Жаль, что я физически не могу уничтожить его прямо здесь.

– Это я вижу, – терпеливо говорю я, наблюдая, как Мишка натягивает белые перчатки и включает фонарь побольше, – Но что он делает у тебя? – мне удается говорить нормально, я словно пытаюсь объяснить ребенку, что черное это черное, – А если бы ты случайно выстрелил? Мои мозги были бы повсюду!

– Этого бы не произошло, – Мишка впервые встречается со мной глазами, в полумраке я вижу, как пляшут миллиарды золотых пылинок вокруг его головы, – Ты ведь понимаешь это? – он пытается поймать мой взгляд, но я отворачиваюсь от него и стремительно направляюсь к следующему повороту.

Мишка догоняет меня, и идет рядом.

– У тебя задание? – спокойно спрашиваю я, страх постепенно уходит, оставляя после себя небольшую дозу адреналина, что гоняет кровь к сердцу, заставляя его стучать, как сумасшедшее.

– Тась…

– Так это правда или нет?! – поворачиваюсь к нему, и успеваю заметить предательскую правду в его глазах.

– Нет.

Я молчу.

Наши шаги почти синхронны, как соединения звука и картинки. Я смотрю на свои кеды, завязанные бантиком шнурки и слышу глухой звук подошвы от тяжелых ботинок Мишки.

– Нельзя брать за стену оружие, – наконец, нарушаю я молчание.

– Что за детский сад, – раздраженно отвечает он, его крашеные волосы вспыхивают серебром, когда я навожу на него луч света. Мишка начинает щуриться, как преступник в допросной комнате.

– Хочешь, чтобы за тобой охотились Погонщики?! – я приподнимаю бровь, и опускаю фонарик.

– Почему бы тебе просто не порадоваться, что оно у нас есть? – зло кидает Мишка, его шаги становятся еще отчетливее и я вдруг ощущаю себя его бледной тенью.

– Он ничто по сравнению с излучателями совершенных, – упрямо говорю я.

Сопротивление запудрило ему мозги, как и всем остальным, чьи кости превратились в пепел на трибунах совершенных.

Мишкины глаза перемещаются по моему лицу, как шарики в пинболе.

– Когда мы с тобой перестанем ссориться? – теперь он не смотрит на меня и это меня злит. Злит даже больше, чем направленный на меня ствол.

– Когда ты перестанешь делать глупости, – в таком же тоне отвечаю я, Мишка обиженно замолкает и весь оставшийся путь мы проходим молча.

Каменный лабиринт представляет собой подземные каналы, с огромными, как туловище питона, трубопроводами над головой. Они расходятся в разные стороны, напоминая кровеносную систему. Артерии труб и шланги вен соединяются между собой металлической арматурой и железными дверями.

Мне нравится представлять, что это место дышит вместе со мной. Даже сейчас я чувствую это в бетоне, изрисованном моей детской рукой.

Я останавливаюсь около вбитых в стену стальных скобок, заменяющих лестницу и смотрю наверх. Этот канализационный коллектор имеет выход на неоживленный тупик. Прямо между двумя высотными зданиями. На нас никто не обратит внимание, решив, что мы парочка влюбленных, спешащих уединиться в безлюдном месте.

Я надеюсь на это. Молюсь, как единственному Богу. Но все решает случай.

Надеюсь мне повезет и на этот раз.

– Отвернись, я переоденусь, – приказываю я, Мишка громко хмыкает, но всё-таки отворачивается к стене.

Я быстро стягиваю с себя толстовку и брюки. Сейчас меня мало не заботит, что они падают в пыль, и что мне придется повозиться, прежде чем отстирать грязь. Всё это сразу отходит на второй план. Даже холод, касающийся моей обнаженной кожи.

Я осторожно вынимаю из сумки одежду совершенного. Таращусь на ткань, как священник на икону, решающий совершить паломничество и не знающий, чем это для него закончится. Я быстро надеваю белоснежный костюм, моя рука по цвету сливается с ним и я прячу руки в перчатки.

Последняя частичка меня настоящей исчезает. Переобуваюсь в чистенькие туфли и в последний раз поправляю парик.

– Давай без риска, ладно? – от тревоги у меня сводит живот и голос звучит не так твердо, как я надеялась.

– Хорошо, – скривившись, Мишка возится с молнией на куртке, пряди крашеных волос падают на лоб криво подстриженной челкой.

Я выпрямляюсь во весь свой небольшой рост, это придает мне смелости, чтобы закончить.

– И ты оставишь пистолет здесь, – теперь мой голос звучит так, как надо.

– Нет, – Мишка вскидывает голову, в его желтоватых глазах не отражается никаких чувств. Я делаю попытку улыбнуться ему, но он не отвечает на мою улыбку. Просто смотрит на меня своим немигающим взглядом.

– Оставь его здесь, – почему-то я уверена, если Мишка возьмет пистолет с собой, стражники могут использовать оружие против него, – Пожалуйста, – прошу я его, – Иначе я пойду одна, – наверное, мой выразительный взгляд его убеждает, потому то он без слов кивает и выглядит очень серьезным.

Мишка театрально вынимает пистолет из заднего кармана брюк и кладет обратно в рюкзак.

– Довольна? – он направляет на меня луч фонарика, как до этого делала я. Яркий свет неприятно касается моей чувствительной сетчатки и я морщусь от боли. И он тут же пропадет, – Прости, – виновато говорит Мишка, – Я не подумал.

Ты никогда ни о чем не думаешь. Никогда.

– Ничего, – отвечаю я, и пропускаю его к лестнице, Мишка берется за стальные скобы, мышцы на его плечах напрягаются, когда он переносит весь свой вес на руки и начинает подниматься.

– Миш? – окликаю я его, у меня вдруг возникает непонятное желание оставить его здесь. Заставить уйти. Тайное опасение, что всё может закончиться плохо, выворачивает наизнанку.

Тошнота поднимается к горлу вместе с тревогой и я сглатываю. Мишка вопросительно приподнимает бровь, нетерпеливо поглядывая на меня сверху вниз.

– Всё ведь будет хорошо? – глухо спрашиваю я, как спрашивала всегда отца, от его ответа зависело, буду ли я спать ночью или нет. И сейчас я хочу услышать тоже самое. Только теперь от бывшего парня. Его взгляд теплеет.

– Да, – и этого достаточно, чтобы я испытала облегчение, – Я ведь твой ангел-хранитель, – шутливым тоном добавляет он,– И не позволю ничему плохому с тобой случиться, – после этих слов, Мишка шустро взбирается наверх.

Я делаю глубокий вдох, а потом выдох. Пора.

Я вновь в городе, который видела только на фотографиях. Луна здесь кажется неправдоподобно большой, даже мерцающие звезды сверкают ярче, чем за стеной. И воздух… На вкус он другой, смесь свежести и чистоты.

Мишка аккуратно ставит крышку люка на место, но едва слышный звук всё равно чересчур громкий. Мои глаза выискивают опасность, я боюсь, что летающие повсюду дроны смогут нас засечь. Но здесь кроме нас никого.

В Верхнем мире, я ощущаю, как привычно обостряются все мои чувства, словно этот город затачивает их, как точилка карандаш.

– В барах всегда полно наркоты, – тихо говорит Мишка, и я слушаю его, потому что он знает о чем говорит, – Войдем в любой.

– Ты уже бывал в них? – на его губах появляется невеселая улыбка.

– Не ради того, чтобы пропустить стаканчик, – отвечает он и пожимает плечами, – Первый из нас, кто доберется до таблеток, дает знак другому, – я утвердительно киваю, – Хорошо.

Мы выходим на широкую улицу, заполненную шикарными магазинами, кафе и ресторанами. Вокруг горят красочные экраны реклам, огромные голограммы людей расхаживали в воздухе. Я ничего не могу с собой поделать, оказавшись здесь, я чувствую зависть, что не принадлежу ни к одной из фракций этого мира. Его запах и звуки заставляют мое сердце наполнятся болью.

Здесь слишком нормально. Слишком хорошо. Я каждый раз думаю, как бы здесь понравилось Тимке и это меня убивает.

Из громкоговорителей разносятся слова их клятвы: «Совершенство наш щит и защитник. Мы прибываем в единстве золотой крови, ее наследие защищает нас».

От бессильной злости я сжимаю челюсти.

Впереди вырастает одна из башен корпорации «Возрождение». Она такая высокая, что практически касается неба. Портреты Романа Москвина появляются на зданиях и я замедляю шаг.

– Ему поклоняются, как Богу, – мрачно говорит Мишка.