В те поры Огнерыч лежал в логове, со своим хвостом в прятки играл. Спрячет за спину хвост, шею вытянет и глядит, косится поганым оком, как хвост. Огнерыч от него, между лапами голову тычет…
И сызнова так-то…
А увидел Огнерыч, что гора затряслась, подает ему недобрый знак, припал ухом к земле и крылья сложил.
Слышит конский топот.
— Не умкнул ли царевну кто? — смекает змей. Выполз из логова, глянул за реку, в поле пыль столбом.
Зорок был Огнерыч; что в земле лежит, и то видел.
— Коли так, — рычит, — я тебе, царевна, белу грудь вспорю. Кровь из сердца выпью.
Раскинул крылья, поволок по траве. Повяли травы, ударил хвостом и поднялся…
Летит, шипит…
Оглянулась царевна, с лица побелела, говорит Сухману:
— Змей гонится!
— Так быть ему без головы!
Придержал Сухман коня и за меч схватился.
— Неспособно, царевна, мне будет биться, ты сиди, а я слезу.
А змей уже близко, из ноздрей огонь, зелень-пена из пасти.
Спроворился Сухман, соскочил с коня и пошел навстречу, только змей позамешкался, облетел круг него и под облако.
— Что ты, змей, кружишь ястребом? Аль боишься? — задорит Сухман.
— А гляжу, кого съесть мне наперво, — отвечает змей, — тебя, хвастуна, аль царевну с конем!
— Вот же, зубы сперва поточи о камень! — поднял камень Сухман и лукнул им в змея.
Был хитер Огнерыч, у Фамона-мудреца триста лет учился. А Фамон-мудрец и Смерть обманул, по сю пору живет. Притворился Огнерыч, что попал в него камень. Ударился оземь, лежит, растянулся.
Подошел Сухман, ногой в морду пнул, мечом веко поднял и пожалел змея.
— Пируй, вороны, хватит на долю.
И прочь пошел.
Тут схватил Огнерыч его за плечи, повалил, подмял под себя.
Увидел Сухман — загубил его змей, и кричит царевне:
— Прощай, царевна, погоняй коня!
А царевна ему:
— Люб ты мне, Сухман, лютой смертью помру, а тебя не покину!
Над Сухманом змей извивается.
— Неохотно мне есть тебя. Съел я сто лебедей! бочку меду выпил.
И, ворча, потащил его в логово, а царевна назад пошла.
Идет, причитая:
— Покатися солнце за море,
Схоронись на веки вечные,
Реки светлые, усохните,
Уроните лист, дубы, шатры,
Птицы с гнезд своих попадайте,
Ты возьми меня, сыра-земля.
Как не быть без солнца радуги,
Так и мне не жить без милого.
Кинул змей Сухмана в яму, а царевну к столбу привязал.
— Полежу, — говорит, — да надумаю, какой мне вас муке предать!
Думал до ночи, а посыпались звезды, что зерно из лукошка, захрапел змей.
Сидит Сухман в яме, горе горюет.
Шел мимо ямы волчий царь.
— А кто нонче в яме? — спрашивает.
— Я, Сухман-богатырь!
— Слыхал про тебя, что сильней ты воды и огня, а змей и тебя одолел!
— Не силою взял он, а хитростью! Помоги мне, волк: сослужи службу!
— Рад бы помочь, да нечем, и мне от змея житья не стало… Сколько съел нас, волков, и счету нет. Хоть остры у нас зубы, а у змея острей.
— Слышно храп-то его… подойдешь, не учует! В головах у него смоленый столб, привязал он царевну к столбу, развяжи.
Призадумался волчий царь, стоит, правым ухом водит.
— Боюсь, не спит.
— Не тебя мне учить, как в полуночи шарить! Хвостом след заметать!
Стало стыдно волку.
— Пойду, попробую!
И с оглядкой, тихой поступью подобрался волк к столбу.
— Не бойся, царевна, послал меня Сухман-богатырь.
Перегрыз ремни и бежал.
А царевна скорей к гнилой яме.
— Кидай хворост в яму, — говорит Сухман.
Стала царевна хворост кидать, и все-то ей помогают, и заяц-куцый, и лиса-пролаза, и белка-острогубка, и мышь-хлопотун, кто сучок, кто охапку.
Живо справились, накидали хворосту по край ямы.
По тому по хворосту и вышел Сухман. Поклонился царевне.
— Спасибо, царевна.
И зверям поклон.
— Спасибо вам, звери, за помочь вашу.
Расправил плечи и молвит змею:
— Будет спать-почивать, Огнерычище, подымайся-ка силой меряться. Погляжу я, лукавый змей, сколь удал ты в честном бою.
Диву дался змей, ощерился.
А Сухман к нему:
— На-кось, ешь меня.
И схватилися.
Змей огнем палит, да Сухману что: он сильней огня.
Змей корежится, извивается, норовит Сухмана на рога поддеть, только ловок Сухман. Поднял змея, к горе прижал, захрястели змеевые кости.
— Ох, — взмолился змей, — отпусти.
— Откупись.
— На дне Скрыни-реки я клад схоронил, бери клад.
— Мало.
— Под Нифот-горой закопал я ларец, в том ларце Фамона кольцо. Поглядишь сквозь него, все на свете узнаешь. Бери кольцо.
— Мало.
— В Тулунь-печоре корец стоит с броней солнцевой, будешь пить ее, не состаришься, бери корец.
— Мало.
Смекнул Огнерыч, что над ним, над змеем, смеется Сухман, из последних сил понатужился, увернулся из-под рук его, полетел, заскулил и с глаза пропал.
— Неладно, царевна, — оказал Сухман, — поколь жив змей, надо ждать беды. Где-то волчий царь, я б его за конем послал.
А волчий царь уж тут, как тут. Воет на голос.
— Ах, Сухман-богатырь, как мне быть теперь. Воротится змей да узнает, что я пособил тебе, всех нас, волков, переловит.
— Не тужи, не вой, сыщи мне коня.
— А какой твой конь?
— Рыжий.
— Мало ль рыжих коней. Трудно будет сыскать.
Крепко думает, правым ухом водит.
— Стой тут, не сходи с места.
И был таков.
Стоит Сухман, дожидается.
Не успело солнце на пядь подняться, застонало поле, заухало, топ, да лихое ржанье, скачут кони со всех сторон и видимо их невидимо, гонят коней серые волки, наперед бежит волчий царь.
— Кличь, свищи, — говорит, — своего коня.
А конь Сухманов и сам бежит, гривой машет.
Сел Сухман на него, посадил царевну.
— Догоняй-ка змея.
И вихрем в поле.
Скачет день, другой, не видать змея, а занялся третий, объявился змей, лежит в овраге да лапу лижет.
И дохнуть не успел, покатилась голова, кровью брызнуло.
Вытер меч о траву Сухман-богатырь и Заруну-царевну за руку взял.
— Без помехи теперь будем жить, царевна, и клад Огне-рыча, и Фамона кольцо, и броня Солнцева, все наше.
Улыбнулась Заруна.
И запел Сухман:
Расцвели цветы,
Зазвенели птицы.
Сухману с Заруною злат венец, а сказке конец.
Эх, ребята, мало каши ели, душки-то у вас с воробьиный нос. Спросили бы вы бабку-догадку, кто она такая, Заруна-Царевна.
— А кто?
— То-то кто. Русь-матушка.
— А змей-Огнерыч?
— Каждый враг наш.
— А Сухман-богатырь?
— Народ русский.
Так-то, ребята.
Ну, брысь с печи, деду спать время.
Алексей Ремизов
РАТНЫЙ ПОЯСОК
Народный оберег
Аркадий Бухов
ИЗ ОБЛАСТИ СУЕВЕРИЯ
Есть два душевных сознания, казалось бы, совершенно противоположных друг другу, взаимно уничтожающих друг друга, но в то же время часто сочетающихся в одной и той же психике, это — вера и суеверие. Больше того, суеверие не может побороть не только вера, но даже культура, которая внешними доказательствами может бороться с нелепостями суеверия.
