— Э… брат… — Спиридоныч тоже заглянул. — Дело плохо, удирать, пожалуй, надо… С ними этот проклятый висельник Коренев…
— Нельзя бежать, заметят, хуже будет… поздно теперь… какие-то мешки тащат…
Последние слова едва слышны в захлебывающемся шепоте машиниста.
— Ну, вы там, черномазая сволочь… марш отсюда! Пока не пристрелил… — И эсаул Коренев, помахивая наганом, первый подошел к вагонам.
Машинист и кочегар не заставляют повторять приказания— кубарем спустились с насыпи и побежали по кустам в направлении депо станции Муравьев-Амурский.
— Смотрите у меня, не возвращаться на паровоз, пока не прикажу коменданту станции! — кричит он им вдогонку.
Паровоз окружает кольцо вооруженных винтовками казаков. Среди них несколько казачьих офицеров и два японских солдата. Они часто скалят зубы и что-то по-своему говорят.
Грузно сваливают мешки на насыпь возле будки паровоза.
Коренев взбирается на паровоз и оттуда:
— Ну, эй там, живее! вот этот с краю давайте сюда…
Несколько казаков переворачивают мешок, утопая ногами в балласте, тащат его на верх паровоза.
Наконец протолкнули в будку.
— Давайте нож! — командует все тот же голос. Кто-то из казаков подает. Эсаул режет мешок.
Оттуда голова, руки — человек…
— Ну, живо! — и Коренев, схватив за курчавые волосы человека, начинает толкать голову в топку паровоза.
Остальные хватают кто за ноги, кто за туловище.
Вдруг какой-то хруст, вскрик, и точно кто ломает зубы или кости, и…
— A-а! Живым! Гады!.. Нет!.. — руки человека с силой отбрасывают державших, и удар в лицо валит эсаула на угол тендера.
— Ддерржите его! Держите! — вопит Коренев, бросаясь с наганом к человеку, и начинает стрелять… Отчаянная борьба клубком тел… мечутся люди около раскрытой пасти горящей топки паровоза.
Вот они его скрутили, прижав к топке.
— …Живым его толкай… скорей… — визжит Коренев.
Но руки, сильные, волосатые, все ободранные, в крови, цепко ухватились за рычаги заслона, уперлись в котел.
Только хрип и кровь в глазах и на губах… Человек смотрит туда, в бездну горящей топки, и…
Снова с неимоверной силой он отбрасывает от себя вцепившихся казаков, выпрямляется… и…
— Tax! — не выдержал Коренев и стреляет в упор из нагана.
Человек ничком валится у котла.
— Ну, живо его, в топку… Не удалось живым, чорт возьми…
Казаки проталкивают убитого головой вперед. Вот он перегибается в топку, повисая; слышно еще, как трещат, сгорая, его черные кудрявые волосы. Еще толчок, — и он весь в топке…
Крышку захлопывают. Никто не хочет глядеть… Снизу кричат:
— Что, следующего?..
— Э… добейте их там… а то здесь возиться неудобно… — кричит Коренев. Потом, не выдержав, сам соскакивает с паровоза, хватает у кого-то из солдат гранату и…
— Хряст! Так! — глухие удары по чему-то твердому, точно по костям. Глухой стон из мешка. А потом — кровь пятном все больше и больше по мешку и на песок: кап… кап… кап…
Добитых поднимают и прямо в мешках сбрасывают в топку.
Скулы японцев блестят на солнце в улыбках…
— Карасэ, капитан! — один из них.
— Олл райт? — Коренев хлопает его по плечу.
— Олл райт!..
Оба смеются и берут под козырек.
Коренев отирает платком пот с лица и засовывает в карман наган.
Оставив дежурить у топки двоих казаков, команда молча удаляется на станцию.
Молчит и эсаул Коренев — как-то не выходит у него улыбка.
Одни макаки четко и весело шагают по звонкой гальке станции.
Полдень.
И еще жарче печет солнце.
И еще ярче блестит медная пластинка паровоза: 917 С. Б.
Глава 14-ая
МАТЬ
1. Ищет…
От японского штаба по Светланской, потом налево по Алеутской вниз… прямо к штабу крепости… быстро катит легкий, эластичный форд.
На кожаном сиденьи, откинувшись на спинку, покоится плотная представительная фигура.
Седоватые волосы… френч… под мышкой портфель.
Это — Береговой.
Бывший генерал, член Сибирской директории. При Колчаке — опальный.
А ныне — призванный из Японии на пост командующего войсками правительства Приморской земской управы.
Войск-то, впрочем, нет: одна милиция… И командовать нечем…
Да это и не нужно.
Береговой — ширма, торчащая перед зорким японским оком.
А за спиной Берегового…
В помещении Военного Совета шумно и людно. Ежеминутно входят и выходят какие-то люди в галифе и фуражках, с тонкими и толстыми портфелями.
Секретарь Совета Курков носится из комнаты в комнату, отирая на ходу пот.
Вон в стороне группа: Вера, Танечка, Попов, Крастин, Снегуровский.
Беседуют…
— Жаль Сибирскую, — говорит Танечка. — На нее смотреть больно. С тех пор, как исчез Орест, она места себе не находит.
— Ты знаешь, — добавляет Вера, — она не хочет верить, что он погиб. Все его ищет. Она какая-то странная стала.
— А что?.. — хочет что-то спросить Снегуровский.
Но…
— Снегуровский! — кричит, пробегая, Курков. — Поди сюда!
Они уходят в кабинет.
— Послушай!
Курков озабоченно тычет пером в пепельницу.
— А, чорт! Слушай: нам удалось получить от японцев разрешение взять кое-что из интендантских складов для нужд милиции.
Снегуровский улыбается.
— Для милиции… Ну?
— Сегодня спешно нужно все это забрать. Будет обмундирование, оружие.
— Ага…
— Так вот мы сегодня же упакуем все это в бочки…
— В качестве?..
— Продовольствия.
— Ага.
— И завтра утром раненько надо погрузить на пароход.
— Куда?
— На «Ольгу»… А там гужом далее…
— Хорошо. Вот на Амуре-то обрадуются.
— Угу! Так вот тебе задача: возьми на себя устроить погрузку.
— Согласен.
— Чудесно. Пойдем-ка… я покажу тебе одного парня. Он…
Эти слова Курков произносит уже у двери и внезапно замолкает…
Перед ним, открыв дверь, стоит пожилая женщина.
Она стоит молча…
Только блеклые губы чуть-чуть шевелятся, да глаза горят вопросом больным и жутким.
Глубокие складки на лбу и под глазами — следы тяжелого горя и таких же тяжелых дум… упорных и неотвязных.
— Товарищ Сибирская?!
— Я к вам, товарищ Курков. Мне сказали…
— Сию секунду. Я сейчас вернусь. Снегуровский, подожди здесь.
— A-а… Товарищ Снегуровский!
Она только что заметила его.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте!
— Вы давно… оттуда?
— С фронта? Нет, не очень. Переправил бригаду за Амур и приехал.
— А-а.
И тихо… не глядя на Снегуровского… таким простым, обыкновенным голосом:
— Ну, а… Орест-то мой… Он что-нибудь просил вас передать?
— Орест?
— Да. Ведь он же там… С вами был.
— Нет, товарищ Сибирская… его там не было.
— А где же он?
— Я не знаю.
— А-а.
Старуха подымает глаза и смотрит на Снегуровского внимательным, неверящим взглядом.
— Вот все так… Кого ни спросишь — никто не знает… Люди…
И старуха молча опускает голову…
Но вдруг опять… быстро подымает ее.
В глазах светится что-то таинственное и теплое.
— А ведь я знаю, где он.
— Как?!
— В Японии… И Штерн там… Да, да… Их взяли в плен и держат.
— Но…
— Да!.. Как заложников… или для выкупа. У меня японский солдат есть… знакомый. Он говорил… Только я думаю… Они очень много хотят… Вот у нас наверное и не могут… и тянут. Но, товарищ Снегуровский…
Старуха подвигается к Снегуровскому близко-близко и берет его за пуговицу.
— Товарищ Снегуровский! Разве так можно?.. Ведь это ж…
Не договорив… смолкает.
С моря тянет сыростью.
Утро… бледное… раннее… еле мерцает.
Туман…
Его мутные волны, перевалившись через Гнилой Угол, покрыли рейд, колышутся и ползут вверх по сопкам.
