Толпа ему вторила, отзываясь неровным ревом сотен голосов и надрываясь от восторга. И когда старец, не замолкая, повернулся в сторону Глеба, вытянув вперед руки, а все вокруг зашевелилось, а секунду спустя взорвалось восхищенными криками, он понял, чью силу ощутил, ступив на площадь. Это от него, казалось бы, обычного старика, послушно расходились волны по всем концам толпы, словно он, взмахивая руками, бросал тяжелые камни в водную гладь.

Наконец, старик обратил взор в противоположном направлении, и к Глебу вернулась потерянная на миг ясность ума. Пытаясь не думать об удивительном воздействии человека в белом, одним глазом косясь на стражников перед собой и высматривая любые измения на их лицах, он пялился на диковинный танец старика еще какое-то время. Постепенно Глеб пришел к выводу, что, возможно, было рано списывать со счетов его версию об огромном сумасшедшем доме с той разницей, что, похоже, он и сам становился его частью. Ужаснувшись новому чувству, он решил поскорее убираться отсюда, как вдруг старик, смотря как раз на него, словно оцепенел и умолк, а с ним затихла и вся толпа, причем так мгновенно, будто он и был той батарейкой, что питала всех этих людей энергией.

— ПОРА! — ни с того ни с сего крикнул старик так, что Глеб чуть было не подпрыгнул на месте, а среди собравшихся пронесся возбужденный гул. — Пора! — снова повторил старик уже не так громогласно. — Пускай огонь принесет нам просвещение!

Беспрепятственно пройдя сквозь казавшуюся неприступной стену из стражников, от горожан отделился человек во всем красном. Капюшон, скрывая его лицо, свисал вниз, и было неясно, как вообще ему удается что-либо видеть и не спотыкаться. В руке он держал заженный факел, и все — и мужчины, и женщины, и даже дети смотрели на эффектный в ночи огонь с таким благоговением, что и Глеб невольно поддался чарам.

Факелоносец взошел на помост и остановился перед старцем, вытянув руку с огнем, и Глеб на миг даже подумал, не собирался ли он поджечь старика. Но тот лишь кивнул, и факел, получив разрешение, упал на груду хвороста, вспыхнувшую так быстро, словно и она ожидала приказа.

В центре внимания собравшихся немедленно оказался разгорающийся костер. Даже стражники, забыв, зачем они здесь, обратили к толпе спины. Но охранники больше и не были нужны. Все, не пророняя ни слова, с трепетом взирали на пламя, языки которого теперь поднимались высоко в небо и, казалось, были готовы дотянуться до самой луны и сжечь ее. Но выразительнее всех на огонь смотрел старик, и Глебу почудилось, что на миг он разглядел отблеск бесконечной тоски в его глазах.

Наконец, насытившись, пламя стало понемногу пригибаться к земле.

— Может, в следующем году, — обреченно произнес старик тихо, но несмотря на это, похоже, его услышала вся толпа, издавшая возглас разочарования.

Голос старца показался Глебу усталым и дряхлым, и он с удивлением отметил, что и сам его обладатель вдруг стал немощным, будто огонь пожрал и его силу.

Толпа, словно почувствовав, что старик более не имел власти над нею, беспокойно зашевелилась. Кучки людей разбивались на отдельные личности, размеренно перетекавшие с места на место. Все оживленно болтали. О песне, старике — уже куда-то подевавшемся — и догорающем огне никто не вспоминал, на луну больше не поднимали глаз, и от царившей мгновение назад гнетущей атмосферы не осталось и следа.

Вновь оказавшемуся перед неусыпным взором стражников Глебу стало не по себе, и он медленно зашагал прочь.

Горожане и не думали расходиться. Мужчины тащили длинные столы, спешно раскладывали самодельные стулья. Женщины метались с едой и щедро разбрасывали крупные ломти хлеба по столам. Самые нетерпеливые, не дожидаясь, когда все уляжется, вынимали до того скрытые в одежде бутыли с мутной жидкостью, пару стаканов, и, схватив первого встречного, заставляли пить на брудершафт. Глебу и самому пришлось пару раз вежливо отказаться от сомнительного угощения, и, каждый раз натыкаясь на настойчивые уговоры, он ускорял шаг.

По пути его внимание привлекла сидящая посреди площади и ревущая навзрыд девочка. Над ней суетливо крутилась маленькая женщина, ласково нашептывая ей что-то.

— Знала же, что он не появится, чего ревешь-то? — услышал Глеб голос мамаши, подойдя поближе.

Девочку, однако, это не успокоило, и она зашлась пуще прежнего, бессильно ударяя кулачками вокруг себя.

Понимая, какое значение для него имела любая крупица информации, Глеб, как мог, замедлил шаг, сделав вид, что чрезвычайно увлекся беспорядочно рассыпанной на ближайшем столе едой.

— Пошли, найдем тебе сладостей, — продолжала уговаривать дочку мамаша, видимо, тоже не оставшись равнодушной к видневшимся рядом угощениям.

— Не хочу сладостей, хочу п-о-с-р-е-н-и-к-а! — упрямо ответила девочка, вытолкнув последнее слово с очередной порцией слез.

Ее слова резанули слух уже потерявшего было интерес к этой бытовой ссоре Глеба. Неужели они и вправду устроили все ради этого посредника, спрашивал он себя, краем глаза косясь на упирающуюся девочку, которую уже насильно вели к столу. А если и так, то чего они от него хотели, и где же он был? И, самое главное, как можно было допускать хоть на секунду, что он, Глеб, пытался прикинуться тем, кого так сильно ждали все эти люди?!

— … хорошей девочкой. Его величество не любит плакс, — вернули на площадь уже успевшего погрузиться в раздумья Глеба слова мамаши.

Парень резко развернулся на каблуках и, отыскав глазами проход, из которого он вышел на площадь, спешно зашагал в его сторону. Однако тут произошло нечто, заставившее его в ужасе застыть на месте. Оттуда, где он уже оказался бы, если бы не задержался послушать перепалку матери с дочерью, важно восседая на лошади, въехал не кто иной, как начальник королевской стражи.

Миркс с неподдающимся объяснению выражением на лице неспешно направлялся прямо к нему. Он, казалось, был расслаблен и даже иногда, насколько был способен, благожелательно кивал в ответ на любезные приветствия, но глаза, беспокойно, ни на ком не задерживаясь, перебегавшие с одного лица на другое, выдавали опытного вояку с головой. Миркс был всего в нескольких метрах, и то, что он пока его не заметил, можно было списать лишь на огромное везение.

Перед Глебом пронеслось обещание Миркса убить его в случае подозрений, а побег, да еще и с кулоном — королевским трофеем, по-видимому, представляющем для последнего большой интерес, иначе, чем подтверждением подозрений, назвать было трудно. Может, и Леви был где-то рядом, прямо у него за спиной, и Миркс был спокоен только потому, что полагался на смертоносность товарища.

Нет, Леви был ранен, ему с трудом удавалось держаться в седле, к тому же он сам его отпустил, одернул свои мысли Глеб, не позволяя им перерасти в панику.

Он быстро, но осторожно повернулся в противоположную Мирксу сторону, молясь, чтобы его маневр остался незамеченным. У его накидки был капюшон, но использовать его было слишком рискованно, и он, задевая прохожих и чудом не врезаясь в столы, зашагал на поводу у невидящего взора.

Глеб пришел в себя, лишь когда площадь осталась далеко позади. Ему каким-то непостижимым образом удалось выбраться неузнанным.

Чувствуя опасность, тело стремительно насыщалось адреналином, и, удостоверившись, что позади был лишь ровный ряд зданий с совершенно пустой дорогой между ними, Глеб припустил со всех ног. Он был уверен, что мчится намного быстрее предыдущего раза, и уже сам Миркс не казался таким грозным, хотя мальчик все же частенько оборачивался на всякий случай.

Он был готов нестись еще долго, проворно юркая в самые неожиданные повороты между домами, если бы путь не преградила отвесная стена, настолько высокая, что нечего было и думать через нее перебраться. К его удивлению, тупик был хорошо освещен — по краям дороги расположились низкорослые каменные столбы с заботливо укрепленными на них огромными свечами. Словно этого было недостаточно, из окон убегавших назад высоких зданий лился такой же мягкий свет. Должно быть, хозяева уже были дома или так торопились на главную площадь, что в суматохе позабыли погасить источники света. Все это было странно — будто кто-то заранее к его приходу подготовил съемочную площадку.