Упав, они покатились по больно упиравшимся в бока неровным камням, стараясь ударить друг друга. Кулак Глеба (другой рукой он держал противника за шкирку) находил цель куда чаще, чем худые руки незнакомца. Тело опять ему помогало, подсказывая, как уворачиваться от развевавшихся, подобно пучку змей, во все стороны рук. Глеб наносил удары снова и снова, а показывавшееся и исчезавшее перед глазами лицо лишь бессильно сжимало зубы от ярости и боли. Глеб знал, что близок к победе, и куда больше хлопот ему доставлял застлавший все вокруг красный туман. Тот всячески помогал своему хозяину, норовя окутать Глеба, проникнуть в раскрытые рот и ноздри и задушить его. От него слезились глаза, а легкие захватывали пустоту вместо воздуха.
Перед тем, как потерять сознание, Глеб понял, что означала замеченная им искра в глазах незнакомца. Она означала страх.
Глава 7. Сложные разговоры
По воздуху витали до боли знакомые запахи. Подобные тем, когда мама готовила что-то вкусненькое, и он просыпался, обласканный этими ароматами, и, наспех умывшись, спешил на кухню, чтобы насладиться не отстающей от них по вкусу стряпней. Поскольку мама уходила на работу ранним утром, то такое, в основном, случалось в выходные дни, когда Глеб мог нежиться в постели до обеда, однако эти ароматы будили его лучше любого будильника.
Однако кое-что мешало ему до конца поверить, что он дома и все произошедшее с ним было одним длинным, кошмарным сном. Постель была чересчур мягкой, настолько, что он буквально утопал в ней, как в сливовом пироге. Она даже отдаленно не напоминала его еще с детских лет скромную раскладушку с прохудившимся матрасом, противно, но по родному скрипевшую каждый раз, как он поворачивался с боку на бок.
Глеб осторожно потрогал руками пространство вокруг себя, но так и не смог дотянуться до краев постели. Это было не то место, где он учил уроки днем и видел сны ночью. А может, Ирина купила новую кровать, и Глеб упустил это из виду, перегруженный впечатлениями ото сна, который почему-то не спешил забываться после пробуждения, а наоборот проступал в памяти в мельчайших подробностях?
Он боязливо открыл глаза, натолкнувшись вглядом на высокий позолоченный и весь украшенный барельефами потолок. Новая одежда, — добротный зеленый камзол и карие брюки, — приятно обнимала тело. Он понял, что его «сон» затягивался, вздохнул и осмотрелся.
Местом его пробуждения служила огромная кровать, на которой с легкостью могли бы разместиться три человека, но она занимала лишь малую часть исполинской комнаты. Черной дырой зияло жерло камина. Неподалеку выглядывала старинная мебель — несколько кресел и массивный деревянный стол. На последнем красовались источники так взволновавших его ароматов. Стол практически был завален едой. Тут были и глубокие миски, наполненные еще весело булькающими и испускающими пар супами, и тонкие тарелки с непонятными блюдами, и зажавший в зубах яблоко симпатичный жареный поросенок с аппетитно блестевшей и наверняка хрустящей корочкой. В центре вытягивались ввысь серебряные канделябры с установленными в них свечами.
При виде такого разнообразия живот противным урчанием напомнил Глебу, что он не ел со вчерашнего дня. Пойдя у него на поводу и для себя сославшись на аргумент, что на сытый желудок и думалось лучше, Глеб принялся уплетать угощения за обе щеки, не делая большого различия между первыми и вторыми блюдами. Пришлось, хоть и с тяжким сердцем, признать, что такой вкусной стряпни он еще не пробовал. Кроме простых блюд, в которых нельзя было ошибиться, Глеб понятия не имел, что ел, однако живот, на этот раз раздавшись довольным урчанием, чуть не заставил позабыть его о том, что не так давно его пытались убить, и этого не произошло по совершенно случайному и дикому стечению обстоятельств.
Глеб чуть не поперхнулся. Голову саднило, а тело отзывалось болью многочисленных синяков, щедро раздаренных ночным незнакомцем. Оставив угощения на потом и решив, что голодная смерть ему пока не грозит, Глеб воровато осмотрелся по сторонам и подошел к огромным плотным шторам, закрывавшим всю стену за кроватью. Завернувшись в материю и оттого становясь похожим на бабушку с косынкой на голове, он выглянул в оказавшееся за шторами (хотя бы в этом не было ничего удивительного) окно и замер.
Прямо перед ним, насколько хватало глаз, раскинулось бескрайнее море, мерно доносившее еле различимые звуки ударяющих о скалы волн. Вид был ему знаком. Он был точно таким, как из крохотной щели, заменявшей окно в комнате его временного пребывания и заключения. Но там это указывало на тщетность любой попытки бежать и внушало чувство безысходности, а море было враждебным и зловещим. Отсюда же, откуда вряд ли стал бы смотреть пленник, море было спокойным и гладким, и очень хотелось искупаться в нем или хотя бы без конца им любоваться. Окно заменяло всю стену от потолка и до пола, и открывающийся вид был призван наполнить человека ощущением свободы.
И Глеб проникся тем, что было от него до того скрыто, и какое-то время, застыв, упивался новыми чувствами. Лишь заметив лениво, будто думающее, не вернуться ли ему обратно, вынырнувшее из моря солнце, Глеб, перед глазами которого пронеслась вчерашняя ночь в мельчайших деталях, отшатнулся от окна, закрывая чудесный вид и возвращаясь к действительности. Здесь он был пленником, уже бежавшим, пойманным и приговоренным местным, выраженным в Мирксе, правосудием к смерти.
Теперь он смотрел на стол с явствами совсем по-другому, не как человек, предвкушающий скорое знакомство с лакомствами, а как еще не потерявший надежду утопающий, оценивающий все, что хоть отдаленно напоминало тростинку, за которую можно ухватиться и вылезть на берег.
Судя по исходившему от горячих блюд пару, стол накрывали недавно, за пару минут до его пробуждения. Место казни это не напоминало. Вряд ли хозяева стали бы так тратиться на покойника. Однако, после всего Глеб бы не удивился, если бы оказалось, что здесь так принято провожать несчастных в последний путь, как бы на миг напоминая, чего те лишаются.
Он стоял перед выбором: оставаться в комнате и дожидаться прихода людей, уже, по-видимому, решивших его судьбу, или попытаться вновь проделать то, что у него не получилось накануне — бежать (еще можно было попробовать открыть окно и сигануть в море, однако этот вариант был отметен сразу, как только Глеб заметил внизу острые как бритва скалы). В конце концов, в появлении Миркса на празднике и затем человека с рушившим все законы физики облаком его вины не было, и, следовательно, вчерашнюю поимку можно было списать на случай, а не его просчет.
Глеб рассеянно уселся на краю постели. Он чувствовал, что забыл о какой-то очень важной детали, которая могла повлиять на его решение. Мальчик мазнул взглядом зеркало, из которого на него уставился почти незнакомый худой парнишка в чужой одежде. Старая была тоже не его, и проблемы в ее отсутствии он не видел. Наоборот, новый камзол, роскошный воротник которого мягко закрывал почти всю шею подобно бутону цветка, был намного удобнее и качественнее.
При слове «шея» по спине пробежал холодок.
Глеб рванул в стороны края воротника, и верхняя пуговица звонко упала на пол. На шее ничего не было. Предмет, приглянувшийся королю, ужаснувший Анкура и вызвавший интерес Миркса, исчез. Конечно, можно было бежать и без него, однако Глеб нутром чувствовал, что обязан заполучить его обратно. Теперь он уже не сомневался в своем выборе. Последняя деталь была на месте, пазл сложился, и на этот раз ему предстояло самостоятельно проникнуть в королевские покои.
Прихватив в качестве оружия (кинжала у него также не было) один из канделябров, Глеб на цыпочках подошел к тянувшейся до потолка двери и прислушался. Снаружи было тихо, и он медленно потянул за ручку. Дверь, похоже, была хорошо смазана, и отворилась без малейшего звука. Глеб приоткрыл ее ровно настолько, чтобы просунуть в щель стержень канделябра. Его оружие не встретило преград и не вызвало переполоха с другой стороны, и, раскрыв дверь еще немного, он высунул и голову.
