— Пришли, — услышал Глеб хриплый голос в тот самый момент, когда думал, что упадет от изнеможения.

Охранник снял засов с деревянной двери и приоткрыл ее.

— Добро пожаловать, — съехидничал он напоследок, втолкнув Глеба внутрь и закрыв за ним дверь.

Мальчика встретил бледный свет единственного факела. Комната напоминала ту, из которой его вывели, но с одним отличием — в дальней стене зияла небольшая дыра, вполне могущая оказаться окном.

Позабыв про усталость, Глеб бросился к ней, однако дыра находилась чуть выше его головы, и ему пришлось встать на цыпочки. Он кое-как просунул в нее голову, и его приятно обдало свежим ночным воздухом, но из-за темноты ничего не удавалось разглядеть.

Не получив ответа от глаз, Глеб решил довериться ушам и замер, стараясь уловить хоть какие-то звуки, но слышно тоже не было. Ничего, кроме глухого гула, то исчезавшего, то появлявшегося вновь, подобно мерному тиканью часового механизма. Он не спутал бы его ни с чем другим. Это был звук волн, ударяющихся о скалы.

Глеб находился поблизости или прямо над океаном. Он был уверен, что как отличный пловец, мог преодолеть приличное расстояние, но нечего было и думать протиснуться в крошечное отверстие. К тому же он был настолько измотан, что, скорее всего, утонул бы, не проплыв и нескольких метров. Понимая важность отдыха, Глеб опустился на пол и вновь осмотрел свою тюрьму.

Его взгляд остановился на чем-то неясном в углу. Подойдя ближе, Глеб обнаружил разметанный стог соломы, похоже, заменявший кровать. Не долго думая, он улегся на него и обдумал свое незавидное положение.

Он был неизвестно где, в плену у людей, вырядившихся словно для дешевой постановки средневекового спектакля. Он не знал, что с ним будет, а его новые знакомые, судя по всему, были мертвы. На этих мыслях в голове, сменяя друг друга, пронеслись лица Яна Гарта и всей съемочной группы. Но там было еще одно лицо, при появлении которого он зарылся в солому и плакал до тех пор, пока не забылся в тревожном сне.

Глеба разбудила острая боль между ребер.

Над ним склонился низкий лысый мужчина средних лет, внимательно его рассматривая. Затем он резко выпрямился и снова ударил Глеба ногой, облаченной в черные мешковатые брюки и грязные сандалии.

— Я кому сказал, пошевеливайся! — злобно зашипел он и крепко выругался.

Глеб с трудом поднялся на ноги. После вчерашнего ныло все тело, голова будто налилась свинцом, а случившееся казалось дурным сном.

Факел давно погас, но сквозь дыру в стене пробивался солнечный свет, создавая в камере полумрак, как на входе в пещеру.

— Проснулся, наконец! — напомнил о себе незваный гость. — Теперь слушай меня внимательно, мальчишка, дважды я повторять не стану. Видишь это? — спросил он, выпятив грудь и указав на небольшой красный значок, прикрепленный к ослепительно белой сорочке.

Всмотревшись, Глеб различил изображение лилии.

— Я спрашиваю, ты видишь? — спросил незнакомец, повысив голос.

Глеб кивнул.

— То-то же, — сказал лысый, удовлетворенно скрестив руки на груди. — Я Севака, начальник королевских слуг, и ты будешь делать все, что я скажу, ясно?

Мальчик кивнул еще раз.

— Я вернусь через пять минут, и к этому времени ты должен сиять от чистоты.

Севака указал на завернутые в материю предметы справа от себя, которые Глеб поначалу не заметил, и вышел, громко хлопнув дверью.

Предметы оказались ни чем иным, как сандалиями, темно-карими кожаными брюками и белой сорочкой, в точности, как у Севаки, правда, без красного значка на груди.

Глеб избавился от успевшей превратиться в лохмотья одежды и переоделся. Все принесенное было ему великовато, но хотя бы было чистым.

Не успел он заправить сорочку в штаны, как на него из открытой двери уже шипел Севака. Похоже, тот привык, чтобы его приказы исполнялись беспрекословно. Начальник слуг мельком оглядел его с ног до головы, развернулся и, махнув рукой, исчез в дверном проеме. Глеб последовал за ним.

Через пару минут узкие каменные коридоры превратились в просторные проходы, а от вчерашней безлюдности не осталось и следа. В некоторых местах в стенах были вырублены довольно большие окна, и входившего через них света было достаточно, чтобы как следует рассмотреть попадавшихся на пути людей.

Здесь были и стражники с копьями, и одетые, как он сам, слуги, и мускулистые мужчины в кожаных доспехах с мечами в ножнах. На них никто не обращал внимания, лишь изредка Севака наклонял голову в знак почтения перед тем или иным обладателем причудливого наряда.

Вскоре они подошли к лестнице, прямой и просторной, спустились и оказались перед железной дверью. Севака потянул за ручку, и дверь, повернувшись на петлях, отворилась с удивительной легкостью. Их сразу обдало жаром и дымом, и на миг Глебу показалось, что они открыли врата в саму преисподнюю.

Они очутились в большом и хорошо освещенном зале. В центре находилось с десяток длинных и массивных столов, уставленных разными котлами, досками, топорами и ножами всех размеров и видов. За ними копошились люди, в основном, женщины, что-то нарезая, пробуя на вкус и бросая в котлы. Сзади столов зияли жерла трех огромных каминов, в каждый из которых с легкостью уместился бы взрослый человек. За огнем наблюдало несколько слуг, периодически подбрасывавших в них дрова. Над кострами были подвешены исполинские котлы, от которых исходил резкий, но, в то же время, приятный запах.

— Джая! Где носит эту женщину? — завопил Севака в направлении столов, стараясь перекричать стоявший в зале шум.

Его усилия были напрасны. Лишь завидев их за клубами дыма, гул постепенно стих, сошел на нет, а затем сменился шепотом. Будто сговорившись, все произносили слово, которое было трудно разобрать.

Смекнув, что, скорее всего, именно он был виновником подобной реакции, Глеб прислушался и вскоре разобрал слово «радужник». Думая, что ошибся, он даже вытянул голову, чтобы лучше уловить звуки, но раз за разом переходившим из уст в уста словом действительно было «радужник».

Окончательно сбившись с толку, Глеб вопросительно посмотрел на Севаку, но тот уже здоровался с толстой женщиной в грязном переднике, с завидной для ее массы проворностью оказавшейся перед ними.

— Доброе утро, моя дорогая. Вкуснее тебя лишь блюда, которые ты готовишь, — оскалился Севака, показав гнилые зубы.

В этот момент он напомнил Глебу одного знакомого журналиста.

— Почему тогда ты с аппетитом уплетаешь одно и отказываешься от другого? — хриплым мужским голосом спросила Джая, оттянув рукой начальнику слуг щеку.

— Перестань, я по делу, — засмущался Севака, вырвавшись из цепких рук кухарки. — Ты ведь знаешь, кто это? — перейдя на шепот, он указал на Глеба.

К этому времени в зале стояла полная тишина, все слуги замерли, будто кто-то остановил время, и Глеб легко ловил каждое слово.

— Слухи распространяются быстрее, чем аромат свежезапеченного поросенка, — подмигнула ему Джая. — Значит, определили ко мне?

Севака кивнул.

Женщина отошла немного в сторону и с сомнением оглядела Глеба.

— Не знаю, какой-то он хилый. Может, чем-то болен. Еще заразу тут разнесет, — привередливо заключила она.

— Это на какое-то время. Пока не решат, что делать дальше. Приказ его величества, — на всякий случай добавил Севака.

— У себя на кухне я королева, — гордо заявила кухарка, выпрямившись во весь рост.

— Конечно, кто спорит, — забормотал Севака.

Глеба поразило такое изменение в поведении начальника слуг, поначалу казавшегося грубым и решительным человеком.

— Ясно, — сказала Джая после непродолжительных колебаний. — Я найду ему работенку. Только если сдохнет, потом меня не вините.

— Отлично, зайду позже, — пропищал Севака и, боясь, чтобы кухарка не передумала, торопливо юркнул в дверной проем.

— Не повезло тебе, — сочувственно сказала Джая, повернувшись к Глебу. — Оказаться на кухне в такой-то день!