Второй элемент анализа Кантильона, который мы рассмотрим, касается его теории ценности. В этом отношении Кантильон прямо обращается к взглядам Петти (см. выше, подразд. 3.5), из которых он заимствует главное положение: «Цена и подлинная ценность вещи в общем измеряется землей и трудом, которые были затрачены на ее производство» [Cantillon, 1755, p. 27].

Однако что касается отношения между трудом и капиталом, предложенный Петти критерий подвергся критике как «надуманный и не соответствующий естественному праву»: «он обращал свое внимание не на причины и принципы, а только на последствия, как писали о нем мистер Локк, мистер Давенант и все другие английские авторы, занимавшиеся этой темой [Ibid., p. 43].

Другими словами, представляется, что Кантильон осознал ограниченность предложенного Петти решения, основанного на относительной производительности («последствиях») процесса альтернативного использования труда или земли, что предполагает или использование метода с одним фактором производства, или логический круг. Предложенное Кантильоном решение действительно в большей степени соответствовало объективному подходу классической теории ценообразования: труд сводился к издержкам его производства. По словам Кантильона, «дневной труд среднего раба соответствует по ценности двойному продукту земли, необходимому для поддержания его жизни» [Ibid., p. 35]; фактически, кроме средств существования самого рабочего, мы должны прибавить равные затраты на жизнеобеспечение двух его потомков, так чтобы обеспечить замену рабочего в конце его продуктивной жизни, принимая во внимание условия смертности того времени [Ibid., p. 31–37][170].

Таким образом, Кантильон рассматривает самообеспечивающийся фрагмент витальной экономической системы, где земля является единственным невоспроизводимым средством производства, а чистый продукт соответствует средствам существования, необходимым для поддержания жизни рабочего и двух его детей: ценность рабочего соответствует, тем самым, количеству земли, используемой в такой субсистеме.

Мы должны, однако, отметить, что сама по себе земля ничего не производит; даже если все другие средства производства воспроизводятся в тот же период, невозможно начать производство без их участия. Само существование продукта тогда зависит от доступности всех средств производства в наличии на начало периода, включая рабочих; подобно Петти, Кантильон уклоняется от решения вопроса. Однако Кантильон стремился, очевидно, найти не столько факторы, определяющие обменные пропорции (которые, по сути дела, предполагались заданными), сколько решение проблемы причины ценности. В этом отношении линия, занятая Кантильоном, т. е. приведение труда к издержкам его воспроизводства (на что намекал, как мы видели выше, еще Петти, когда утверждал, что «дневное продовольствие взрослого человека, в среднем, …является общей мерой ценности») ([Petty, 1691a, p. 181]; cр. выше подразд. 3.5), должна привести к чистой земельной теории ценности, поскольку земля в этом случае остается единственным первичным невоспроизводимым фактором производства, создающим ценность[171]. На самом деле Кантильон не придерживался теории ценности, которая предполагала бы придание только земле способности создания ценности, но направление, в котором он двигался, несомненно подготавливало почву для физиократической мысли, которая будет рассмотрена нами в следующем параграфе.

Другой аспект воззрений Кантильона, открытый для различных интерпретаций, заключается в придании движущей силы потреблению высшим классом предметов роскоши. С одной стороны, это рассматривается как элемент современной теории, аналогичный роли автономной части совокупного спроса (особенно инвестиций) в кейнсианской системе: это задается заглавием главы 12 первой части его «Очерка»: «Все классы и индивиды в государстве существуют или обогащаются за счет земельных собственников» ([Cantillon, 1755, p. 43]; cр.: [Giacomin, 1996]). Однако с другой стороны, возможно, более корректно, это рассматривается как пережиток феодальной системы, потому что внимание здесь сосредоточивается на потреблении имущих классов и при этом игнорируется динамическая роль, которую играют промышленные инвестиции при капитализме [Brenner, 1978, p. 122]. В любом случае эта идея составляла один из основных элементов влияния Кантильона на школу физиократов[172].

С другой стороны, физиократы не стали заимствовать теорию «трех рент», которая, однако, впоследствии снова появится в модифицированной форме в классической традиции. По мнению Кантильона, первая рента представляет часть продукта, которую фермер использует для покрытия издержек, включающих средства существования рабочих; вторая рента составляет доход фермера, соответствуя тому, что сегодня мы назовем прибылью аграрного предпринимателя[173]; тогда как третья рента следует землевладельцу за использование его земли. По словам Кантильона: «Фермеры, как правило, получают две трети продукта земли, одну для покрытия своих издержек и оплаты подсобных рабочих, другую как прибыль своего предприятия… Владелец обычно имеет треть от продукции своей земли» [Cantillon, 1755, p. 43–45][174].

Прибыль аграрного предпринимателя (доминирующего типа капиталиста в эпоху, когда в экономике доминировал аграрный сектор, а мануфактуры характеризовались ремесленным производством) рассматривалась совместно с собственно рентой. Тем самым прибыль еще не была связана с авансированным капиталом и идея общей нормы доходности (нормы прибыли) еще не возникла. Данный аспект также может быть лучше понят, если мы вспомним об ограниченной силе конкуренции в условиях того времени, как это можно увидеть среди прочего в некоторых местах «Очерка», где говорится об отношении между нормой процента и реальной нормой доходности и становится совершенно очевидным широкий разброс доходности от различных видов деятельности и, в более общем смысле, в различных условиях.

Важная роль придавалась финансовым капиталистам:

Идеи Кантильона о деньгах были очень похожи на воззрения Петти: деньги необходимы для обращения товаров, но драгоценные металлы не равнозначны богатству; количество денег, необходимое для исправного функционирования экономики, зависит от стоимости обменов и скорости обращения самих денег. Кроме того, согласно Кантильону, ставка процента зависит от отношения между спросом и предложением заемных фондов, и тем самым отсутствует ее прямая и строгая зависимость от предложения денег[176]. Стоимость денег (и тем самым, в обратной пропорции, общий уровень цен) зависит преимущественно от затрат на их производство, так же как и у Петти, в отличие, например, от позиции, занятой Локком, который сосредоточился на спросе и предложении. Однако для Кантильона это фактор, влияющий, но не определяющий рыночную оценку денег, которая может отличаться от их «ценности». Большое значение при подобной оценке приобретают, среди прочего, факторы, которые рассматривались с точки зрения их влияния на скорость обращения денег: финансовые институты и обычаи (например, существование соглашений о клиринговых расчетах), а также коммерческий кредит. Более того, монетарные явления оказывают влияние на различные блага разными способами. Легкость, с которой Кантильон исследует эти отношения, говорит о том, что они были связаны с его деятельностью в качестве банкира, хотя он и не приводит примеров из своей практики: «Очерки», несомненно, являются экономическим трактатом, а не трактатом о банковском деле и финансовой технике, хотя мы не можем не заметить, насколько большое место занимают монетарные проблемы и насколько малое – на самом деле, почти никакое – фискальные проблемы, которым в дискуссиях того времени придавалось важное значение. Монетарные же проблемы анализировались самым логически строгим способом, в результате рассуждение кажется простым, в некоторых местах даже очевидным. В целом совершенно ясно, что даже в рукописной форме данный труд оказывал глубокое воздействие на своих читателей.