Молодой человек мнется:

— Кем был мой брат? Ну, обыкновенный служащий… исполнял различные поручения…

— Чем же вы объясните нахождение в его карманах документов с разными фамилиями?

— Как? Несколько? — с живейшим интересом восклицает молодой человек. — Покажите, пожалуйста.

— Нет, уж я вам ничего не покажу, — строго отвечает Светлов. — А вот вас попрошу сказать, кто вы такой?

— Вы, меня?

— Да, да, предъявите ваши документы.

Нехотя вытаскивает молодой человек бумажник и с досадой бросает:

— Ну, уж так и быть, я вам скажу. Я — Сандорский, сыщик. А этот незнакомец — преступник, за которым я следил.

— Хорошо, вы сыщик, но кем вы посланы?

— Японским командованием, — с достоинством отвечает Сандорский.

— О, это меняет дело; нам придется вас задержать, пока я выясню некоторые детали. Кстати, здесь и командующий фронтом — я ему сообщу о вас…

И уже бесцеремонно, проходя мимо сыщика, Светлов запирает дверь коридора и возвращается в купе.

Снегуровский и Буцков с удивлением выслушивают сообщение доктора Светлова.

— Задержать его обязательно! — говорит Буцков. — А то теперь шпион на шпионе. Нельзя выпускать из рук такую нить.

— Да, задержите! А вы там доложите о нем в Военсовете, — решает Снегуровский. А потом к Светлову: — Покажите-ка, доктор, бумажки, найденные у незнакомца.

— Пожалуйста, возьмите их. Они мне не нужны. И Светлов передает Снегуровскому найденные у незнакомца бумажки.

— Разные документы… Ну, это дело известное, — говорит Снегуровский, рассматривая их. — Типичный шпион. Но вот, что могло бы значить это объявление? Не может быть, чтобы оно было вырезано с целью покупки дамских вещей. И затем этот план каких-то улиц…

Буцков близко наклонился к плану. Вдруг хватает Снегуровского за руку.

— Бьюсь об заклад, что это план одного из кварталов Токио, а этот квадратик — дворец императора. Интересно, почему в него вставлен крестик.

— Да, это становится интересным, — замечает Светлов.

— Тут, по-видимому, что-то кроется.

— Скажите, чтобы привели сюда этого шпиона- сыщика, — распоряжается Снегуровский.

— Он тут.

— Впустите.

Входит Сандорский.

— Не объясните ли вы нам, за каким преступником вы гонитесь? — спрашивает его Снегуровский.

— Я не могу разбалтывать доверенную мне тайну.

— Как хотите. Если вам так приятно пребывание у нас, мы вас немного задержим, пока выясним это дело.

— Я требую, чтобы вы отпустили меня немедленно, — возмущенным голосом заявляет Сандорский. — Вы ответите перед японским командованием…

— Ха-ха-ха! — смеются присутствующие. — Мы дадим вам уютное место подумать о наших отношениях… с японским командованием.

— …и Вредного тоже…

— А, чорт! Ну, дальше! — И командир отдельной бригады Снегуровский встал из-за стола и подошел к карте. — Ну?..

— …Он сам виноват — не дождался нас, повел наступление один. Ну, и Калмыков его растрепал. А потом поодиночке перебил и остальных — Иванова и Шевчука с его тунгусским полком.

— И его?

— Да, теперь он как волк за ним по пятам идет, боится близко подойти — только зубами щелкает.

— А Балашов?

— Он хотел с вами договориться насчет объединения командования. А сейчас занят переорганизацией партизанских отрядов в Хабаровске.

— Как с японцами у него?

— Разговаривают по обыкновению…

— A-а, сволочи — дали Калмыкову уйти…

Командир бригады смотрит на карту.

— А что Мелавин говорит?.. Наша разведка что сообщает? Где сейчас Калмыков?

— Станицу Видную проходит. Мелавин, согласно вашего плана, разомкнул кольцо и движется флангами. Ждет дальнейших распоряжений. Калмыков все время держится берегом Уссури, идет по станицам.

— Что пленные говорят?

— Думает пробраться в Китай…

— Но где? — командир полка Ярошенко не выдержал.

Адъютант бригадного, посланный определить положение фронта, улыбнулся.

— Трудно сказать…

— Чего там говорить? Мы его должны остановить скорее. Немедленно. Иначе он наши слабые гарнизоны расщелкает, а потом уйдет на китайскую сторону — лови.

Комбриг подумал.

— Товарищ Ярошенко, берите свой полк, грузите — и сейчас же на фронт.

— Есть, товарищ Снегуровский!

Кругом марш — и вышел.

— Товарищ бригадный, вас начальник района вызывает, — из соседней комнаты штаба телеграфист.

…Тар-та-та-та. Тар-та-та-та-та-а… Как фронт?.. — идет по ленте.

…Скверно. Выезжаю ночью сам. Сговорись с Андреевым — пусть вышлет в мое распоряжение кавалерийский полк.

…Сговорюсь. Силы Калмыкова? Как он двигается?…Дикая дивизия. Идет все время рекой. Боюсь, что свернет на китайскую сторону. Партизанские части растрепаны. Разведка скверная. Высылай авиа-отряд.

…Хорошо. Я к твоей бригаде прикомандирую группу Найденова…

…Позови его к аппарату — я с ним лично договорюсь…Идет. Информируй чаше с фронта. Я тебе посылаю еще коммунистический отряд и полк Борисова. Калмыкова надо захватить живым.

По лицу комбрига тень. Он думает: «Живым? этого зверя! Ну, нет…». А телеграфисту передал:

…Там будет видно. Ну, пока. Жду Найденова…

Пока.

Не отрываясь от карты, вот уже час как сидит комбриг.

Изучает ее. Его адъютант Семенов делает пометки в блокноте, согласно указаний комбрига. Начальник его штаба разрабатывает дислокацию переброски войск на фронт.

В штабе холодно, и за окном февральская пурга.

Большая станция Иман, Уссурийской железной дороги, вся в снегу. Имано-Вакская долина лежит глубоко, закопавшись в сугробы.

«…Как-то подтянем фураж из сопок? Больно глубок снег, — думает комбриг, отвернувшись от карты к окну, ледяной корой обращенному в долину. — Как-то наши ребята выдержат такой мороз? Полураздеты… разуты. Ну… да ничего — недаром они партизаны… не привыкать…».

Станция Иман. Кабинет дежурного по станции.

— Ду-у…ду… ду-у-у, — гудит фонопор. Дежурный вызывает станцию Евгеньевку.

— Ду-уу… ду, — оттуда.

— Товарищ бригадный! можете говорить.

Снегуровский берет трубку фонопора.

— Кто у аппарата?

— …Я, начальник авиа-группы. Командируюсь в ваше распоряжение. Жду приказаний.

— Товарищ Найденов! Нужно немедленно переброситься вам с аппаратами на фронт. Место — станция Розенгардовка. Как можете скоро?

— …Придется разобрать аппараты. Погрузить… Завтра к вечеру будем на месте…

— Долго. Нельзя так. Можно ли перелететь к фронту всеми аппаратами сразу?

— …Лётом? Всей группой?

— Да.

— …Слушаюсь!

Снегуровский уже на фронте и принял общее командование.

— Вот, товарищ Найденов, вам карта. А вот и задание: Калмыков с отрядом вышел из Хабаровска 5 февраля и двигается сейчас по долине реки Уссури, вверх, на нас… Идет то нашей стороной, то китайской.

Снегуровский остановился и пытливо взглянул на летчика.

— Товарищ, дело серьезное. Я уверен, что Калмыков теперь свернет в Китай и пойдет сопками. Нам нужно там где-нибудь его перехватить. Ваша задача разыскать его и определить направление. В вашем распоряжении только один сегодняшний день.

— Товарищ комфронта, вы летали когда-нибудь?

— Нет, никогда.

— Может-быть, вы полетели бы сами в первую разведку.

— Хорошо. Я согласен.

— Тогда я сейчас распоряжусь приготовить мой аппарат; я буду управлять сам.

— Очень хорошо.

Тррух… тррух… тух… жжижииии… тыррр-рырр… тыр… жжижжж, — заработал пропеллер.

Чуть вздрогнул аэроплан. Рванулся.

Ураган снежной пыли вокруг заволакивает, как туманом, на миг весь аппарат.

Плавно, чуть колыхаясь, аэроплан начинает забирать высоту. Снегуровский не почувствовал, как оторвались от земли.