Невыносимо долгое ожидание? Как сказать. Оглянитесь на свою жизнь. Давно ли вам было шесть или десять?

Нам кажется, что мы движемся в будущее с ужасающей медлительностью: оно как горизонт, к которому приближаешься на автомобиле. Тогда как прошлое мелькнуло и исчезло. Но это медленное продвижение вперед необходимо нам, чтобы уделить внимание деталям своего будущего.

Долгая разлука между друзьями? Только не для того, кто уже там… Часто ли наши ушедшие друзья сообщают о том, что с нетерпением ждут встречи? Насколько мне известно, никогда. Зато мы, смертные, можем тосковать по ним годами.

После авиакатастрофы во мне произошла большая перемена – мое отношение к смерти полностью изменилось.

Смерть для меня теперь как возвращение домой после долгой отлучки, где все тебе рады и все так знакомо. Секунда – и мы уже там. Мы не скучаем по своим близким, у которых просто есть еще дела на Земле… Каждую ночь мы можем встречаться с ними во сне. Смертные забывают об этих встречах, а вот духи – никогда.

Если мне и случается испытать страх, то лишь в те моменты, когда я забываю о своем вечном Доме и переключаюсь на идеи и представления смертных. Мне ведь еще предстоит завершить свой путь смертного существа. Но даже сейчас, стоит мне вспомнить о Доме, как страх исчезает.

И пусть иногда мы чувствуем себя одинокими на этой Земле, но мы продолжаем жить, потому что у каждого из нас есть своя задача, которую нужно завершить. Однако уход отсюда ни на мгновение не опечалит нас. Ведь возращение Домой – это праздник!

Часто ли у людей возникает интерес к потусторонней реальности?

Возможно, некоторым из нас этот интерес присущ изначально. Но я серьезно задумался об этом лишь после того благословенного события, каким стала для меня авиакатастрофа. И все же я никак не мог ухватить суть.

– Не можешь ухватить суть, – раздался голос, – поскольку не слишком стараешься.

Это был ангел-хранитель, но на этот раз в мужском обличье. За последние полтора года мне не раз доводилось видеть ангелов-хранителей. Точнее, не столько видеть, сколько беседовать с ними. Я знаю, как много они могут сделать для нас, смертных. Попросту говоря, они – наши друзья.

– Просто я рассуждаю с позиции смертного, – вырвалось у меня.

– Вот именно: «С позиции смертного».

Я знал, что могу обратиться к нему с просьбой.

– Мне проще говорить с ангелами-хранителями в женском обличье. Если ты не против…

– Подожди минутку, – невозмутимо ответил он.

Они способны менять облик. Интересно, смог бы я перевоплощаться с той же легкостью, будь я ангелом или духовным наставником?

– Привет еще раз! Чем могу помочь?

Какое прекрасное женское лицо! Никаких крыльев, но образ от этого ничего не теряет. И такое чувство, будто мы уже давно знакомы.

– Мне бы хотелось узнать о потусторонних мирах.

– Конечно, – кивнула она. – Что именно ты хочешь знать?

– Я был там не так давно, – заметил я. – В одном из них.

Сразу после авиакатастрофы.

– Потусторонние миры. Значит, ты уже понял, что такой мир не один. Их множество.

– Я предполагал нечто подобное, поскольку… словом, как мы сможем уйти в один-единственный загробный мир? При всем разнообразии и противоречивости наших верований?

– Прекрасно! – Ей понравился мой ответ. – Мир, в который мы переходим, соответствует нашему чувству Любви. Сколько времени потребовалось тебе на то, чтобы осознать множественность миров?

Ей я солгать не мог.

– Почти что семьдесят лет.

– Наверно, у тебя было много других дел.

– Да, те же самолеты, – кивнул я. – Могу я задать вопрос?

У нее были длинные темные волосы, затянутые в аккуратный хвост. Я знал, что это существо из другой реальности.

– Конечно.

– Как думаешь, сколько всего…

– Как думаешь, Ричард, сколько всего иных миров? – задала она мне мой же вопрос. – Сколько небес?

Вместо того чтобы заявить «понятия не имею», я рискнул высказать свою догадку:

– Бесконечное множество.

– Мы предпочитаем говорить «неисчислимое множество». Думаю, и ты с этим согласишься.

– Больше, чем мы в состоянии сосчитать, – улыбнулся я.

– И почему?.. – спросила она.

А действительно, почему? – подумал я.

– Поскольку каждый представляет себе загробную жизнь по-своему и создает ее при помощи своего воображения точно так же, как он создает и свою земную жизнь.

А ведь наша земная жизнь тоже не более чем представление! – подумалось мне.

– А если человек не верит в потусторонний мир? – спросила она. – Выходит, тогда он окажется в пустоте? Непроглядная тьма – и так на веки вечные?

– Возможно, на какое-то время. А потом кто-нибудь вроде тебя или кто-нибудь из тех, кого они любят, снова направит их к свету…

– Но там же тьма.

– Они не способны видеть просто потому, что глаза их закрыты. Но как только они откроют глаза, то сразу увидят свет.

– Умница.

Умница… А тот парень с порога заявил, что я не справляюсь со своим домашним заданием! Нет, с женщинами гораздо легче.

– Получается, есть миры, которые похожи на ад, и те, которые похожи на рай? – спросил я.

– То, во что искренне верим, становится для нас реальностью.

– Так что же тогда по-настоящему реально? Или все соткано из наших представлений?

– Ты сам только что это понял!

Что за улыбка!

– Ангелы всегда так прекрасны?

– Спасибо, – снова улыбнулась она. – Да, в вашем раю. Чем выше поднимаешься, тем тоньше и прекраснее миры, а с ними и ангелы. Так что же реально? – повторила она мой вопрос.

– Все миры – это наши представления о них, – заметил я. – Любовь – вот что реально.

– Ты сказал Любовь, а не Бог?

– Именно Любовь.

– Ты уже на пороге пробуждения. Приятно было познакомиться!

Но улыбнулась она мне как старому знакомому, словно мы беседовали с ней уже не одну сотню сновидений!

К 1961 году я был пилотом ВВС в Нью-Джерси. В моем распоряжении был истребитель-бомбардировщик F-84F «Тандерстрик». Этот медлительный по современным меркам самолет с трудом дотягивал до скорости в 1 Мах (1200 км/ч). Большой и тяжелый, он весил 14 тонн. Ему требовалось как следует разогнаться по взлетной полосе, чтобы подняться в воздух. В компании «Рипаблик» он получил название Громовержца, а сами пилоты окрестили его Боровом.

Я был новеньким в эскадрилье. Никто тут меня не знал, не видел, как я летаю. Так можно ли было мне доверять?

В те дни, как и сегодня, я терпеть не мог алкоголя. Как могут пилоты пить эту гадость, если управление самолетом требует ясного ума? Я даже обходил стороной местный офицерский клуб, где подавали спиртное. Но в одну из пятниц пилоты устроили там дружескую вечеринку, на которую я тоже был приглашен.

Я заказал себе имбирный эль (безалкогольный напиток), что не осталось без внимания сослуживцев.

– Имбирный эль и все? – тут же спросил один из них.

– Да, – невозмутимо ответил я.

Позже вечером, когда все уже были порядком навеселе, мы с одним из пилотов сидели за столиком и говорили о самолете F-84. С серьезным видом он шутил, что якобы на носу у этого самолета установлен специальный барьерный датчик, который не позволяет самолету подняться в воздух до окончания взлетно-посадочной полосы. Но я знал, что это одна из «разводок» для новичков, и потому засмеялся. Он тоже засмеялся, но про себя я отметил: «Шутки шутками, но это тебе не F-86 Сейбр, не дневной истребитель. Это тяжелая машина, разгоняется долго, так что следи за скоростью взлета».

Тут к нам подошла шумная компания. Пилоты окружили наш столик, напевая что-то вроде песни. У меня забрали имбирный эль, а взамен поставили высокий стакан, до краев наполненный прозрачной жидкостью, в которой плавала одинокая оливка.

Бог ты мой, подумал я. От меня требовали, чтобы я выпил весь джин залпом. Они начали петь: