— Я уже убедился, что вы очень наблюдательная женщина. Верно, капитан связан узами брака уже шестой год, его жена Елена растит двух прекрасных полуэльфиек. Я никогда не видел ни жену, ни детей, но уверен, что они счастливы иметь такого мужа и отца. Вы не знали? Многие взрослые эльфы предпочитают человеческих женщин, пусть они не так красивы, стройны и элегантны, как эльфийки. Человеческих женщин, в особенности из бедных крестьянских семей, проще добиваться, они с детства воспитывались наивными, нетребовательными, кроткими и забитыми домовыми мышками. Взгляните на Аврору, чтобы убедиться в правоте моих слов. Достаточно приехать к какому-нибудь крупному имперскому помещику, заплатить пошлину и расхаживать по деревням с лицом эстета, словно перед витриной. Понравится какая-нибудь круглолицая длинноногая крепостная крестьянка с голубыми глазами, румяными ланитами и тонкой выей — можешь выкупить её и забрать с собой, никто не будет перечить или возражать, напротив, отец девчонки ещё сверху скудного приданого накинет и пожелает любви и счастья.

— Я, конечно, не смею давать вам советы, господин Иезекииль, но почему бы вам не последовать примеру эльфов и не отыскать себе невесту среди крепостных, тихую, смиренную и забитую, под стать суровому северянину, любящему беспрекословное повиновение?

— О, моя дорогая чародейка, вы крупно ошибаетесь, впрочем, я и не удивлён. Вы очень мало знаете о быте и нравах северных Домов. Северянские женщины подобны дикой и неукротимой вьюге, ледяной и безжалостной, её невозможно подчинить себе, как невозможно подчинить своей воле вьюгу. И любовь между мужчиной-северянином и женщиной-северянкой не похожа ни на одну другую любовь. Представьте себе, госпожа чародейка, хорошее застолье в самом разгаре, когда половина гостей валяются под столами в грудах обглоданных костей и пустых бочонков пива, а вторая половина ещё держится верхом на стульях и горланит песни. Ты сидишь за столом, уткнувшись лицом в разделанного поросёнка, и пускаешь пузыри, и тут тебя хватают за шиворот дохи и нахально опрокидывают на пол. Ты открываешь глаза и видишь её — взъерошенную, грязную, заляпанную пивом и кровью, в разорванном от бедра до плеча мужицком камзоле. Она хватает тебя мускулистыми татуированными руками за грудки, встряхивает и со всей силы даёт по зубам кулаком, так, что у тебя голова едва не отрывается от шеи. Это значит, что ты ей понравился и она жаждет ухаживаний.

Элизабет широко улыбнулась, обнажив белоснежные ровные зубы.

— И тогда, — продолжал декламировать Иезекииль, расхаживая за спиной эльфийки, — и тогда, когда ты выбираешься из-под обломков стола и осколков блюд и тарелок, начинаешь за ней ухаживать со всей нежностью, трепетностью и ненавязчивостью: вырвешь клок волос, выбьешь зуб-другой, поставишь синяк под глазом или сломаешь ребро, а она в ответ, как и подобает девушке, идеально поставленным ударом расквасит тебе нос, размажет гениталии, выкрутит пальцы или оторвёт бороду. Конечно, столь безумно романтичная сцена заканчивается как в самых слезливых любовных балладах: ты и она, избитые, окровавленные, стонущие и едва держащиеся на ногах, падаете вместе на пол и засыпаете в горячих объятиях друг друга. А наутро, протрезвев, ты хватаешь её за грязные слипшиеся волосы и тащишь к верховному друиду, дабы старик поженил вас. Ну, или она тебя. Смотря кто из вас способен твёрдо стоять на ногах и членораздельно говорить.

— Ах, господин Иезекииль, какие альковные истории вы рассказываете, — томно вздохнула серокожка. — Честное слово, никогда ничего более романтичного не слышала, ваша история до глубины затронула мою сентиментальную душу.

— Ваш сарказм я понимаю, но отнюдь не одобряю. Вам бы послушать романтические баллады наших северных песенников, вот где до мельчайших подробностей раскрывается настоящий образ северянской любви — дикой, грубой и такой горячей, что подобная amor способна растопить даже тысячелетние торосы на северных взморьях и согреть теплом всю Айсберговую Пустошь. Но, увы, меня в молодости подобное не прельщало. Я всячески избегал застолиц, торжеств, праздников и иных обожратушек, всячески избегал этих взлохмаченных, грязных, пьяных девушек, ищущих своего единственного среди пьющих и снедавших парней. Отец был на меня зол. Мать была на меня зла. Бабки, деды, прабабки и прадеды были на меня злы. Даже мамонты, которых я пас поутру на проталинах, казалось, ненавидели меня. После смерти отца я получил долгожданную свободу и ушёл на юг, далеко, дошёл, вернее, доплыл до самого Содружества и с удивлением обнаружил, что эльфийские девушки, о которых я много чего по пути слышал, почти ничем не отличаются от северянских — такие же холодные, гордые, надменные, свободолюбивые стервы, вдобавок не любящие пить и драться, прямо как и я. Они напоминали мокрый фитиль, который надо заботливо высушить и зажечь. Я быстро сообразил, что эльфийки — мой идеал. Я встречался некоторое время с дочерью одного столичного ювелира. Она была бесчувственна и холодна, как айсберг, но я сумел высушить фитиль и запалить пламя страсти, и она растаяла, как восковая свеча. Она не позволяла себе подчиняться мне, а я не позволял себе подчиняться ей, хотя каждый из нас делал попытки укротить друг друга. Так мы и жили несколько лет в пассивном противоборстве, пока я не потерял к ней интерес и не бросил её. Так я считал. Она считала наоборот. Не было слёз, стенаний, ползаний в ногах и прощальных стихов, мы просто простились, по-мужицки пожали друг другу руки и больше не встречались.

— Каков парадокс: эльфы стремятся любить человеческих девушек за покорность и податливость, а человеческие мужчины хотят покорить эльфиек за неукротимый, норовистый нрав.

Иезекииль хотел что-то ответить, даже поднял вверх указательный палец с сияющим огненным рубином, но передумал. Вместо этого он вытащил из кармана бушлата кисет с табаком, потрёпанную трубку, наполовину промокшие серники и задымил. Вскоре подошла заспанная Аврора.

— Доброе утро, Аврора, — поприветствовала свою ученицу удрализка, когда та вышла из юта на открытую палубу. Девочка повернула голову на звук и закрыла предплечьем глаза, ужаленные ярким предутренним светом.

На Авроре было лёгкое свободное чёрно-белое платьице до щиколоток из щёлка и шифона, держащееся на шнурках, на тонкой лебяжьей шейке — вороная бархотка с приколотыми к ней розовыми жемчужинами. Больше украшений она не носила, не считая запяста-ключа на правой руке — того самого, что блокировал действие защитного барьера чародейской башни.

Схватив полы платьица в жмени, девочка сделала книксен, чем заслужила улыбку Элизабет и ответный поклон Иезекииля.

— Моё почтение, юная Аврора, в этом роскошном платье вы выглядите как принцесса, — отчётливо промолвил Кхыш, не вынимая искусанный мундштук трубки изо рта.

Аврора опустила руки и с удивлением посмотрела на галантного квартирмейстера. Здесь, на корабле, она сталкивалась лишь с грубостью и пошлыми шутками невоспитанных матросов.

— Ты всё правильно сделала, — продолжала улыбаться Элизабет, — как я тебя и учила. Воспитанной девушке, а тем более чародейке не положено пренебрегать этикетом и вежливыми манерами в любой компании. Как спалось?

— Хорошо, — лилейное лицо девочки всё ещё носило следы недавнего сна, а сама она была несколько квёлой и едва заметно покачивалась.

— Как себя чувствуешь? Тошнота, головокружение есть? Может, тебя укачивает?

— Нет, спасибо, я в порядке.

— Замечательно. Тебе действительно идёт это платье. Идём-ка в камбуз, насладимся местной кухней. Приём пищи по расписанию у матросов закончился, поэтому нам никто не помешает.

— Угу.

— Идите в капитанскую поварню, — подсказал очнувшийся от дрёмы Сьялтис. — В неурочное время готовка в общей поварне запрещена. Можете снедать из моего котла, я всё равно сегодня не завтракал. Также спешу сообщить вам, что доступ в машинно-котельное отделение строго закрыт для всех, кроме рабочих. Чтобы я вас там не видел, иначе до конца плавания просидите в трюме! Иезекииль, ты будешь за старшего, пока я отсыпаюсь в своей каюте.