Я поспешил включить радио, чтобы перебить скрипучий ехидный голос, который приступил к критике наших фигур и интеллекта.

Из города мы выехали на Приморское шоссе. Проехали несколько километров, отец сверился с картой и свернул на проселочную дорогу. Еще полчаса ехали по лужам, ямам и ухабам. Фары машины вспахивали темноту осеннего вечера. По бокам дороги темнели кусты, а за ними выглядывали крыши деревенских домов. На часах приборной доски высвечивалось восемь пятнадцать. Наконец мы выехали на окраину деревни и остановились возле покосившегося забора. За кустами шиповника и ветвистыми старыми деревьями виднелся деревянный дом.

Калитка была открыта, в окнах дома горел свет. То ли потому, что я разволновался, то ли почему еще, но все кустарники вдруг решили разом атаковать мои и так уже измученные уши. Я даже не старался разобрать слова в этом шуршании листвы и рванул быстрей вперед по дорожке, стремясь убежать от стрекотни подальше. И поднялся на веранду раньше отца. Из большого окна на веранду падал свет, и я заметил прислоненные к стене два веника. Вдруг они мне закричали радостно:

– Пришел играть, хвать, прыг, летать! Пришел глядеть, кыш, прочь, дурень!

– Что за сумасшествие? – прошептал я им. До этого все, кто бы ни говорил со мной, были вещами вполне адекватными.

Подошел отец и нажал дверной звонок. Через несколько минут дверь приоткрылась, мужской голос с ужасом воскликнул: «О боже!», и тот час же дверь захлопнулась.

– Тимофей Дмитриевич, не спешите собирать вещи, я не по долгу службы, – сказал отец.

С той стороны помедлили, а потом дверь отворилась.

Я узнал старика с фотографии. Он был щуплым, с седыми всклокоченными волосами, с небритым и хмурым лицом. Светло-карие глаза глядели на нас с вызовом и ненавистью.

– Нам нужна ваша помощь, – тихо, но внятно проговорил отец.

– Что? – Старик вытаращил удивленно глаза. – И это говорит магу Великий Инквизитор?

– Скорее человек, попавший в беду, другому человеку, – сказал отец, и я увидел, что он состроил дружелюбную улыбку.

– Человек? Вы? – Старик отрицательно покачал головой. – Выписывайте официальный документ и приходите со своими низколобыми идиотами в касках. Вы же это любите, сначала запугать, а потом разговаривать.

Старик захлопнул дверь.

– Надоумил же меня дьявол прийти сюда, – прошипел отец, сжимая и разжимая в ярости кулаки. – Волошин, впустите нас, или на вас точно обрушаться кары инквизиторские.

– Думаю, не зря вы говорите, что здесь вы не как Великий Инквизитор. А раз вы здесь инкогнито, то до свиданья, – раздалось из-за двери.

– Не злите меня, это опасно! – рявкнул отец.

Дверь открылась.

– Ну что вам? – Старик гневно запахнул махровый в желтую ромашку короткий халат, из-под которого виднелись тощие ноги.

Я вдруг увидел тень, напоминавшую мужской силуэт, за спиной старика. Тень что-то прошептала.

Старик оглянулся.

– Куда ты смотришь? – спросил он.

– На этого, в валенках. – Я сглотнул и, подавляя в себе ужас, кивнул на тень, которая глыбой высилась сбоку от старика и шептала что-то похожее на стихи.

– Так это тень из сна еще не развеялась. – Старик вдруг посуровел, сплюнул на пол и сказал: – Так ты маг? На инквизицию работаешь?

– Это мой сын, – ответил отец.

Глаза старика округлились от удивления:

– Так ваша жена ведьма? Или не от жены сын, а…

– Не порите чушь, Волошин. Мальчик только сегодня стал таким.

– Вот так-так… Значит, все же есть в мире справедливость.

– В чем справедливость болезни? – спросил я.

– Магия не болезнь, – вздернул голову старик. – И это хорошо, что ты стал магом, теперь некоторые поймут, что…

– Да чего хорошего? Слушать бред ваших оголтелых веников? – воскликнул я, махнув в сторону рукой.

Старик удивленно посмотрел на веники:

– Ты их можешь слышать?

– И не только их! Все эти кусты, деревья… Да любая вещь норовит сообщить мне о своем настроении или высказать мысли по любому поводу. Даже ваш халат бубнит, что вы его не стирали уже месяц!

Старик сказал:

– Маги любят говорить: магами не становятся, магами рождаются.

– Но до сегодняшнего дня он не был магом! – сквозь зубы сказал отец. – Потому-то мы и пришли к вам: разобраться, что произошло. И если позволите, нам хотелось бы поговорить об этом в доме.

Старик молчал, поджав губы и скрестив руки на груди.

– Так поможете? – с нетерпением спросил отец. – Я вам щедро заплачу и изыму ваши дела из архива инквизиции, вы будете чисты перед всем светом.

– Я и так чист! И до сих пор считаю, что зверям в клетках не место! А вот некоторые люди заслуживают сидеть за решеткой!

– Я знаю, что вы хороший маг, хотя и очень активный, – примирительно сказал отец, – поэтому и привел к вам своего сына.

– Как бы мне хотелось сначала заставить вас поумолять и поунижаться, а потом послать ко всем чертям, – сказал старик, с ненавистью глядя на моего отца. – Но… но черт побери, любопытство кошку сгубило. Хотелось бы узнать, как он превратился в мага.

Старик зашел в дом, оставив дверь за собой открытой. Мы прошли вслед за ним и оказались в захламленном всякой всячиной зале.

– Чай, кофе не предлагаю, – сказал старик. – Хотя кофе у меня и так нет. Но даже будь он, все равно не предложил бы.

Я впервые очутился в доме мага, в отличие от отца, который перед тем как стать Великим Инквизитором, долго работал стражником и участвовал в рейдах и облавах на магов. Отец спокойно взирал на все сейчас, потому что, видимо, навидался подобного. Я же зыркал по сторонам. Странный хлам заполнял каждую полочку и уголок. Все здесь было неправильным, отталкивающим, не человеческим. Взять хотя бы книгу, висевшую в воздухе у дивана, или кота, почему-то сине-полосатого, лениво валявшегося на столе между банкой с вареньем и тарелкой с желтым желе. Причем желе трепыхалось и квохтало.

Даже запах в доме был неприятным, отталкивающим. Странная смесь шоколада и моря.

Тимофей Дмитриевич, стараясь делать это незаметно, что-то прятал под плед или закидывал за диван. А потом он с неловкостью уставился на щетку, которая сама по себе чистила ботинки. Процесс происходил в дальнем углу комнаты, и старик, видимо, понял, что незаметно подобраться и спрятать помощничка не получится. Отец тоже глянул на щетку, но быстро перевел взгляд на старика и сделал вид, что не замечает странного шебуршания в углу.

Я хотел сесть в кресло у камина, но, несмотря на то, что камин был идеально вычищен от золы, в нем плясали призрачные языки пламени, даже стало казаться, что от камина идет жар, и потому я сел на стул подальше от него. Тень из сна гуляла по залу, пританцовывая в своих огромных валенках.

– Нет, – вздохнул старик, мрачно глядя на моего отца, – я не могу забыть, кто вы.

– Десять тысяч долларов?

Старик отрицательно покачал головой.

– Тридцать? – сказал отец.

– Нет. Могу предложить только одну цену. Я соглашусь в том случае, если вы освободите узника номер тринадцать.

– Но этот осужденный очень опасный преступник, – возмутился мой отец. – Я не могу…

– Тогда и я не могу, – вскинул голову Тимофей Дмитриевич.

Отец засипел, надулся, но взял себя в руки и все-таки кивнул в знак согласия.

Я зажал руками уши, надеясь заглушить болтовню герани на окне и песенки какой-то вещи в углу. Но странное дело: следующие реплики старика и отца я не услышал, а вот стрекотня тех, кого слышать я не должен, была по-прежнему хорошо различима. Я даже различил иностранный выговор фикуса, который горделиво рассказывал, как его предок грел свои листочки под гавайским солнцем. Я опустил руки, досадуя, что не могу отгородиться от этих звуков.

– Завтра я точно увижу моего друга? – спрашивал недоверчиво старик.

Отец пообещал, что узника освободят к полудню.

– Извините, – сказал я старику, – но пока вы будете искать противоядие, не могли бы вы подсказать, как избавиться от этих голосов. Уши же вянут все это слушать.