меня.

Я позволила папе обнять меня. Я откинулась на его широкую грудь, как делала много раз раньше, будучи маленькой девочкой. Он вновь и вновь шепчет, что всё будет хорошо, пока я сама не начинаю верить в это.

После нескольких долгих минут тишины, мужчина посмотрел поверх моей головы.

— Возвращайте свои задницы обратно. Вы тренируетесь не для того, чтобы стать Мисс Америка.

Я услышала, как бойцы разбежались, и привычные звуки спортзала возобновились в одно мгновение.

— Чёрт возьми, девочка, мы должны ввести тебя, — услышала я подшучивание Джага.

Папа отступил, и Джаг притянул меня в свои крепкие объятья, прежде, чем тоже вернуться к тренировке.

— Ты должна обуздать свой характер, Лейла, — пожурил меня папа.

— Прямо сокровище из твоих уст. Особенно, если учесть, что унаследовала я это явно от тебя.

— Но я держу себя в руках. Большая разница. — Папа взъерошил мои волосы. — Ты травмировала себя.

Я шутя быстро показала ему средний палец, прежде чем у него появился шанс сломать его.

— Единственное, о чём я мечтал, так это о том, чтобы ты выросла уверенной в себе и смелой женщиной. Думаю, это мне аукнулось. — Папа притянул меня в свои ещё одни долгие объятья. — Я должен вернуться к работе, ребёнок.

— Люблю тебя, — прошептала я.

Он вернулся к рингу, где его ждали два молодых бойца. Я развернулась посмотреть, кто же пожаловал к нам, пока мои, с тех пор как я вернулась домой, сто тридцать два фунта [17], разразили настоящую бурю вокруг.

Круз ошеломлённо застыл. С его плеча свисала спортивная сумка, а грудь мужчины была обтянута тёмно-синей Хенли [18]. И эти чёртовы спортивные брюки, что опасно-низко сидят на его бёдрах.