В Неаполе мы также должны упомянуть Антонио Дженовези (1713–1769), он стал первым профессором кафедры политической экономии (с 1754 г.), а в своих работах подчеркивал тесную связь между экономикой и социальными проблемами институциональной организации и общественной моралью. Его основная работа в экономической области, «Delle lezioni di commercio» («Лекции о торговле», 1765–1767), имела преимущественно дидактический характер, нацеленный на возвышение человеческого духа и углубление познаний юношества в контексте идей Просвещения. Положения, которые он отстаивал, были не новы: теория стадий экономического развития, тезис о благотворности потребления (но не высоких заработков), субъективная теория ценности, включая некоторые отсылки к издержкам производства (возможно, позаимствованная из работы Галиани 1751 г.), а также обсуждение факторов, благоприятствующих богатству народов, подобное трудам Серра, но менее структурированное. Огромный успех Дженовези, которого превозносили наряду с Адамом Смитом, вполне можно связать с его искусным смешением философии и политической экономии, что соответствовало духу времени[195].

Интеллектуалы, писавшие об экономических вопросах в Милане и Тоскане, больше интересовались непосредственными проблемами реформ, нацеленных на то, чтобы способствовать экономическому развитию, прежде всего на управление государственными активами и сельское хозяйство. Чезаре Беккариа (1738–1794), которого Шумпетер предпочитал Адаму Смиту, был автором трактата «Elementi di economia pubblica» («Элементы общественной экономии»), изданного посмертно в 1804 г., в серии Кустоди. Но знаменит он стал благодаря своей книге «Dei delitti e delle pene» («О преступлениях и наказаниях», 1764). В этой работе, возможно, он многим обязан своему другу Пьетро Верри (1728–1797). В своем осуждении слишком свободного применения смертной казни Беккариа прибег к своего рода утилитаризму, предвосхищая Бентама (см. ниже, подразд. 6.7). Как Верри, так и Беккариа были сторонниками субъективной теории ценности, основанной на сопоставлении редкости и полезности; в целом они понимали рынок как точку, в которой встречаются покупатели и продавцы (также это относилось к ставке процента, определяемой соотношением спроса и предложения заемных средств). Кроме того, Верри и Беккариа проявляли большой интерес к практическим вопросам – от фискальной и денежной ситуации до проблем таможенных пошлин, сезонной безработицы, а также передачи частным агентам в концессию монополии на такие товары, как соль и табак. В отношении последнего вопроса Верри, в качестве высокопоставленного чиновника Австрийской империи, удалось достичь важной победы, добившись отмены концессий в 1770 г.[196]

Просвещенческое понятие «естественного порядка» было воспринято в Шотландии очищенным от картезианского рационализма и, как следствие, трансформировалось в представление о «спонтанном порядке». Подобный порядок рассматривался как следствие эволюционного процесса приспособления, в котором множество индивидуальных выборов привели к результату – набору сложных, отлаженных социальных структур – который не предполагался в качестве цели обширного рационального замысла (все это достаточно далеко от традиции конструктивного рационализма, которая была начата Декартом и в конечном итоге привела к приданию центральной роли благожелательному и просвещенному законодателю, представленному как deus ex machina).

Смит был наиболее прославленным представителем данного направления, но его вклад не возник из вакуума. До него и вокруг него другие действующие лица разрабатывали важные проблемы в различных областях, связанных с центральной темой организации и эволюции человеческих обществ, – от таких вопросов, как происхождение языка, до юридических процедур. Разумеется, упоминались также и вопросы, обычно включаемые в область политической экономии.

Мы можем начать с Фрэнсиса Хатчесона (1694–1746), который преподавал Смиту в Глазго и написал, среди прочих вещей, труд «Система моральной философии» в трех томах, опубликованный посмертно в 1755 г. Как мы увидим (см. подразд. 6.7 наст. изд.), Хатчесон привнес в утилитаристский подход положение о том, что наиболее нравственным является такое действие, которое обеспечивает максимальное счастье наибольшему числу людей. В отношении теории ценообразования он мог сказать мало: цены зависят от спроса на рассматриваемый товар и от сложности его приобретения (с одновременными намеками как на его редкость, так и на издержки производства: здесь есть аналогия с идеями Пуфендорфа, проиллюстрированными выше, подразд. 4.1). Наиболее важный его вклад, однако, лежит в другом направлении. Хатчесон рассматривал человека как преимущественно общественное животное, вплоть до отрицания любого разделения этики от политики. Доброжелательность по отношению к другим, наряду с полезностью, регулирует человеческие «нравственные» действия; следуя этому поведенческому правилу, люди могут достичь собственного блага, не делая его прямой целью своих действий, в результате не возникает никакого противоречия между полезностью и добродетелью. Как мы увидим в следующей главе, Смит критиковал положение о том, что благожелательность представляет руководящий принцип человеческих действий. Тем не менее даже если соотношение «частное благо – общественное благо» переворачивается, то сохраняется интересная параллель: согласно Смиту, каждый человек преследует собственный частный интерес, но в результате этих действий также достигается и общественное благо, хотя и невольно. К этому можно добавить, что Хатчесон ввел концепцию «симпатии» в свой анализ человеческой природы, хотя он и не придавал ей той роли, которую она будет играть в анализе Смита; также его трактовка экономических проблем обнаруживает, в зародышевой форме, некоторые характеристики, которые вновь появляются у Смита, например, выбор разделения труда в качестве начального пункта анализа.

Адам Фергюсон (1723–1816) принадлежит к поколению Смита; его основная работа, «Опыт истории гражданского общества» (1767; при жизни автора эта книга выдержала семь изданий [Фергюсон, 2000]), отстаивает, среди прочих вещей, эволюционный взгляд на возникновение языка. Кроме того, Фергюсон подробно анализирует разделение труда, подчеркивая также его негативные аспекты. Некоторые из этих положений он, вероятно, заимствовал (не упоминая этого) из университетских лекций Смита; тем самым Фергюсон обеспечил себе первенство («Богатство народов» вышло десятью годами позднее его книги), но ценой стало некоторое напряжение, которое возникло между ним и Смитом (см.: [Ross, 1995, р. 230]). Моложе Смита были Джон Миллар (1735–1801), его ученик, и Дагалд Стюарт (1753–1828), ставший первым биографом Смита [Stewart, 1794][197].

Несколько старше Смита был Джеймс Стюарт (1713–1780) – один из ведущих представителей шотландской политики и культуры. После поражения якобитского восстания в сражении при Каллодене (1746) он на долгое время оказался в изгнании, что позволило ему вступить в прямой контакт с французской и немецкой культурой. Стюарт был автором солидного труда, «Исследование о началах политической экономии» [Steuart, 1767], оказавшегося в тени «Богатства народов» Смита, которое вышло девять лет спустя[198]. В то же время он никогда не рассматривался как одно из действующих лиц шотландского Просвещения, его относили скорее к последним представителям меркантилизма, учитывая роль, которую он придавал активному государственному вмешательству в экономику и таможенной защите мануфактур, наряду с местом, которое он приписывал спросу в макроэкономическом равновесии. Он подробно анализировал проблемы народонаселения, которое, по его мнению, стремится к росту, до тех пор пока не будет сдержано предложением продуктов питания: в этом он кажется предшественником Мальтуса, но при этом повторяет мысль вслед за Кантильоном и другими. О ценности мы находим простое указание, что цены зависят от спроса и предложения[199]. Также у него присутствует идея о том, что спрос на предметы роскоши стимулирует производство, но спрос на иностранные предметы роскоши может нанести ущерб; нехватка спроса на продукты внутреннего производства может снизить занятость. Фактически основной целью политики для Стюарта был высокий уровень занятости, а технический прогресс он оставляет в стороне (отсюда и роль разделения труда и накопления капитала); он постоянно подчеркивал необходимость сохранять «баланс труда и спроса». Так же как и Галиани, Стюарт решительно выступает против идеи «общих правил»: «…в любой …части науки политической экономии едва ли существует возможность установить общие правила» [Ibid., p. 339][200].