— Хорошо, — вслух произнес он, — Предположим, что речь идет о Крещение Руси Владимиром. Значит, все-таки Владимир! Значит, все-таки, Златник. Но где это место? Где он крестился сам? Это же Херсонес! Севастополь!

— Его, кстати, на Руси называли Корсунь, а греки именовали Херсоном, — бармен неожиданной вынырнул из подсобки, поигрывая в руках бутылкой с чем-то зеленым.

— Погоди, — вдруг осекся Антип, — Все-таки, кто ты такой? Если тебе все известно, почему раньше не появился и не рассказал. Зачем мы…

Ответа не последовало. Очередная молния ударила рядом с кафе, разворотив двери входа, и бармен вынужден был убежать, чтобы оценить разрушения.

— Корсунь?.. Херсон?.. Что же это получается… — перешел на шепот Анти-поэт, — Мы ошиблись… МЫ ПРИШЛИ НЕ В ТОТ ХЕРСОН!

— Кошмар! — бурчал Антип, пробиваясь через стену дождя, — И куда нас несет?

— В Корсунь! В Херсонес! В другой Херсон! Потом найдем третий, четвертый, пятый. — отмахнулся Рустам.

— А где он? В какой стороне? — усмехнулся Анти-поэт.

— Возможно там?

Густой покров туч прорвало солнце, и в бушующем ненастье образовалась полынья. Столб света, пробуравив завесу катастрофы, упал на землю, согревая мокрую траву. Гроза трещала вокруг, но здесь молнии отступили, освобождая место теплому островку. Тонко, местечково, но уверенно и сильно луч отвоевал часть поверхности. Свет, пробив сэндвич облаков, пытался разрастись, победить чернь катаклизма, но темнота отказывалась сдаваться. Пробоину снова затягивало — тучи клубились, пытаясь зашить разрыв, но солнце прожигало новую брешь, рассверливая тяжелый мрак.

Свету удалось закрепиться на кусочке земли, и дождь сдался, отхлынул с солнечной поляны. Ветер выл рядом, но опасался сунуться на теплый островок. Туда, где свет побил бушующую стихию, и отправились Антип с Рустамом. Не зная точно зачем. Не осознавая цели. Желая хоть на минуту вырваться из рук лютующего урагана. Оглядеться. Подумать.

— Ведь свет лучше тьмы, — пытался успокоить сам себя Рустам.

— Конечно, — неуверенно произнес Антип, вспоминая тепло и свет Маятовки.

В уюте щедрого солнца удалось отдышаться, присев на влажную, но уже прогретую траву. Подставить под жаркие лучи промокшую одежду. Порадоваться подзабытому светилу. И… встретить Касю!

Кася — симпатичная девушка лет двадцати пять, сидела посреди лужайки, откинувшись на джинсовый рюкзачок. Длинные, темные волосы, прилипшие к лицу, парили, избавляясь от лишней влаги. Короткий топик выставлял на обозрение плоский живот. Нарочито порванные джинсы вымокли до нитки, и красивые зубки постукивали от холода.

— Кто ты, прелестное создание? — зашелся павлином Антип.

— Кася, — мило улыбнулась девушка и поясняюще добавила, — Промокла…

— Антип, — представился бандит, — Замерз. А это Рустам — кажется, устал.

— И промок тоже, — буркнул приятель.

— А откуда же взялась такая красота, посреди бушующей стихии, да еще, в летнем одеянии?

— Вот бы знать… — вздохнула Кася.

Полное имя Каси — Кассиопея — звездная награда хиппующих родителей. Однажды встретившись в заплеванном тамбуре электрички, они больше не расставались, вместе скитаясь по стране. Вся держава — родной дом. Равнины — гостиная, леса — спальня, грязные вокзалы — кухня.

Через окна поездов изучали мир. Через попутчиков узнавали новости. В пути познакомились, в пути поженились, в пути — в привокзальном сибирском медпункте — родилась дочь. Кассиопея росла здоровой, жизнерадостной девчонкой, воспринимая кочевую явь как норму. Быстро научилась бегать по вагонам и, хлопая синющими глазками, выпрашивать конфеты. Освоила науку различать свежесть выброшенных продуктов, чтобы утолить голод. Овладела знаниями, как обходиться без ванны, щелкая вшей детскими ноготками.

Все изменила болезнь. В пятилетнем возрасте Кася, употребив что-то несъедобное, отравилась. Температура подскочила до сорока, лицо приобрело зеленоватый оттенок, губы побледнели. Рвота не прекращалась. Только на второй день, когда девочка перестала ходить, родители соизволили испугаться. Впадая из одной крайности в другую, полное безразличие переросло в истерическое ухаживание. Мамаша бесцельно носилась по поезду с криком отчаяния, прижимая к груди умирающую дочь. Поддатый отец стучался к проводникам, требуя невозможной помощи.

Их высадили на ближайшей станции: на перроне встретили карета скорой помощи и милицейский УАЗ. Родители и дочь разъехались в разные стороны.

Маленькую Касю откачивали несколько дней. Закаленный родительской глупостью, организм выдержал. Детские щечки порозовели, глазки заблестели, ручки потянулись к еде. «Жить будет!» — диагноз провинциальных врачей горе-родители услышали в КПЗ. Советские законы требовали срок за бродяжничество, но начинающийся раздрай, позволил ограничиться пятнадцатью сутками. На свободу вышли лишенными родительских прав, а ребенок переехал в один из детдомов Свердловска. Умчался на старенькой «буханке», подальше от «семейного счастья».

Кася росла. Взрослела. Превращалась в красивую девушку, что охотно замечали похотливые сверстники. Полубандитское окружение втягивало девчонку в порочные круги, но, испробовав многое, она осталась человеком. Воровство не стало образом жизни, распутство не превратилось в способ обогащения, наркотики не увлекли в тенета смерти. Из детского дома вышла серьезная женщина, с твердыми принципами.

Пока Кася росла, родители ударились в новую крайность — потеряв права на ребенка, бывшие хиппи погрузились в религию. Нет, не обрели веру, а нырнули во мрак фанатизма. Почти каждый день под окнами приюта дежурила пара безумных людей в несвежих рубахах. Нескладно, но громко распевались церковные гимны. Золотые рамы икон, отсвечивали с раннего утра до позднего вечера. Коленопреклоненные мольбы о прощении будили утром и мешали заснуть ночью.

Кася давно простила. Она жалела страдальцев. Часто выходила на улицу, уговаривая родителей уйти, но те не отступали. Каялись. Кричали. Сводили с ума. Поэтому совершеннолетия девушка ждала с нетерпением. Ждала как освобождения. Как пропуска в новую жизнь. Удалось уговорить начальство умолчать адрес комнатки в коммуналке, полученной от государства. Получилось спрятаться.

Дальше жизнь потекла спокойно. Устроилась на работу, поступила на вечернее в ВУЗ. Старенький начальник оценил трудолюбие работницы, и карьера закрутилась — медленно, но поползла вверх, позволяя появиться необходимым мелочам: косметике, одежде, парфюму. Все шло совсем неплохо, пока…

Вот это «пока» и заставляет сейчас Касю сидеть на мокром рюкзаке, застенчиво отвечая на заигрывания Антипа. У девушки обнаружились провалы в памяти. Сначала редкие, короткие, потом все более продолжительные и частые. Засыпая в своей кровати, Кася боялась проснуться в другом конце страны… но именно это и произошло! Как? Она не знала. Устроившись на ночь дома, девушка очнулась под херсонским ливнем. Вдалеке от Екатеринбурга. Со старым, набитым личными вещами рюкзачком. С момента как Кася легла спать и до того, как очнулась здесь, прошло несколько дней и несколько тысяч километров.

Видя, что флирт не удается, Антип задал дежурные вопросы: что-то стряслось? Кто-то обидел? Кася подняла красивые глаза, размышление тенью проскочили по лицу, и на мужчин излился поток пережитой беды. Родители… Детский дом… Работа… Учеба… И, наконец, Херсон…

— Ого, — покачал головой Рустам, когда Кася закончила, — Обалдеть! И, что ты собираешься делать?

— Не знаю, — всхлипнула девчонка.

— Отойдем на минуточку? — отозвал Антипа приятель, — Что с ней делать? Может с собой взять?

— С ума сошел? У девки и так с головой проблемы, а ты еще хочешь таскать ее с нами. А если она увидит стражников? Или этого… как его там… Израдца? Она же сразу кончится!

— Да… ты прав.

— Опять?! — вскрикнул Анти-поэт, указывая рукой в сторону Днепра.

Там, за границей солнечного острова, среди клокочущего урагана, созрел смерч. Мясистым столбом вздыбилась вода! Черной массой поднялись клочья водорослей с блестками мелкой рыбы, утыкаясь в тяжелый небосвод. Водная орясина зашипела, сверкая мутной пеной, изогнулась, размахнулась и обрушилась на робкий пятачок света. Земля вздрогнула! Солнечный луч стеной встал на защиту, и миллиарды брызг, сверкающей лавиной, осыпались на траву. Новый столб зародился в реке, новый замах и новый удар!