Но никаких попыток достать верного друга из ножен пока не предпринимал, и вообще, двигался на редкость замедленно, отворачивал зачем-то лицо и вытирал его полой своего плаща… тоже, что ли, кровотечение? Ладно, главное, живой, а пока нужно закреплять взятые рубежи.

Я повернулась к своей подопечной, которая теперь таращила глазищи на Йехара, и назвалась:

– Оля.

– Хайя, – представилась девчонка. Детство возвращалось к ней с каждой секундой с тех пор, как она поняла, что можно не бояться, а через это – и не ненавидеть. – Ух ты, большой какой! Он много ест, наверное?

– Ну… а… не особенно… – рыцарь не обиделся и даже не посмотрел в нашу сторону. Стоя к нам спиной, он хватал воздух короткими, резкими вдохами, и нервно разминал крепкие пальцы. Веслав же вообще только теперь соизволил вернуться в наш бренный мир, вроде как, двинулся к стене.

– А ты здесь давно?

Хайя заморгала, будто не понимала значения этого слова. Попыталась было прикинуть на пальцах, наморщила лоб, потом поглядела серьезно и сказала:

– Тысячу лет, – и уже после того, как я поперхнулась воздухом, нерешительно добавила: – Или, наверное, три месяца.

Я и рада бы у кого-нибудь спросить, что обозначает это странное заявление, да советоваться было не с кем.

– А твои родители? Они кто? И где?

Опять пауза. Потом на первую часть я получила ответ:

– Они были как я, – а на вторую отклика не дождалась, так что пришлось повторять вопрос.

– А ты знаешь, где они?

Хайя болезненно сморщилась, но за нее ответил Эдмус:

– Нет их, – подошел ближе и присел рядом, рассматривая девчушку. – Если они были, как она… не терпит нижний народ колдунов.

– Это ты говорил, – откликнулась я машинально, и тут в моих мозгах чуть просветлело: – Погоди, так до какой степени они их не любят?

– До последней, – не раздумывая, ответил спирит, а Хайя подтвердила.

– Они умрут? Нет, они умерли. Они уже умерли.

Она произнесла это так странно и страшно, будто единственное затруднение в этой фразе вызывало у нее время.

– Сюда кто-нибудь приходил? За тобой? – спросил спирит. Она помедлила, но кивнула. Спирит покосился на меня и красноречиво вскинул брови. Убить Хайю оказалось, видно, потруднее, чем ее родителей.

Подошла Бо – оказывается, она прислушивалась к нашему разговору. Голос ее теперь отличался от обычного эфирного щебетания.

– Она же совсем маленькая…

– Я уже большая! – обиделась Хайя, а Эдмус пробормотал:

– Здесь это обычное дело. Не говорил ли я вам, что мой мир не знает жалости и… того, другого чувства?

– А тебя кто-нибудь слушал, да-а? – удивилась Бо. Я наконец поднялась во весь рост, протянула руку девочке и заметила:

– Сказал бы, что твой мир перекосило тысячу лет назад так, что никакие Дружины не помогут – и было бы понятнее.

Подошел Йехар – бледный, с подозрительно блестящими глазами. Кивнул девочке, как старой знакомой, даже улыбку какую-то выжал, и обратился ко мне:

– Все ли способны продолжать путь?

– Вопрос неверный, – тут же отозвался спирит. – Ты лучше скажи: а такие вообще есть? Ну-ка, ну-ка, что я вижу… три бледные физиономии, одна детская и полупрозрачная, еще одна – моя, я ее не вижу, но она и в лучшие времена не отличалась красивым цветом… Да еще наш алхимик так в себя и не пришел.

Все как по команде развернули головы к Веславу. Тот сидел, опершись о стену хижины и глядя в порядке разнообразия тоже на стену, только на противоположную. На лице была причудливая смесь из ужаса, боли и отвращения, само лицо было что-то вроде кристалла кварца – добро бы белое, а то чуть ли полупрозрачное. Загара, понятно, как не бывало. Более того, алхимик почему-то и не думал покидать это состояние.

Я осторожно двинулась к нему, бросив по пути Бо и Эдмусу: «Присмотрите за девочкой». Присела на корточки, так, чтобы наши лица оказались на одном уровне.

– Весл?

Почти сразу я поняла, что алхимику до противоположной стены нет никакого дела: взгляд его был расфокусирован и уходил в никуда. И все же он что-то видел, а может, и продолжал сейчас видеть, и едва ли это было что-то приятное, а то и выражение лица у Веслава было бы немного другим.

– Веслав? – я постаралась переместиться так, чтобы загораживать ему стену. – Ты вообще здесь? Ты меня слышишь?

Прошло какое-то время, выражение лица алхимика не поменялось, но до меня дошло, что смотрит он теперь не сквозь меня, а на меня. Еще через несколько секунд он тихо, спокойно отозвался:

– Конечно.

Слишком тихо и спокойно! Нормальный ответ в исполнении Веслава звучал бы примерно так: «На дурные вопросы не отвечаю! Я что – похож на глухого?!»

– Тебе плохо? Чем-то помочь?

Зрачки у него были расширены, как у видавшего виды наркомана, и это создавало жуткое впечатление: и без того темные глаза алхимика теперь казались двумя черными дырами. И, хотя смотрел он прямо на меня, очень пристально, – я не могла схватить их выражение.

– Помочь? – переспросил он так, будто услышал только последнее слово вопроса: – Зачем… кому нужно помочь?

– Тебе! – рявкнула я и как следует встряхнула его за отвороты плаща. – Тебе помощь нужна?

Честное слово, если бы он выдал что-то вроде: «Руки прочь, травлю без предупреждения!» – я бы прямо всех австралийских кенгуру перепрыгала бы от радости, но ничего подобного не случилось, Веслав просто осторожно отцепил мои руки от своей одежины и ответил все так же, тихо, ровно и, самое страшное, – вовсе без выражения в голосе:

– Мне? Нет. Спасибо.

Он врал самым бессовестным образом, я же чувствовала, что у него дрожат пальцы. Но высказать вслух мне ничего подобного не дали: алхимик поднялся без посторонней помощи и добавил негромко:

– Мне бы свежим воздухом подышать.

И вышел из дома, ни на кого больше не глядя. Эдмус поскреб в затылке.

– Ага, – сказал он. – Ну, оно-то, конечно, свежего воздуха там гораздо больше, чем здесь… – и указал сначала на дверь, за которой скрывалось заваленное трупами пространство, потом на дыру в потолке, откуда явственно сквозило.

На улицу мы так и не решились сунуться: там моросил мелкий противный дождь. Эдмус пояснил, что для его мира такая погода – норма. Когда об этом услышала Бо, она пришла в черное отчаяние и принялась оплакивать по второму разу свои волосы, и туфли, и розовый рюкзачок.

– Может, предложить ей превратиться в пантеру? – предложил Эдмус, который в противоположность нашей блондинке так и лучился самодовольством. Гордость в его желтых глазах объяснялась тем, что он только что произвел сложную строительную операцию: завалил дыру в потолке горами всякого хлама. В хижине теперь дуло вдвое меньше. – У пантер ни туфель, ни волос, ну, шерсть только, так зато она за нее не расстроится!

– Я от нее расстроюсь, - отвечала мрачно я. – Не от шерсти, а от пантеры.

Шут скорчил обиженную гримасу – Хайя захихикала.

– Ты тоже грустная, - сказала она. – Тебе тоже туфелек жалко?

Я постаралась полукивнуть, шут глянул на мои перемазанные в грязи кроссовки и зашелся смехом. Готова поспорить, он знал, что меня беспокоят совсем не туфельки.

Йехар с чертыханиями налаживал систему отопления, то есть, камин. Вид у него был какой-то взвинченный, и к нему с вопросами старались не подходить. Глэрион, который он использовал для растопки, и без того пылал угрожающе ярко.

В углу, поджав колени, сидел Веслав, который не сказал ни слова с того момента как вернулся с улицы. Лицо у Веслава было задумчивым и странного салатового оттенка. Нервного тика не наблюдалось, но алхимической холодной отрешенности не было тоже. Было то, что можно описать единственным словом – «прострация».

– Такое ощущение, что они решили поменяться ролями, – поведал мне шут с ухмылкой. – Как думаешь, скоро Весл начнет всех подряд спасать и махать мечом, а Йехар на каждое мое слово – выдергивать из карманов бутылочки?