– Опять про убийство и всякие страсти, – сказала она неодобрительно. – Послушайтесь меня, выкиньте все это из головы. Грязное это дело, и пусть полиция им занимается – это их забота, не ваша.

– Няня, неужели ты не понимаешь, что у нас в доме убийца?…

– Глупости какие, мисс София! Терпения у меня на вас не хватает. Да ведь наружная дверь всегда открыта – все двери настежь, ничего не запирается. Заходите, воры и грабители…

– Но это не грабитель, ничего ведь не украли. И зачем грабителю понадобилось отравить кого-то?

– Я не сказала, что это был грабитель, мисс София. Я только сказала, что все двери нараспашку. Любой заходи. Я-то думаю, это коммунисты.

Няня с довольным видом тряхнула головой.

– С чего вдруг коммунистам убивать бедного деда?

– Говорят, они повсюду влезут. Где какая заваруха, ищи их там. А если не коммунисты, так, значит, католики, помяни мое слово. Они как эта вавилонская блудница.

И с гордым видом человека, за которым осталось последнее слово, няня снова скрылась за дверью моечной.

Мы с Софией рассмеялись.

– Узнаю добрую старую протестантку, – сказал я.

– Да, похожа. Ну а теперь, Чарльз, пойдем. Пойдем в гостиную. Там нечто вроде семейного совета. Он намечался на вечер, но начался стихийно.

– Наверное, мне лучше не встревать.

– Ты ведь собираешься войти в нашу семью. Вот и посмотри, какова она без прикрас.

– А о чем идет речь?

– О делах Роджера. Ты, по-моему, уже в курсе. Но с твоей стороны безумие думать, что Роджер мог убить деда, Роджер обожал его.

– Я в общем-то не думаю, что это Роджер. Я считал, что это могла сделать Клеменси.

– Только потому, что я навела тебя на эту мысль. Но ты и тут ошибаешься. По-моему, Клеменси плевать на то, что Роджер потеряет все деньги. Она, мне кажется, даже обрадуется. У нее довольно своеобразная страсть не иметь никакой собственности. Пойдем.

Когда мы с Софией вошли в гостиную, голоса стихли и взоры разом обратились к нам.

Все были в сборе. Филип сидел в высоком кресле, обитом ярко-алой парчой, его красивое лицо как бы застыло – холодная, строгая маска. Роджер оседлал пуф у камина. Он без конца ерошил волосы, и они стояли торчком, левая штанина задралась, галстук съехал набок. Он был красный от возбуждения и, видимо, в боевом настроении. Чуть поодаль сидела Клеменси – большое мягкое кресло было велико для нее, и на его фоне она казалась особенно хрупкой. Она отвернулась от всех и с бесстрастным видом сосредоточенно изучала деревянную обшивку стены. Эдит расположилась в кресле деда. Она сидела несгибаемо прямо и, сжав губы, энергично вязала.

Самое отрадное для глаз зрелище являли Магда и Юстас. Как будто они сошли с картины Гейнзборо.[7] Они сидели рядом на диване – темноволосый красивый мальчик с хмурым лицом и возле него, положив руку на спинку дивана, Магда, герцогиня «Трех фронтонов», в роскошном платье из тафты, из-под которого была выставлена маленькая ножка в парчовой туфельке.

При виде нас Филип нахмурился.

– Прости меня, София, – сказал он, – но здесь мы обсуждаем семейные дела сугубо частного характера.

Спицы мисс де Хевиленд застыли в воздухе, я хотел извиниться и уйти, но София меня опередила. Она объявила твердым, решительным тоном:

– Мы с Чарльзом надеемся пожениться. И поэтому я хочу, чтобы он присутствовал.

Роджер соскочил со своего пуфа.

– А почему бы и нет? – воскликнул он. – Я тебе все время твержу, Филип, что частного тут ничего нет. Завтра или послезавтра об этом узнает весь свет. Ну а вы, мой мальчик, – он подошел ко мне и дружески положил мне на плечо руку, – вы-то уж, во всяком случае, знаете обо всем. Вы ведь были утром в Скотленд-Ярде.

– Скажите, пожалуйста, как выглядит Скотленд-Ярд? – неожиданно подавшись вперед, громко спросила Магда. – Я так и не знаю. Там что, столы? конторки? стулья? Какие там занавеси? Цветов, конечно, нет? И наверное, диктофон?

– Мама, умерь любопытство, – сказала София. – Ты сама велела Вавасуру Джоунзу убрать сцену в Скотленд-Ярде. Ты говорила, там происходит спад.

– Эта сцена делает пьесу похожей на детектив. «Эдит Томпсон», безусловно, психологическая драма… или даже психологический триллер… Как вам кажется, что лучше звучит?

– Вы были утром в Скотленд-Ярде? – резко спросил меня Филип. – Для чего? Ах да, я забыл… Ваш отец…

Он снова помрачнел, и я еще сильнее ощутил нежелательность моего присутствия. Однако София крепко сжимала мою руку.

Клеменси пододвинула мне стул.

– Садитесь, – сказала она.

Я поблагодарил и сел.

– Что бы вы ни говорили, но, мне кажется, мы должны уважать желание Аристида, – сказала мисс де Хевиленд, очевидно продолжая прерванный разговор. – Как только утрясутся дела, связанные с завещанием, я передаю свою долю наследства в твое полное распоряжение, Роджер.

Роджер начал неистово теребить волосы:

– Нет, тетя Эдит. Ни за что!

– Я бы рад был сказать то же самое, – заявил Филип, – но приходится учитывать все обстоятельства…

– Фил, дорогой, разве ты не понимаешь, я ни одного пенса ни от кого не возьму.

– Правильно, Роджер, – поддержала его Клеменси.

– В любом случае, Эдит, он получит свою долю, когда с завещанием все уладится, – сказала Магда.

– Разве они успеют вовремя все оформить? – спросил Юстас.

– Это не твоего ума дело, Юстас, – сказал Филип.

– Мальчик совершенно прав! – воскликнул Роджер. – Он попал в самую точку. Катастрофу уже ничем не отвратить. Ничем.

В том, как он произнес последнюю фразу, мне послышалось даже какое-то удовлетворение.

– На самом деле тут и обсуждать нечего, – заметила Клеменси.

– Да и вообще, какое это все имеет значение? – сказал Роджер.

Филип поджал губы.

– Я-то думал, что это имеет большое значение, – сказал он.

– Нет. Никакого. Все это ничего не значит, когда его больше нет в живых. Нет в живых. А мы здесь сидим и обсуждаем денежные дела.

Едва заметный румянец окрасил бледные щеки Филипа.

– Мы только пытаемся тебе помочь, – сказал он сухо.

– Я знаю, Фил, знаю, милый, но никто ничего сделать не может, так что считай, что разговор окончен.

– Я полагаю, что мог бы уделить тебе некую сумму. Стоимость ценных бумаг сильно упала, а часть моего капитала вложена таким образом, что я не могу ее трогать. Недвижимость Магды и так далее… Но все же я…

– О чем ты говоришь, дорогой? Ты не можешь уделить никаких денег, – прервала его тут же Магда. – Смешно даже пытаться. Кроме того, это было бы не очень справедливо по отношению к детям.

– Я же вам без конца твержу, что ничего ни у кого не собираюсь просить! – закричал Роджер. – Я охрип повторять. Я доволен, что все решится естественным путем.

– Но это вопрос престижа, – сказал Филип. – Отцовского, нашего…

– Это не семейный бизнес. Он всегда находился в моем личном ведении.

Филип пристально посмотрел на брата.

– Оно и видно, – сказал он.

Эдит де Хевиленд поднялась с кресла:

– Мне кажется, мы все обсудили. Хватит!

Тон был категоричный, исключающий всякое ослушание.

Филип и Магда тоже встали, Юстас лениво двинулся к двери. В его походке была какая-то скованность. Он едва заметно припадал на ногу, хотя и не хромал.

Роджер, подойдя к Филипу, взял его за руку:

– Золотая ты душа, Фил. Спасибо, что подумал обо мне.

Братья вместе вышли из комнаты.

Магда последовала за ними, бросив на ходу: «Столько шума из-за ерунды!» – а София заявила, что пойдет поглядеть, готова ли моя комната.

Эдит де Хевиленд стоя сматывала шерсть. Она посмотрела в мою сторону, и мне показалось, что она хочет что-то сказать, но затем, видно, передумала и, вздохнув, вышла вслед за остальными.

Клеменси подошла к окну и, повернувшись спиной, стала глядеть в сад. Я подошел и встал рядом. Она слегка повернула голову.

– Слава богу, кончилось, – сказала она и затем добавила с гримасой отвращения: – Какая безобразная комната!