— Да, приходил.
— Что он тебе сказал? Всё в порядке? — спросила я, чувствуя, как по телу распространялось напряжение.
Он рассказал, что они мирно поговорили, не применяя силы. Решили, что они будут оба защищать меня. Для меня было большим удивлением, когда Роберт сказал, что они не подрались.
— Он просил, чтобы я прикрывал его, — сказал он неожиданно.
— В смысле? — не поняла я.
— Вы можете ходить вместе гулять под видом, что ты гуляешь со мной. Он любит тебя, Черри. Я не могу смотреть на то, как Лиззи к этому относится. Нельзя перекрывать путь к любви, возможно, которая изменит всю твою жизнь.
— Спасибо, Роберт! — ответила радостно я, отчего у меня перехватило дыхание. Пожалуй, он единственный хотел искренне нам помочь, не разлучая нас. Я ничего подобного не могла от него ожидать, но брюнет сделал действительно ценный для меня поступок, на который не каждый был способен. Поступок настоящего друга. Он, наверное, тяжело дался Роберту, ведь я знала, что в глубине души брюнет любил меня до сих пор.
— Но есть одно условие.
— Какое? — удивилась я, потому как его тон был серьёзным. Я знала, что в его помощи есть подвох, но я не знала, насколько он был большим и серьёзным.
— Если Лиззи узнает, что ты гуляла не со мной, пожалуйста, не выдавай меня. Скажи, что до поры, до времени ты гуляла со мной, а потом с ним. Не хочу терять доверие твоей мамы.
Я улыбнулась искренней улыбкой, но знала, что он её не видел, поэтому ответила едва слышным голосом:
— Спасибо, Роб.
И повесила трубку. Утро выдалось не таким чудесным, каким я его представляла.
Сделав обычные утренние процедуры, позавтракав и приведя себя в порядок, я направилась на улицу, где я ходила по всем улицам Ковингтона весь день. Домой я пришла только под душный для сентября солнечный вечер, когда за окном уже наступали сумерки.
Утро следующего дня оказалось таким же, как и прошлое, только теплее. Казалось, что погода играла с жителями этого Штата злую шутку, делая осенние дни теплее и теплее. Листочки на деревьях, которые ещё вчера желтели, принимая прохладу и лёгкие дуновения ветра с радостью, сегодня как будто заново зеленели, принимая новое осеннее утро за летнее. Из открытого ещё с вечера окна слышались весёлые детские крики, крики взрослых с просьбой вернуться детей в дом. Где-то вдалеке светило солнце, но не в нашем городке.
Взглянув на часы, я была удивлена — сегодня я не спала так долго, как собиралась — 9:36. Мой будильник, встроенный на телефоне, был установлен на 10:00, но мне пришлось его отключить, потому что мой организм больше не нуждался во сне. Скорее мой желудок после чудесного сна требовал порцию хлопьев с шоколадным молоком. Прислушавшись к звукам за дверью, я поняла, что у нас гости. Помимо голосов Эдисона и мамы я слышала отчётливый голос Эшли — мамы Гидеона. Но что она делала у нас в доме этим утром? Я всегда знала, что подслушивать разговоры — неправильно. Но в этой ситуации моё любопытство взяло верх, я прислонила ухо к щели между дверью и косяком и стала слушать каждое слово, пытаясь разобрать или додумать не разобранные фразы.
— Гидеон лишь пытается её защитить, Лиззи. Ты давно меня знаешь, поэтому ты должна доверять моему сыну, — утверждала Эшли грустным, но вполне серьёзным голосом. Она была как обычно эмоциональна, выражая каждое слово по-своему.
— Я верю тебе, но ему — не верю. Эшли, он же служил Трэфратэлли, он же их разгневал, он же вызвал их сейчас. И именно из-за него моя малышка в опасности, именно из-за него Чёрные Мыши вышли за ней. И я должна это терпеть и разрешать Черри видеться с ним? Он может сделать что угодно, ведь её жизнь лежит в его руках… — сказала мама так грубо, что, если бы они это говорили мне в лицо, я бы уже убежала и не пожелала даже возвращаться домой. Но не успела она договорить, как в разговор вступился Эдисон:
— Эшли, я защищал её всю жизнь, я защищал её тогда, когда она была ещё только в утробе. И сейчас, когда её жизни угрожают Они, я не отойду от неё ни на шаг, и тем более не подпущу к ней тех, кого она знает совсем недавно. А Гидеона она знает, если я не ошибаюсь, всего три месяца.
— Поймите меня. Мой сын не даст её в обиду. Он защитит Черри. Я знаю своих детей, и я знаю, на что они способны, если испытывают какие-то чувства. Гидеон влюблён в неё. Он никогда не влюблялся. Его мысли только о ней. В голове он строит планы по её защите, он думает, что делать, если Первампиры нагрянут. Вы знаете мой дар. Я Проницательна. Я чувствую то, что чувствуют окружающие. Я не стану вам врать.
— Но почему мы должны тебе верить? — стала говорить тише Лиззи.
— Если вы не верите моему дару, то поверьте дару Кэндис. Она врать не станет.
— Дару Кэндис? — почти в один голос спросили мои родственники.
— Телепатия. Она читает мысли. Если чужим она может сказать ложь о том, что знает, то мне — никогда.
— Я не отступлюсь от своего, Эшли. Роберту можно быть рядом с ней, а Гидеону — нет. Не заставляй меня принимать иные меры.
Я не посмотрю на то, что тёмная магия опасна для белых ведьм. Я сделаю всё, чтобы защитить мою дочь. А теперь вон из моего дома, — крикнула мама и по характерным звукам резко открывшейся и следом закрывшейся двери я поняла, что Эшли ушла.
Почему Лиззи не верит никому, кроме своей гордости и Эдисона? Окружающие люди и магические существа ничего плохого не сделали, чтобы она их винила. Если что-то плохое и произошло, то виновата одна я.
Оставив этот вопрос на вечер, я умылась, переоделась в повседневную одежду и спустилась на кухню, где уже шёл завтрак.
Когда я взглянула на «папу» и на встревоженные глаза мамы, я вспомнила все те слова, что впились самыми острыми краями в моё сердце. Именно они сказали те фразы, которые оказались куда больнее стрел и пуль. Я не хотела им так легко прощать это, ведь они лишили меня единственного счастья — Гидеона. Я не хотела с ними разговаривать, я не хотела их видеть, я не хотела жить с ними в одном доме, но, к сожалению, выбора у меня не было. Но Лиззи не хотела того, чего хотела я.
— Почему ты вчера ушла одна гулять? Тебе не ясно было сказано, что одной гулять тебе нельзя? — стала взволнованным голосом спрашивать мама у меня. Желания отвечать на её вопрос у меня не было, поэтому я просто взяла коробку своих любимых сладких хлопьев и стала сыпать в тарелку, наполненную шоколадным молоком, но она остановила меня, схватив крепко мой локоть.
Выражение её лица сменилось. Теперь она была не такой злой, какой казалась до этого. Теперь она была встревожена и напугана за наши с ней отношения, а голос мягко твердил, пытаясь не напугать меня снова: — Черри, пожалуйста, ответь. Я беспокоюсь за твою жизнь.
Но почему-то именно после этих слов у меня закончилось терпение и я крикнула, отбросив тарелку на другой конец стола:
— Хватит так говорить! Мне осталось жить меньше года. Я хочу жить нормально жизнью, а не опасаясь всё это время каких-то там древних вампиров. А та жизнь, которой я живу сейчас — не жизнь, а тюрьма. Ещё хоть раз запретите мне видеться с теми людьми, которые мне дороги, я не вернусь в этот дом.
— Но… — не успела начать Лиззи, как я перебила её так же, как и миссис Эшли.
— И никогда не смейте выгонять за порог этого дома Эшли! Она ничего не сделала, чтобы вы так на неё злились. Она лишь пытается меня уберечь от действительных опасностей. Не отталкивайте её больше никогда! — кричала я, побежала в свою комнату, схватила все необходимые для сна вещи и выбежала на улицу, сказав в след последнее, что могла ровным голосом сказать, не заплакав: — Я переночую у Роберта. Или Гидеона. И вы не запретите мне это сделать.
За всё утро погода менялась так же часто, как и моё настроение. На улице было многолюдно. Люди суетливо торопились на работу. Молодая девушка, гуляющая с собакой, вероятно, тоже торопилась на работу, нервные резкие движения выдавали её. Но я никуда не торопилась. По крайней мере, мне некуда идти, а торопилась я только покинуть этот район. В моём распоряжении были бутылка воды, наушники с плеером, бумажник, пижама, зубная щётка и паста. Телефона и прочих средств связи у меня не было. Но были деньги. Если бы я нашла автомат, то, скорее всего, я смогла связаться с Робертом вновь, объяснить всю ситуацию, а он, в свою очередь, либо пришёл бы ко мне, либо пригласил меня к себе. Но именно сейчас я не могла оставаться одна, чтобы не наделать глупостей.