— Хорошо. Спасибо.

Ангелина Николаевна снова улыбнулась мне. Теперь я залилась краской по самые уши. Застенчивостью я никогда не страдала, но перед Сашкиной бабушкой почему-то хотелось вести себя, как тургеневская барышня.

— Идите в зал, садитесь за стол.

Меня в гостиную пропустили первой, и я застыла на пороге, разглядывая очередной непривычный интерьер. Ковры на стене и полу, огромный телевизор в нише огромной стенки, рядом шкаф до потолка и сервиз, из-за стеклянных дверец которого выглядывает начищенный до блеска самовар. А стол… Стол! Кажется, такие называют "книжкой". На столе — белая, клеенчатая скатерть, а на скатерти — столпотворение еды.

— Почти все наше, — похвалялся Иннокентий, расхаживая вдоль стола. — Помидоры маринованные, бочковые огурчики, капустка квашенная, грибочки, баклажаны, лечо вот, аджика. Колбаска, сыр, рыбка — из моего магазина. Один на все село продуктовый, вот!

Я прикрыла глаза. Мне почему-то стало так радостно.

Потому что все тут просто и по-душевному?

Потому что Сашка взял меня за руку и потянул к дивану занять, по мнению Иннокентия, самые лучшие места — для гостей?

Пахло печеным, жареным, сдобным, мандаринами и хвоей — маленькая ёлочка топорщила свои веточки в углу, и на игрушках, раза в два старше меня, играли блики от вполне себе современной неоновой гирлянды. Вот так, наверное, надо встречать Новый год.

Я шлепнулась на диван. В тепле и уюте меня как-то быстро начало клонить в сон. Ангелина Николаевна принесла горячее, Сашка разливал сливовый сок по гранёным стаканам, о ноги терся огромный серый кот. Иннокентий принёс бутылку самогона и, предложив Сашке, получил нагоняй от Ангелины Николаевны.

— Не смей спаивать моего внука! С тебя самого хватит. Вон, наливки возьми.

— Да тути же мой самогон!

— Так, Кеша. Либо наливка, либо в свой дом иди.

Кеша поворчал, поворчал, но пошёл за наливкой, спрятав самогон под стол.

И тут меня осенило. Вспомнив, где находится туалет, я неуверенно огляделась и поднялась.

— Ты куда? — Сашка, откинувшись было на спинку дивана, тут же сел.

— Сейчас приду.

Спросив про туалет, я, кажется, смутила и Ангелину Николаевну.

— Туалет на улице, но там так холодно

— Да не замерзну, думаю, — нарочито весело отозвалась я. Ведро меня пугало больше, чем возможность отморозить пятую точку.

Когда я вернулась, стуча зубами и решив вообще ничего не пить, дабы сократить число забегов до этого ужасного сооружения, все уже сидели за столом. И как Сашкина бабушка, эта женщина дворянской наружности, отважилась уехать в такую дыру?

— Кушайте, поговорить еще успеем, — скомандовала Ангелина Николаевна. — Анечка, руки помыла? Молодец. Сашенька, ты как себя чувствуешь?

— Отлично.

— Хорошо. Ешьте.

Ася готовила очень хорошо, но блюда от Ангелины Николаевны оказались вне конкуренции.

— Так вкусно! Я бы все съела!

— Кушай-кушай.

— А как вы так научились?

— В городе жили — готовить не любила. Решила — совершенно не мое. А сюда переехала — и огородом занялась, и курами, закатывать, солить, печь в печке, — Ангелина Николаевна пожала плечами. — Здесь все так живут. Кешина мама, Царство ей небесное, помогала, учила.

Иннокентий перекрестился.

— Учиться, как говориться, никогда не поздно!

— Закусывай, Кеша.

Ангелина Ивановна включила телевизор. Сходу объевшись, я откинулась на услужливо подложенные думки. Сашкина рука, лежавшая до этого на спинке дивана, скользнула мне на плечо.

— Переключи на Шурика, — нудел дядя Кеша. — Видеть не могу этих паразитов расфуфыренных.

— Сколько можно смотреть одно и то же?

— Классика бессмертна, женщина! Александр, выпьем!

— Саша, ты что пьёшь? Сок? — Ангелина Николаевна недоверчиво покосилась на его стакан.

— Сок, мне после травмы алкоголь нельзя.

— На таблетках?

— Нет, но все равно.

— А тех упырей так и не нашли? — спросил дядя Кеша, качнув рюмкой.

— Мы выпить хотели, — напомнил Саша, меняя тему.

— Геля, переключи на Шурика. И самог… Наливочка в горло не лезет от их свистоплясок.

От еды и тепла меня развезло. На улице стемнело, под тихие разговоры и позвякивание приборов я начала засыпать. Ангелина Николаевна тронула меня за плечо.

— Анечка, пойдём, уложу тебя.

Я поежилась, огляделась.

— А мужчины где?

— На крыльце курят. Наелась?

— Очень. Даже дышать тяжело.

В комнате было тепло. Из открытой форточки струились морозный воздух и снежная тишина.

— Спи, Анечка, — Ангелина Николаевна убрала покрывала с кроватей, расстелила одеяла, взбила подушки. — Если вдруг что, ты сразу буди, не стесняйся.

Я кивнула. Ангелина Николаевна прикрыла дверь, а я, зевая, полезла в чемодан, искать домашнее платье. Написала отцу, что уже сплю и как здесь хорошо, потом вспомнила, что он сегодня дежурит, и убрала телефон, не дождавшись ответа.

Растянувшись на кровати, я обняла руками подушку и зарылась в нее лицом. Еще несколько минут я прислушивалась к невнятному бормотанию телевизора и голосам из гостиной, а потом меня сморил сытый сон.

Я проснулась от волчьего воя. Протяжный и тоскливый, он пробирал до костей. Поежившись, вспомнив, где нахожусь, осторожно потянулась за одеялом, скомканным в ногах.

Было темно и тепло. На соседней кровати завозился Сашка. Я закусила губу. А почему бы нет?

— Ты спишь? — шепотом спросила я.

— Нееет, — тягуче прозвучал ответ.

— Долго ещё сидели?

— Я только лёг.

Отлично.

Отпихнув ногой теперь уже не нужное одеяло, я поднялась и, чтобы не раздумать, быстро перебежала комнату и замерла у Сашкиной кровати.

— Подвинься.

Сашка лежал на спине, закинув руку за голову. Мгновение он смотрел на меня, а потом отодвинулся к стене, не меняя позы.

Я устроилась у его бока.

— А мы сегодня не пойдём в Перехлестье?

— Нет.

— Думаешь, там так же тихо?

— Уверен.

Мне стало неуютно. Сашка закрыл глаза, всем видом показывая, что готов уснуть.

— Бабушка у тебя классная. С ней же ничего не случилось из-за духа?

— Нет, все хорошо. На мигрень только жаловалась.

Я повернулась на бок, поставив локоть на подушку, подперла щеку кулаком и посмотрела на Сашку. Он надел тонкую футболку и укрылся до пояса. Я чуть подвинулась и, забравшись под одеяло, ногой коснулась его ноги. Напарник, не открывая глаз, нахмурился.

Это меня выбесило окончательно. Разозлившись, я резко поднялась с кровати и в сердцах бросила.

— Ты достал уже хмуриться, Кирсанов. Я тебя вообще понять не могу.

Сашка открыл глаза и, едва заметно усмехнувшись, спросил.

— Серьезно? А так?

Он вскинул руку и, в своей обычной манере схватив меня за запястье, потянул к себе. Меня зазнобило от этого прикосновения, но я уперлась.

— Опять скажешь, что ты не Арес и психанешь.

— Ты сама пришла, — напомнил Сашка.

— Так волки воют, — я посмотрела на светлый прямоугольник окна. — Мне страшно.

— Тебе? — он качнул головой и снова потянул к себе. — Тебе разве бывает страшно?

Я сдалась и снова опустилась на кровать. Сашка повернулся ко мне. Его рука с моего запястья скользнула на талию, потом на бедро, и он наклонился так низко, что я ощутила его дыхание на губах.

— Тебе нельзя курить, — прошептала я.

— Мне всё можно.

Как хорошо выпендривается.

Я подалась вперёд, прижимаясь к Сашке всем телом, а он, обманув меня и не коснувшись губ, поцеловал в шею раз, другой, потом в плечо. Я не выдержала и, откинувшись на подушку, притянула его к себе и поцеловала в губы. Каждое его движение приносило такое сумасшедшее ощущение счастья, что мне казалось, я просто схожу с ума, и так хорошо быть не может. У него такие тёплые, мягкие губы, и как он хорошо целуется! Уж мне есть, с чем сравнивать.

А ему? Так мастерски на первых порах не выйдет.

Значит, у него уже были девушки?