Наконец они легли в постель, но сон не шел. Журба лежал на спине и смотрел, задумавшись, в потолок. В номер принесли газету «Правда» за 5 февраля с речью товарища Сталина «О задачах хозяйственников». После каждой прочитанной фразы Гребенников отрывался, чтобы еще раз наглядно представить то, о чем говорил товарищ Сталин, точнее представить общее и свое собственное место в огромном созидательном процессе.

После речи Сталина он прочел остальные материалы газеты. На последней полосе внимание привлекла телеграмма берлинского корреспондента «Правды».

«Берлин, 4 февраля. Национал-социалистские отряды и дружины охраны усиленно вооружаются и проводят регулярное военное обучение.

В Бранденбургском округе, в имении графа Шулленберга, на днях состоялся военный слет национал-социалистов. В районе Гляссюте состоялись военные маневры национал-социалистов.

В Брауншвейге министр внутренних дел национал-социалист Францен организует и вооружает «гражданские отряды» и фашистскую белую гвардию.

В Тюрингии министр внутренних дел национал-социалист Фрик назначает на должность начальника полиции национал-социалиста, получив на это благословение от министра внутренних дел Германии».

«Вот оно что! Уже действуют без масок, в открытую!.. — подумал Гребенников, вспоминая свои заграничные поездки. — На что они рассчитывают?»

Гребенников поднялся. Он ощутил тяжесть, как ощущает человек приближение грозы, тяжесть, нависшую над родиной, неотвратимость нападения капиталистического мира.

— Николай, ты не спишь? — обратился он к Журбе.

Ответа не последовало. Лицо у Николая было утомленное, бледное. Он спал.

Гребенников вышел в коридор.

Потолкавшись в коридоре, он снова вернулся в номер. В окна уже глядел день.

Гребенников еще раз мысленным взором увидел Сталина, увидел вдохновенное его лицо, всего его, каким был на конференции.

«Счастье... Какое счастье, что у нас Сталин!..» — подумал он, весь внутренне дрожа от нахлынувших чувств.

После отъезда Гребенникова на площадку Журба остался в Москве и занялся поручениями. Дела шли успешно. Его радушно встретили в ВСНХ.

Пришлось задержаться только в проектном отделе коксохимических заводов; здесь он ощутил холодок и насторожился. К проектам коксохима по-настоящему не приступили.

Журба стал добиваться свидания со знаменитостью, — профессор был занят на совещании. Пришлось втиснуться в мягкое кресло и терпеливо ожидать. Тем временем он набросал тексты разнообразных записок, требований и телеграмм.

Когда вышел покурить в коридор, увидел инженера Грибова, начальника «Рудметаллстроя». Тот выходил из приемной зама. Инженер также заметил Журбу, но почему-то с ним не поздоровался. Притворившись, будто что-то забыл, Грибов возвратился в приемную; видимо, он не хотел этой встречи. В это время Журбу позвали.

Знаменитость встретила Журбу посреди комнаты, в пальто и калошах. Так, посреди комнаты, велась недолгая беседа, — в позе, ничего доброго не предвещавшей.

— Ваши опасения, молодой человек, излишни. Все будет сделано в свое время. Необходимо произвести дополнительное исследование грунтов. Вероятно, приеду я. Согласитесь, — остановил он Журбу, видя, что тот собирается возражать, — согласитесь, нельзя проектировать завод, когда не знаешь, где и на чем он стоять будет.

— Мы потеряли счет всем исследованиям — основным и дополнительным. Доменный уже поднимается, а коксового завода нет в помине. Где логика? — сказал с возмущением Журба.

На дальнейшие разговоры знаменитость не пошла.

Журба решил задержаться в Москве еще на два-три дня, но дело довести до конца.

К себе в номер Николай пришел в сумерках. После утомительного хождения по этажам он с удовольствием принял ванну и лег отдохнуть. Он быстро уснул, забыв закрыть дверь на ключ.

Часа через три Журба почувствовал, что в номер вошли. Он продолжал спать и в то же время ощущал близость постороннего.

— Вы не сюда! — с усилием произнес он.

Сон прервался.

— Вы к кому?

Через стеклянный верх двери падал в комнату свет. Девушка стояла в полосе, освещенная сзади. Он узнал ее: переводчица Джонсона. «Что ей здесь надо?»

Журба насторожился.

— Я увидела вас в ВСНХ... Мистер Джонсон к вам больше не поедет... Мне захотелось повидать вас, — сказала Лена Шереметьева.

Не ожидая приглашения, она сняла шубку, шапочку, села на край постели.

— Но зажгите хоть свет! И, собственно говоря, чем могу быть вам полезен?

Он видел лицо, наклоненное вниз, сцепленные на коленке пальцы, тонкую фигурку, обтянутую дорогим платьем.

— Света не надо. Так лучше.

— Ничего не понимаю!

Журба продолжал внимательно рассматривать ее, не зная, как назвать чувства, которые она вызвала в нем.

— Все-таки, зажгите свет!

Лена расцепила пальцы и, жалко улыбнувшись, пошла к окну.

— Постойте там, я сейчас оденусь.

— Не надо. Я на минутку. И — уйду.

Он растянулся под одеялом.

— Мне скучно в жизни. Мне двадцать семь лет, а все называют меня девушкой. Мне скучно. Я хочу — сама не знаю чего. — Она усмехнулась. — Вы не похожи на других. И этого достаточно, чтобы меня потянуло к вам. Я пришла сама...

Напротив окна, на улице, засветился фонарь. Девушка прижалась к окну; она казалась черным силуэтом, наложенным на переплет оконной рамы.

— Я пришла сама... — повторила Лена фразу, которую, видимо, подготовила заранее.

— Да... Но я при чем?

Она молчала.

— Вот что, Лена, переводчицей быть вам не годится.

Силуэт зашевелился.

— В таких случаях, если только вы серьезно хотите чего-нибудь добиться в жизни, надо начинать с другого.

— С чего же?

— Переходить на производство. В цех! Это лучшее лекарство против скуки и прочих болезней духа!

Лена рассмеялась. Она подошла и протянула руки — очень тонкие, нежные.

— У меня вот какие руки...

— Ну так что же? Что же вы хотите?

Журба поймал себя на том, что с каждой минутой ему все труднее было оставаться с этой девушкой, очень смелой, капризной, уверенной в своих чарах, вот так, вдвоем, притворно холодным, рассудочным.

Тогда он поднялся и, отвернувшись, оделся.

Лена кисло усмехнулась.

— Расскажите, если хотите, что-либо о себе. Где бывали, что делали, — сказал безразличным голосом Николай, закончив свой туалет.

— Что рассказывать? Ничего особенного со мной не было.

— У вас есть друзья?

— Я их растеряла.

— Что же вы думаете делать в жизни?

— Служу переводчицей, потому что, кроме языков, ничего не знаю. И на этом, видно, кончу свой век.

Лена угасла. Николай также не считал нужным поддерживать разговор.

— Я думала, вы встретите меня теплей... — сказала она, вздохнув.

— Зачем вам это?

— Так... по-человечески.

Он молчал.

— Ну что ж, прощайте!

Николай помог одеться. Лена вышла в коридор, оставив дверь открытой. Шла медленно, по-детски ставя ноги немного внутрь. Николай посмотрел вслед, но не окликнул и не ответил на прощальный ее жест рукой, когда поворачивала к выходу.

«Вот так штука!» — думал Журба, зажигая сразу все лампы: и люстру, и настольную, и бра. От рук, от окна пахло духами Лены. Он открыл форточку и, стащив с себя гимнастерку, подставил голову под кран умывальника. С озлоблением намыливал голову, лицо, брызгался, сопел, пока холодная вода не успокоила.

На улице он подставил разгоряченное лицо ветру. И всю дорогу, пока не добрался к ресторану, ругал и хвалил себя.

После ужина возвращаться в гостиницу не хотелось. Чтоб облегчить себе завтрашний день, Николай решил выполнить одно задание Гребенникова.

«Чего она, собственно говоря, приходила? — думал он, идя по улице. Ему припомнилась первая встреча с Леной Шереметьевой в кино; две-три случайные встречи на площадке — не в счет. — Не подсылает ли ее Джонсон?»