– …«Основы инквизиторского обыска», – продолжал дед. – А я-то думал, ты трудишься в статистическом управлении. А ты, оказывается, нашел себе гестаповскую работу. И как давно? Когда ты стал…

– Это книжка розыгрыш, – перебил его отец.

– Хорошо, значит, мы с соседкой славно над ней посмеемся.

– Лучше отдай её, и у тебя не будет проблем.

Дед кивнул на тумбочку, на краю которой лежала истрепанная тонкая книжечка.

– Неужели ты и сына записал в эту фашистскую организацию?

– Это вовсе не…

– Нет, нет, – замахал руками дед, – только не надо речей в защиту инквизиции. Я сам могу делать выводы. Мне хватило вот этой строчки: «Магам запрещено жить в городах и крупных населенных пунктах». Раз ущемляется свобода человека, тоталитарная диктатура налицо.

– Ты же не возмущаешься, что тебя не пустят жить в какую-нибудь Швейцарию.

– О том и речь, – тяжело вздохнул дед.

Отец забрал брошюрку и спрятал её в карман пальто. Отец кивнул мне, чтобы я следовал за ним, и вышел, даже не попрощавшись.

– О чем задумался? – спросил маг.

– Да так, – ответил я, возвращаясь опять на кухню Тимофея Дмитриевича. И вспомнил: – Эта тень мужика в валенках, я не понял, что это такое.

– Материализовавшийся образ из моего сна. Маги управляют энергией, которой пронизано все: вещи и существа. А когда маг пьян или спит, он может неосознанно воплотить что-то в реальность. Только оно будет вроде тени и быстро исчезнет.

– А кто этот странный человек из сна?

Старик улыбнулся.

– Ну, как говорят психологи, все персонажи из наших снов это мы сами.

Я проснулся в шесть утра от шума. Старик уже во всю развел деятельность: хлопала входная дверь, что-то шуршало, скрипело, на кухне грохотала посуда и иногда пищала сова. Я спал на диване, укрывшись пледом. Когда открыл глаза, увидел, что старик идет через зал с большой охапкой невзрачных полевых цветов.

– Ну что, – сказал маг, увидев, что я проснулся, – идем завтракать, я тоже присоединюсь, тем более пышки уже на подходе. Кстати, тут у двери тебе сумку оставили. – Он кивнул на спортивную сумку, стоявшую в коридоре.

Я, удивленный, подошел к сумке, открыл её и увидел свои вещи, сверху лежала записка. Она была от матери: "Коля, отец сказал, что тебе придется пока пожить у мага. Поэтому я решила привезти тебе одежду. Чтобы меня не заметили, сделаю это до рассвета. Так что целую тебя через эту записку. Знай, все будет хорошо! Ты скоро поправишься! Мама".

Я сунул записку в кармашек сумки. Жаль, что мама не приехала утром – может, разговор с ней бы успокоил. Хотя нет, так оно лучше, меньше слов, меньше жалобных взглядов.

Я отправился на кухню, из которой доносился невероятно вкусный аромат. Пышками оказались румяные ароматные булочки с маковой посыпкой.

– Я тут всю ночь размышлял, что же с тобой делать, – сказал Тимофей Дмитриевич, намазывая на горячую булочку толстый слой клубничного джема. – Без тебя опыты не начнешь, поэтому я просто думал. И понял: то, что с тобой происходит, не может быть следствием выпитого зелья или какого-то иного магического действия, совершенного над тобой. Твоя способность слышать все вокруг говорит о том, что твоя магия слишком сильна. Невозможно получить такую извне. Думаю, она у тебя от рождения. А те, кто становился магом на час, я читал, очень ограничены в своей силе. Ее хватает лишь на то, чтобы сотворить несколько слабых заклинаний.

– Нет, – упрямо произнес я. – Отец же вам говорил о чистоте нашей крови. Так что я не могу быть магом от рождения.

– Да-да, но теперь я проведу опыт с твоей кровью. И он покажет, врожденная у тебя магия или приобретенная. Я уже все приготовил в лаборатории.

– Цыпленок жареный! – вдруг заорала сова.

Мы со стариком от неожиданности подскочили на табуретах, а сова, передернув крыльями, хрипло выкрикнула:

– Цыпленок пареный! – А потом, продрав горло, вдруг с блатным говорком запела: – Цыпленок то-же хо-чет жить. Его поймали…

Тимофей Дмитриевич попытался остановить её пение, он умолял её не петь, а говорить, но, пока сова не допела всю историю о несчастном цыпленке, она не успокоилась, и только тогда замолчала и, нахохлившись, отвернулась.

– Неудачная идея была, применить к сове заклинание "Авокадо", – вздохнул старик. – Видимо, это заклинание не разговора, а пения.

Из-под крыла послышался заунывный, тихий с хрипотцой, голос: "На горе растет ольха, а под горою ви-и-и-шня, я цыганку полюбил, она замуж вышла. Эх, раз…"

– Лучше бы она молчала как раньше, – вздохнул старик и вышел из кухни.

После чая Тимофей Дмитриевич провел меня в какую-то дальнюю комнату, захламленную всевозможными вещами. Там были сваленные в кучу стулья, велосипед, коробки. В углу стоял свернутый палас. Посреди одной стены высился старый высокий шкаф. Комната была похожа на склад ненужных вещей, окна были криво занавешены коврами, и только несколько солнечных лучей стрелами пересекали помещение и терялись в громоздившихся вещах.

Старик повернулся к старому платяному шкафу и отпер ключом одну из его больших дверец.

– Эх, зря я это делаю, – сказал он и отодвинул старые, изъеденные молью пальто. Он что-то прошептал, и задняя стенка шкафа распахнулась как дверь.

Пройдя вслед за стариком сквозь шкаф, я оказался в светлой просторной комнате с высоким потолком. Одна стена снизу доверху была плотно уставлена книгами. А напротив, возле окна, стояли многочисленные и разнообразнейшие растения в горшках и кадках, что делало комнату похожей на зимний сад. Комоды, полки, стулья и даже пол были завалены чем попало. Среди прочего барахла я заметил зеленые резиновые сапоги, огромную помятую медную вазу, гору амбарных замков в углу. Здесь валялись также и старые мягкие игрушки, и стопка белых халатов, и пара ящиков с пустыми молочным бутылками. Единственным местом, где навели порядок в этом хаосе, была столешница старинного стола, дубового, с резными толстыми ногами. На нем стояли аптекарские весы, горелка и деревянный короб со множеством ящичков.

Старик стал доставать из ящичков пузырьки с порошками, травами и разноцветными жидкостями. Затем зажег примус, поставил на него закопченный эмалированный ковшик, взял серебряную ложку и принялся смешивать в нем порошки и жидкости. Я заметил, что прежде чем добавить новый ингредиент, старик в воздухе над ковшиком чертил ложкой какие-то знаки.

– Алхимия, – я хмыкнул.

– Мне кажется, или я слышу презрение в твоем голосе?

– Скажу прямо. Алхимия это лженаука.

– Но в данный момент ты ищешь помощи у нее, а не в медицинском центре.

Старик отмерял на аптекарских весах порошки, смешивал их, добавлял в кипящую жидкость. Спустя час или больше он, наконец, снял с огня отвар и подозвал меня к столу. Взяв меня за руку, он поместил мою ладонь над ковшиком, что-то прошептал и сделал на ладони надрез кухонным ножом. Я поморщился от боли. Хотел было сказать: «Не могли цивильно набрать кровь одноразовым шприцом?», но вдруг увидел, что капли моей крови упали в ковшик и в тот же миг оттуда пошел розовый пар.

– Отойди-ка от стола, на три шага, не дальше, – приказал мне старик.

Я повиновался.

– Не шевелись, – сказал старик. – Если твоя магия от предков, то эфир зелья притянется к тебе, а если…

Но старик не успел договорить, плотное розовое облако вдруг качнулось, отделилось от ковшика и медленно поплыло в мою сторону.

Когда оно было совсем рядом, я всмотрелся в него и вдруг заметил глаза и зубы, показавшиеся за завесой пара. Они были всего в сантиметре от моего лица, и я отшатнулся и даже взмахнул рукой, защищаясь. Тотчас же облако дернулось и полетело от меня обратно к котелку, но, не долетев, шлепнулось киселем на дощатый пол.

– Я же тебе сказал, не шевелись! – возмутился старик. – Ну и как это понимать?

– Может, это вы объясните? – Я был возмущен не меньше. – Что это было?