– Они пошли пить пиво.

– А ты пиво не пьешь? – Соня тут же пожалела, что задала этот дурацкий вопрос. Какое ей дело, пьет он пиво или нет?

– Нет, – резко ответил Алекс, и Соня увидела, как в его глазах появился металлический блеск.

– Хорошо, – произнесла Соня и отругала себя за этот занудный вопрос.

Что «хорошо»? Хорошо, что он не пьет пиво? И что плохого в пиве? Она улыбнулась Алексу, и они медленно пошли по набережной в направлении Шильонского замка. Присутствие Алекса, идущего рядом с ней, запах его туалетной воды, случайные прикосновения его руки к ее руке кружили Сонину голову.

– Как ты смотришь на то, чтобы пройтись пешком вдоль берега? – эти слова дались Соне с трудом, но, как ни странно, произнеся их, она успокоилась.

– С тобой? Я только «за», – тихо ответил Алекс.

Соня знала, что он сейчас улыбнулся. Она повернула голову и увидела его улыбку. Ему очень идет улыбка, отметила она и заглянула в синие глаза.

В городской черте набережная широкая. Они шли по ухоженному скверу с высокими деревьями и цветочными клумбами. Позади осталось скучное, из бетона и стекла, здание международного Олимпийского комитета. Оно выбивалось из ансамбля на набережной и портило общую картину. Родившаяся в семье потомственных архитекторов, Соня болезненно воспринимала любое несовершенство в зодчестве. Но сейчас ей не было дела до этого безобразия. Она ничего не видела, кроме Алекса, наслаждаясь его близостью и голосом.

Алекс рассказал, что несколько лет назад их семья собиралась в отеле, где они остановились, отметить юбилей его папы, но ничего не получилось. Сейчас Алекс живет здесь, а папы больше нет, и он постоянно об этом думает. Соня внимательно посмотрела на Алекса и вдруг поняла, что не знает, что говорят в таких случаях, а слова, которые пришли в голову, показались такими ничтожными, что она просто промолчала.

Сквер тянулся вдоль дороги, сворачивающей влево, а по берегу озера пролегала утоптанная дорожка. Вот туда и направились Соня с Алексом. Теперь им пришлось идти почти вплотную друг к другу, соприкасаясь руками, а услышав тяжелое дыхание за своими спинами, останавливаться и пропускать бегущих в майках людей. Алекс при этом загораживал Соню от лихих спортсменов, прижимая ее к себе. Соня в этот момент мечтала, чтобы именно здесь и именно сейчас проходил всемирный забег.

Уже подходя к Веве, они спустились к самой воде озера, чтобы полюбоваться лебедями. Соня присела на камень и протянула птицам руку с печеньем, которое было куплено еще в аэропорту в Москве и лежало неоткрытым в ее сумке.

– Вот и едоки нашлись, – засмеялась она, когда лебедь выхватил печенье клювом. В этот момент она потеряла равновесие и почувствовала, как руки Алекса ложатся на ее плечи и крепко удерживают ее. Соня на миг замерла, но не подала виду и протянула угощение другому белокрылому. Но теперь их не три, а…. Соня насчитала семь лебедей и увидела, как восьмой спешит в их компанию. Она услышала за спиной смех Алекса.

– Сейчас здесь соберется вся их колония. Соня, тебе придется остаться в Лозанне и взять их под опеку.

Соня засмеялась. Она не против, если только с ней останется он в качестве помощника. Алекс согласно кивнул и, держа ее за руку, увел от растущей на глазах стаи птиц. Дальше они пошли, взявшись за руки. Алекс нежно поглаживал большим пальцем ее ладонь, и Соня ощутила чувство тяжести в животе.

Виллы остались позади. Теперь слева тянулись рельсы железной дороги, а выше – террасы виноградников. Они не заметили, как добрались до Веве и остановились у статуи Чарли Чаплина, который, покинув Соединенные Штаты, долгое время жил здесь и скончался в этом уютном городке на берегу Женевского озера. Скульптор изобразил артиста таким, каким его знали и помнили поклонники: веселым и наивным маленьким человечком, с бамбуковой тросточкой, в больших башмаках и котелке, держащим в левой руке цветок. Соня, наклонив голову, тихо произнесла:

– Не сотвори себе кумира. Вот он. Да, замечательный актер, наверное, хороший человек, чего мы не знаем. И тем не менее начинаем сходить с ума, если нам что-то нравится или если все вокруг считают это необыкновенным. Так и с ним. После похорон тело его выкопали, а когда нашли, то родственникам пришлось похоронить его заново, но уже под двухметровой толщей бетона, чтобы предотвратить новые попытки вандализма. А вот теперь трут его локоть, – сказала Соня, глядя на отполированный от многочисленных прикосновений фрагмент скульптуры.

– Мы такие, какие есть. Тут уже ничего не поделаешь. Всем нужна удача, – сказал Алекс и, наклонившись, подул Соне в волосы, а затем взял за руку и повел ее за собой.

Покинув Веве, они снова пошли по дорожке, которая вилась между берегом озера и террасами виноградников. Соня оторвала взгляд от Алекса и со смехом сказала:

– А здесь был известный русский писатель Гоголь и даже работал над «Мертвыми душами». Ему стоит где-то здесь памятник, – Соня поймала удивленный взгляд Алекса, увидела, как у того приоткрылся рот, но он ничего не сказал.

Соня продолжила:

– Достоевский тоже здесь написал несколько глав своего «Идиота», – она остановилась, понимая, что, наверное, Алексу нет дела до русских писателей. – Но это тебе, наверное, неинтересно. Был ли здесь Диккенс? Прости, не знаю. А вот ваш поэт, лорд Байрон, был, и Жан-Жак Руссо тоже. Правда, Руссо посетил эти места очень давно, когда здесь были одни рыбацкие деревни.

Алекс с улыбкой смотрел на Соню, хотел что-то сказать, но снова промолчал. А она, не замечая бесовских вспышек в его глазах, стала весело подшучивать над ним:

– Как неосмотрительно было вчера вечером пить виски и пиво, когда вокруг нас виноградники знаменитого сорта «Лавакс». На это способны только англичане. Без обид.

Алекс пожал плечами и засмеялся, как бы говоря: «Какие могут быть обиды?» Соня тоже засмеялась и прижала к груди левую руку, правую держал Алекс. От его близости, тепла его руки у нее кружилась голова.

– В тот вечер мы ели мясо, а вот для тебя нужно было заказать белое вино из этого винограда. Прости, не догадался, – тихо сказал Алекс, не отрывая своего взгляда от Сониных губ.

– Браво. Я посрамлена за свое высокомерие.

Дорожка расширилась и перешла в широкую набережную. День уступал место вечеру, и было приятно пройтись среди магнолий, пальм, кипарисов, цветущего миндаля. Да, они гуляли в Монтре – одном из самых респектабельных курортов Швейцарии. В это время года набережная была малолюдной. Это придавало прогулке размеренность и умиротворение.

– Монтре для меня, – тихо проговорила Соня, – это Байрон, Набоков и, пожалуй, еще знаменитый во всем мире летний джазовый фестиваль…

– Меркьюри. Фредди Меркьюри, – добавил Алекс. – Группа Queen записала здесь альбом Jazz, а затем купила звукозаписывающую студию. Где-то здесь установлена статуя Фредди. Давай попробуем найти ее, – предложил Алекс.

Нашли они ее довольно быстро, как только ступили на рыночную площадь городка. Скульптор изобразил певца в его любимой позе: с широко расставленными ногами и поднятой вверх правой рукой, левая держалась за стоящий микрофон.

Вернувшись на набережную Монтре, Соня с Алексом увидели главную достопримечательность этих мест и всей Швейцарии – Шильонский замок. Время посещений замка заканчивалось. Оттуда выходили последние посетители. Соня и Алекс остановились на набережной, чтобы полюбоваться архитектурой замка.

– Шильонский замок считается одним из символов Швейцарии: ежегодно здесь бывает до трехсот тысяч туристов.

Соня остолбенела, а тихий и уверенный голос продолжал вещать за ее спиной.

– Замок, а точнее крепость, была построена еще IХ – Х веках для епископа Сьона. Правда, время постройки в настоящее время вызывает споры, и ни в одном заслуживающем доверия историческом источнике не указаны имена первых его владельцев, но мы не будем на это отвлекаться, и пойдем дальше. Еще со времен Высокого Средневековья эта вся область под названием Шабле, – Алекс обвел глазами местность вокруг них и очень серьезно, как профессиональный экскурсовод, без тени улыбки продолжал рассказывать, – была отдана аббатству Сен-Морис д’Агон. Ты спросишь – кем? Ответ: узнаю конкретные данные и обязательно сообщу. Еще в ХI веке Савойский дом устремил свой взгляд на этот религиозный центр. Губа не дура, и к середине ХII века графам Савойским удалось достаточно прочно обосноваться в этом регионе. Так начался Савойский период. Завоевав большинство земель, графы положили начало своему владычеству, распространившемуся практически на две трети территории современной французской Швейцарии. Свой нынешний облик замок обрел в ХIII веке при Петре II Савойском. В замке-крепости была устроена временная резиденция герцогов Савойских. Они еще те были мерзавцы. В крепости пылали костры, на которых сжигали женщин, обвиненных в колдовстве. Они вершили суд, и в подземелье сидели на цепях узники. Владения графов были так обширны, что те вынуждены были переезжать с места на место, чтобы контролировать свои земли. Во второй половине ХIII века Савойское графство было разделено на несколько судебных округов. Там, где мы с тобой стоим, он назывался Шабле. Замок до конца ХIV века стал крупным административным и финансовым центром северных земель Савойского дома. Позднее управление централизованно осуществлялось из Шамбери. Короче, Савойские здесь куролесили, пока в 1536 году бернцы не завоевали этот регион и не взяли Шильон. Но Савойский дом еще долго правил в различных уголках Европы. Его представители были и князьями, и герцогами, и даже королями и королевами. А с 1861 года и до окончания Второй мировой войны – королями Италии. И все это достигалось, как правило, в результате политических интриг и удачных браков, а не военных успехов. Это, так сказать, историческая справка о геополитике в тот период. Теперь несколько слов о самом замке.