– Не поможешь? – оборачиваюсь к Мишке.

– Отойди, – он нарочито потирает руки, и сдвигает люк в сторону, широко мне улыбаясь, – Дамы вперед, – Мишка галантно отступает и делает что-то похожее на реверанс.

Я шутя толкаю его в плечо и спускаюсь вниз.

Внизу я включаю фонарик, и ищу отметки на стене. Я оставила их много лет назад, чтобы не потеряться. Сейчас они мне не нужны, я могу и с закрытыми глазами пройти весь этот путь, но они своего рода напоминание того, что я выжила.

Я касаюсь выцветших полосок.

– Как-то они помогли нам выбраться, – признается вдруг Мишка, я не спешу убирать свои пальцы, и ощущаю кожей шероховатую поверхность стены,– Поверь, я не использую твой проход, это было один единственный раз, – оправдывается он и я сжимаю руку в кулак.

Неужели, он думает, что меня волнует только это?!

– Это радует, – мой гневный голос разносится эхом по бесконечному подземному коридору, – Значит дорогу ты найдешь и без меня, – рявкаю я и размашистым шагом направляюсь к первому повороту.

Свет от фонарика пробивает бесконечную тьму. Он дрожит в моей руке и я еще крепче сжимаю пластмассовую ручку.

– Что опять не так? – Мишка догоняет меня и хватает за плечо, – Что я сделал не так? – я резко оборачиваюсь к нему, его пшеничные волосы кажутся черными, так же, как и глаза.

– Всё, – повысив голос, отвечаю я, тыкая пальцем в его грудь, – Ты всегда… – грохот не дает мне продолжить.

Слова застревают в горле, как рыбья кость и я медленно оборачиваюсь на звук.

Макс

Я просыпаюсь от собственного крика, он звучит у меня в голове даже тогда, когда я открываю глаза. Такого не случалось с того самого дня, когда ее не стало. Я весь мокрый от пота, одеяло сбилось у меня на груди, вызывая чувство удушья. Комната расплывается перед глазами. Кажется, что люстра над головой качается в такт моему быстрому сердцебиению.

Я раздраженно скидываю одеяло на пол и сажусь на постели.

– Проклятие! – я срываю с себя одежду, но это не помогает избавиться от жара, ломающего кости. Я провожу ладонью по лицу, сгоняя остатки сна и тянусь к телефону. Но не успеваю снять блокировку, как он сам начинает звонить.

Мне даже не надо смотреть на имя. Я кидаю взгляд на часы и, вздохнув, беру трубку. Пунктуальность всегда было ее лучшей стороной.

– Да, мам, – хрипло отвечаю я, в горле пересохло и язык, как наждачная бумага.

– Привет, Максим, – ее голос звучит ровно, словно она разговаривает с посыльным, а не со своим единственным сыном, – Я вчера прилетела, – продолжает мама, делая многозначительную паузу, – Остановилась в гостинице, – значит, отец ей ничего не рассказал, оставив это мне, – Пожалуйста, не опаздывай на этот раз и будь трезв, – наставления из ее уст звучат смешно, она вычеркнула меня из своей жизни уже давно.

– У меня не получится, – секунду мама просто молчит, я слышу только ее дыхание и больше ничего.

– Не получится что, быть трезвым? – наконец, насмешливо интересуется она.

И на мгновение… Короткое мгновение, я слышу в ней прежнюю маму. Ту, которая могла шутить. Ту, что осталась там. На дороге.

Я прикрываю глаза.

– И это тоже, – про себя шепчу я, но добавляю громче, – У меня не будет времени, – на этот раз, пауза длится дольше. Впервые за семь лет я отвечаю отказом. Наверное, ее бы так не удивило известие о моей кончине.

– И что могло случиться такого важного, что ты решил не навещать сестру? – я сжимаю трубку крепче, она вновь возвращается к ледяному тону. Я не видел маму целый год и проклинаю отца, что он отнял у меня и эти нечастые встречи, – Ваське сегодня исполняется 21, – тихо говорит она и ее слова, как удар под дых. Как острый нож, вскрывающий старую рану.

– Мне жаль, ма, – я просто хочу, чтобы мама услышала меня. Может быть, если я буду говорить это достаточно долго, она меня простит, – Мне действительно, очень жаль.

– Я знаю, – мамина холодность всё еще причиняет мне боль, но с каждым годом мне становится плевать. По-крайней мере, я хочу в это верить, – И ты не ответил на мой вопрос, – напоминает мама, нетерпеливо покашливая.

– Прием по случаю моей помолвки, если ты еще не слышала об этом, то ты приглашена, – обессилено говорю я, эти слова обжигают мне горло и я поднимаюсь на ноги, чтобы избавиться от тошноты. До ванной всего несколько шагов. Пошатываясь, я плетусь в сторону матовой двери.

– Ты решил жениться? – в голосе мамы нет интереса, но ее вопрос вызывает у меня короткий смешок, – Что в этом смешного? – разочарованно осаживает она меня и к этому я тоже привык.

Я вечно разочаровываю ее.

– Спроси у отца, ладно? – равнодушно бросаю я, – Мне пора, пока, – я нажимаю отбой прежде, чем она что-то ответит и открываю дверь. Свет сразу включается и я морщусь. Блеск. Кругом блеск, куда не глянь. Роскошь, от которой можно задохнуться.

Швыряю мобильник на пуфик и быстро избавляюсь от остатков одежды. Устанавливаю самую горячую температуры воды, какую могу только вытерпеть и залезаю в душ.

Обычно в этот день я напиваюсь в хлам в каком-нибудь баре и провожу ночь с привлекательной девчонкой. На короткий промежуток времени, реальность перестает существовать. И мне совершенно все равно, кто помогает мне в этом.

Секс. Алкоголь. Наркотики.

Когда мне было четырнадцать, я подсел на таблетки. «Каннабис» можно было достать, где угодно и в любом количестве. Особенно, если у тебя на пальце кольцо аристократа. Это помогало мне в учебе. Помогало быть первым. Лучшим. Пока мне не пришлось за это дорого заплатить.

Я прислоняюсь рукой к влажному мрамору и наклоняю голову, позволяя каплям воды стекать по волосам. Сейчас я вновь хочу испытать это чувство. Больше всего на свете, я хочу позвонить Игорю, чтобы он привез мне волшебные пилюли.

Я выхожу из ванной, обмотав бедра полотенцем и направляюсь на кухню. Босые ноги оставляют влажные следы на дубовом паркете. По квартире разносится запах свежесваренного кофе.

– Когда я прописал тебя в своей квартире и забыл об этом? – недовольно спрашиваю я Степана и подхожу к холодильнику. С силой распахивая зеркальную дверцу, я достаю пачку замороженных вафель с ванильным вкусом.

– Я привез тебе смокинг, – я безучастно кидаю взгляд на темно-синий однобортный пиджак с шелковыми лацканами, который Степан держит в руке вместе с брюками и рубашкой.

– Давно ты стал подрабатывать еще и курьером? – я закидываю вафли в микроволновку на три минуты и беру в руки чашку с кофе, – Спасибо, – нехотя добавляю я и делаю глоток. Горячий обжигающий вкус бодрит лучше, чем утренний душ.

– В твоем холодильнике что, нет нормальной еды? – Степан аккуратно кладет смокинг на диван и разглаживает складки, – Вот эта вся замороженная хрень не имеет ничего общего со здоровой пищей, – он неодобрительно качает головой.

– Именно поэтому она лежит в МОЕМ холодильнике, – я ухмыляюсь, когда микроволновка начинает пищать. Я вынимаю вафли и кладу их на стол, поливая кокосовым сиропом.

– Черт бы тебя подрал, Макс, – морщится Степан и берет в руки свой кофе без кофеина, сахара и молока.

– Господи, тебя убьет только старость, – мне доставляет какое-то извращенное удовольствие его дразнить, – Аллопаты вылечат твой сахарный диабет, если ты об этом,– Я давлюсь приторно-сладкими вафлями, но продолжаю откусывать большие куски. Пока меня опять не начинает мутить, я боюсь, что меня вырвет прямо на пол кухни.

– В пять вечера ты уже должен быть в «Метрополе», – проигнорировав мой выпад, читает в своем органайзере Степан, – И еще… – он поднимает на меня серые проницательные глаза, – Отец просил передать тебе, что хочет с тобой кое-что обсудить, – я настораживаюсь, встреча с ним не сулит ничего хорошего.

Я вытираю рот салфеткой и бросаю ее на стол.

– Ясно, – говорю я, допивая остатки кофе, теперь он кажется мне горьким и безвкусным, – Есть что-то еще, что я должен знать? – нахмурившись, я сминаю смокинг и направляюсь в спальню. Там я швыряю его на кровать, подальше от своих глаз.